Когда он первый раз увидел эту девочку, ее, при всех данных природой талантах, ждало будущее простой работницы.
— Да, — сказал Орвил, — она рисует почти все свободное время.
— Только нужно следить, чтобы это не отражалось на школьной учебе.
— Пока учеба легко дается Джессике; с нею много занимались еще до школы.
Мисс Кармайкл кивнула.
— В то же время пусть не сосредоточивается только на живописи. Она ведь еще учится музыке?
— Да.
Музыкой с дочерью занималась Агнесса; девочка неплохо играла для своих лет, но Орвил справедливо считал, что такой вдохновенной пианисткой, как мать, ей не стать никогда.
Орвил подумал о сыне. Интересно, какие способности обнаружатся у Джерри? У Джессики наверняка будет собственная необыкновенная судьба; дай Бог, чтобы и Джерри выпала своя дорога, не нужно повторений, иначе в один прекрасный день он, обыкновенный хороший человек, влюбится в девушку, посчитав ее созданной лишь для него, а потом она, внезапно пресытившись, бросится на поиски приключений или, что хуже, говоря прямо, привлеченная дешевой романтикой, просто променяет на другого. Потому что только те, кто без роду без племени странствуют по большим дорогам, не имея ничего за своей обветшалой душой, герои, в которых нет ничего героического, только такие способны по-настоящему завоевывать сердца.
— Я, конечно, научу ее всему, что умею сама, — продолжала мисс Кармайкл, — и все же советовала бы вам показать ее работы настоящим мастерам. Разумеется, не сейчас, а позднее. Вам может показаться странным, что я пригласила вас на этот разговор, но я просто хотела обратить ваше внимание на некоторые особенности девочки. Такие натуры заслуживают особого, бережного отношения.
— Как, впрочем, все дети, — добавил Орвил. — понимаю. Спасибо вам. Я постараюсь уделять больше внимания ее творчеству. Может быть, как-нибудь приеду на урок, если позволите.
— Пожалуйста, когда вам будет угодно, — отвечала мисс Кармайкл, провожая его до дверей.
«Да, — думал Орвил, — не удастся уйти — ни от себя, ни в себя, но всегда бывает так, если кто-то зависит от тебя, тот, кто невиннее, слабее, меньше. И это не сумела понять одна лишь Агнесса».
После визита к мисс Кармайкл Орвил не поехал прямо домой, он отправился туда, где жил Джек, пробыл там недолго, видел Молли и разговаривал с ней. Хитрая девчонка не сказала ничего лишнего. Да, съехал, но куда, неизвестно, наверное, просто решил поменять квартиру. Но у Орвила, наученного горьким опытом, нашлись свои предположения. Куда мог поехать Джек днем, позже отъезда Агнессы? Ответ напрашивался только один.
Теперь, надо полагать, всё, точнее, все на своих местах. Наверное, Джек был близок к истине, когда говорил о том, что они с Агнессой весьма подходящая парочка. Но Орвил не мог не признаться себе, что сознавать это было опять-таки очень горько.
Наутро Агнесса проснулась совсем с иным чувством, что и определило ее дальнейшее поведение. Она была уверена, что будет жить теперь в спокойном ожидании лучшего, она думала о том, что совершенно напрасно затевает это бесплодное выяснение отношений, постоянно терзает себя, когда на свете существует так много прекрасного, в каждом дне, в каждой минуте бытия. Быть может, в том виновато было хрустальное утро — ночью, оказывается, шел дождь, и теперь с веток, задеваемых ветром и крыльями птиц, то и дело слетали серебристо-прозрачные нити; отрываясь от выпрямлявшегося листа, пронзив воздух прощальным сверканием, падали в траву; солнце то тут, то там пропускало сквозь ветви свои лучи, и сей же миг, как только яркий свет касался свернувшейся в листе капли, вспыхивала, множась собственными лучиками, маленькая звезда. Свежий ветер могучей струей вливался из сада в комнату, переполнял, оживлял все вокруг; Агнессе показалось, что она хлебнула напитка забвения: вся прошлая жизнь начала покрываться туманом, исчезая в нем; боль осталась, она не ушла, но уже не ощущалась как боль свежей раны. Агнесса вдохнула полной грудью; в отличие от Орвила она верила в возрождение, больше того — она не верила в самую смерть того, что он считал погубленным навсегда. Не то чтобы она не осознавала сложность ситуации, просто бывают в жизни моменты, когда забывается то, что хочешь забыть. Это она знала, но знала и то, что сегодня — первое утро на земле. Такое состояние бывало у нее, может быть, пару раз в жизни. Все повторяется: было оно и тогда, в ее первый приезд сюда.
Слегка напевая, Агнесса легкой походкой передвигалась по комнате. Надела светлое ситцевое платье с короткими рукавами, стянула его как следует в талии широким белым поясом, который завязала сзади бантом с длинными, хорошо разглаженными концами, украшенную гвоздиками соломенную шляпку, белые туфли на каблуках. Она посмотрелась в зеркало и понравилась себе. В руки Агнесса взяла небольшую плетеную корзинку она намеревалась сходить на рынок, а заодно отправить письмо Орвилу. Он должен получить его как можно скорее и написать ответ, ожидание которого отныне станет смыслом ее жизни.
Агнесса понимала свое желание выглядеть хорошо, одеться красиво просто так, ни для кого, для себя — это была свойственная многим женщинам форма протеста, выражение обиды, самоутверждения и отчасти вызов.
Она спустилась вниз. На обвитой браслетом руке висела корзинка, другой Агнесса поддерживала волнующуюся при ходьбе юбку, спускавшуюся до самых лодыжек. Губы были пунцовыми, глаза блестели; когда Джек разглядел все это, на хмуром лице его появилась недоверчивая полуулыбка.
— Ты куда? — спросил он, не тратя времени на утренние приветствия.
— Надо же нам что-нибудь есть, — невозмутимо отвечала Агнесса, проходя мимо него. Щеки ее порозовели: она, мать семейства, отвергнутая жена, должная молить о прощении, нарядившись, идет на прогулочку. Ей стало стыдно при взгляде Джека, но стыдно не перед ним и не перед собой — перед Орвилом, не видящим ее сейчас Орвилом, который был далеко.
Джек отвернулся. Агнесса досадовала на то, что вчерашняя враждебность не исчезла. Но между тем, рассудила она, так сохранится нужное расстояние, и, возможно, наступит какой-то конец. И это — теперь она поняла исходить от самого Джека, а не от нее, тем более что выгнать его из дома все равно не поднялась бы рука.
Выйдя во двор, Агнесса оглянулась на особняк, окруженный сиянием солнца. Ей нравилось, что снаружи серые стены дома наполовину увиты плющом, оконные рамы выкрашены белой краской, а особенно то, что теперь она целиком только ее, эта маленькая крепость.
Агнесса шла по улицам, заставляя себя не углубляться в свои переживания. Агнесса думала о том, что всегда жила больше воображением, воспоминаниями и мечтами, не умея ловить сиюминутные удовольствия, пренебрегая настоящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Да, — сказал Орвил, — она рисует почти все свободное время.
— Только нужно следить, чтобы это не отражалось на школьной учебе.
— Пока учеба легко дается Джессике; с нею много занимались еще до школы.
Мисс Кармайкл кивнула.
— В то же время пусть не сосредоточивается только на живописи. Она ведь еще учится музыке?
— Да.
Музыкой с дочерью занималась Агнесса; девочка неплохо играла для своих лет, но Орвил справедливо считал, что такой вдохновенной пианисткой, как мать, ей не стать никогда.
Орвил подумал о сыне. Интересно, какие способности обнаружатся у Джерри? У Джессики наверняка будет собственная необыкновенная судьба; дай Бог, чтобы и Джерри выпала своя дорога, не нужно повторений, иначе в один прекрасный день он, обыкновенный хороший человек, влюбится в девушку, посчитав ее созданной лишь для него, а потом она, внезапно пресытившись, бросится на поиски приключений или, что хуже, говоря прямо, привлеченная дешевой романтикой, просто променяет на другого. Потому что только те, кто без роду без племени странствуют по большим дорогам, не имея ничего за своей обветшалой душой, герои, в которых нет ничего героического, только такие способны по-настоящему завоевывать сердца.
— Я, конечно, научу ее всему, что умею сама, — продолжала мисс Кармайкл, — и все же советовала бы вам показать ее работы настоящим мастерам. Разумеется, не сейчас, а позднее. Вам может показаться странным, что я пригласила вас на этот разговор, но я просто хотела обратить ваше внимание на некоторые особенности девочки. Такие натуры заслуживают особого, бережного отношения.
— Как, впрочем, все дети, — добавил Орвил. — понимаю. Спасибо вам. Я постараюсь уделять больше внимания ее творчеству. Может быть, как-нибудь приеду на урок, если позволите.
— Пожалуйста, когда вам будет угодно, — отвечала мисс Кармайкл, провожая его до дверей.
«Да, — думал Орвил, — не удастся уйти — ни от себя, ни в себя, но всегда бывает так, если кто-то зависит от тебя, тот, кто невиннее, слабее, меньше. И это не сумела понять одна лишь Агнесса».
После визита к мисс Кармайкл Орвил не поехал прямо домой, он отправился туда, где жил Джек, пробыл там недолго, видел Молли и разговаривал с ней. Хитрая девчонка не сказала ничего лишнего. Да, съехал, но куда, неизвестно, наверное, просто решил поменять квартиру. Но у Орвила, наученного горьким опытом, нашлись свои предположения. Куда мог поехать Джек днем, позже отъезда Агнессы? Ответ напрашивался только один.
Теперь, надо полагать, всё, точнее, все на своих местах. Наверное, Джек был близок к истине, когда говорил о том, что они с Агнессой весьма подходящая парочка. Но Орвил не мог не признаться себе, что сознавать это было опять-таки очень горько.
Наутро Агнесса проснулась совсем с иным чувством, что и определило ее дальнейшее поведение. Она была уверена, что будет жить теперь в спокойном ожидании лучшего, она думала о том, что совершенно напрасно затевает это бесплодное выяснение отношений, постоянно терзает себя, когда на свете существует так много прекрасного, в каждом дне, в каждой минуте бытия. Быть может, в том виновато было хрустальное утро — ночью, оказывается, шел дождь, и теперь с веток, задеваемых ветром и крыльями птиц, то и дело слетали серебристо-прозрачные нити; отрываясь от выпрямлявшегося листа, пронзив воздух прощальным сверканием, падали в траву; солнце то тут, то там пропускало сквозь ветви свои лучи, и сей же миг, как только яркий свет касался свернувшейся в листе капли, вспыхивала, множась собственными лучиками, маленькая звезда. Свежий ветер могучей струей вливался из сада в комнату, переполнял, оживлял все вокруг; Агнессе показалось, что она хлебнула напитка забвения: вся прошлая жизнь начала покрываться туманом, исчезая в нем; боль осталась, она не ушла, но уже не ощущалась как боль свежей раны. Агнесса вдохнула полной грудью; в отличие от Орвила она верила в возрождение, больше того — она не верила в самую смерть того, что он считал погубленным навсегда. Не то чтобы она не осознавала сложность ситуации, просто бывают в жизни моменты, когда забывается то, что хочешь забыть. Это она знала, но знала и то, что сегодня — первое утро на земле. Такое состояние бывало у нее, может быть, пару раз в жизни. Все повторяется: было оно и тогда, в ее первый приезд сюда.
Слегка напевая, Агнесса легкой походкой передвигалась по комнате. Надела светлое ситцевое платье с короткими рукавами, стянула его как следует в талии широким белым поясом, который завязала сзади бантом с длинными, хорошо разглаженными концами, украшенную гвоздиками соломенную шляпку, белые туфли на каблуках. Она посмотрелась в зеркало и понравилась себе. В руки Агнесса взяла небольшую плетеную корзинку она намеревалась сходить на рынок, а заодно отправить письмо Орвилу. Он должен получить его как можно скорее и написать ответ, ожидание которого отныне станет смыслом ее жизни.
Агнесса понимала свое желание выглядеть хорошо, одеться красиво просто так, ни для кого, для себя — это была свойственная многим женщинам форма протеста, выражение обиды, самоутверждения и отчасти вызов.
Она спустилась вниз. На обвитой браслетом руке висела корзинка, другой Агнесса поддерживала волнующуюся при ходьбе юбку, спускавшуюся до самых лодыжек. Губы были пунцовыми, глаза блестели; когда Джек разглядел все это, на хмуром лице его появилась недоверчивая полуулыбка.
— Ты куда? — спросил он, не тратя времени на утренние приветствия.
— Надо же нам что-нибудь есть, — невозмутимо отвечала Агнесса, проходя мимо него. Щеки ее порозовели: она, мать семейства, отвергнутая жена, должная молить о прощении, нарядившись, идет на прогулочку. Ей стало стыдно при взгляде Джека, но стыдно не перед ним и не перед собой — перед Орвилом, не видящим ее сейчас Орвилом, который был далеко.
Джек отвернулся. Агнесса досадовала на то, что вчерашняя враждебность не исчезла. Но между тем, рассудила она, так сохранится нужное расстояние, и, возможно, наступит какой-то конец. И это — теперь она поняла исходить от самого Джека, а не от нее, тем более что выгнать его из дома все равно не поднялась бы рука.
Выйдя во двор, Агнесса оглянулась на особняк, окруженный сиянием солнца. Ей нравилось, что снаружи серые стены дома наполовину увиты плющом, оконные рамы выкрашены белой краской, а особенно то, что теперь она целиком только ее, эта маленькая крепость.
Агнесса шла по улицам, заставляя себя не углубляться в свои переживания. Агнесса думала о том, что всегда жила больше воображением, воспоминаниями и мечтами, не умея ловить сиюминутные удовольствия, пренебрегая настоящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116