Ты что, лучше других? Сейчас же выйди из-за стола!
— Мама! — воскликнула девочка голосом, полным укоризны: никогда еще мать не кричала на нее и не пыталась наказать, вдобавок Джессика просто не понимала, в чем так уж сильно провинилась сейчас.
— Я кому сказала! — Агнесса хлопнула ладонью по столу, и Джессика, вздрогнув от неожиданности, пролила горячий шоколад прямо на красный бархат.
— Ой! — закричала она. — Новое платье!
— Что я говорила! Совсем разбаловалась без меня, негодная девчонка!
Джессика, вконец обидевшись, выскочила из-за стола и со слезами на глазах убежала.
Рей застыл с чашкой в руках, созерцая происходящее как невиданное чудо: мир переворачивался на глазах!
Орвил поднялся со своего места, отодвинул бумаги и чашку с недопитым кофе.
— Ребенок ни в чем не виноват, Агнесса, — заметил он. — Ни в том, что тебе кажется провинностью, ни уж тем более — в твоем плохом настроении.
И, ничего не добавив больше, покинул столовую.
Агнесса сидела в обществе Рея, потом, когда Рей удалился, осталась одна.
Единственное, чего ей хотелось сейчас, — забраться с головой под одеяло и уютно поплакать там, как в детстве, в пансионе. Лучше всего было бы, конечно, убежать в объятия матери, но ведь ребенком она не имела матери, к которой можно было прийти за утешением и советом. Она чувствовала себя маленькой девочкой, она даже видела себя, Агнессу Митчелл, худенькую зеленоглазую пансионерку с темно-каштановыми волосами, заплетенными в две косы. Тогда, много лет назад, она была куда более замкнутой, боязливой, робкой, чем теперь — ее собственные дети.
Агнесса решила, что пойдет к Джерри, самому младшему и менее всех остальных в этом— доме причастному к случившемуся в последние дни. Но сперва она найдет Джесс.
Джессика находилась в своей комнате; при появлении матери она, как показалось Агнессе, сжалась в ожидании продолжения бури.
— Мама, я переоделась…— пролепетала она, показывая на лежащее на полу перепачканное платье — подарок Орвила. — Я больше не буду есть пирожные на завтрак и пить шоколад…
В испуганных глазах дочери Агнесса прочитала продолжение: «Только не кричи на меня больше, не ругай меня! Пусть все будет как прежде!»
Агнесса тоже очень хотела этого.
— Джесси, доченька, иди ко мне! — позвала она, и тут же теплые, нежные руки обвились вокруг ее шеи. Агнесса закрыла лицо в пушистых волосах своей дочери. — Милая, прости меня! Я совсем не в себе сегодня!
— Ты заболела, мама? — спросила девочка, чуть отстранившись, чтобы видеть лицо матери.
Агнесса вздохнула.
— Да, что-то вроде того.
— Позови врача!
— Врач тут не поможет.
— А кто поможет? Я?
— Нет. Ни ты, ни папа. Никто. Только я сама. Но ты не волнуйся, дорогая. И не сердись на меня. Обещаешь?
— Я не сердилась, мама!
Джессика улыбнулась. Она всегда очень быстро оправлялась от огорчений; может быть, потому, что настоящих в ее жизни еще не было.
— А теперь, Джесс, обними меня крепко-крепко, хорошо?
Джессика засмеялась.
— Так?!
— Да. И обещай, что всегда будешь верить своей маме, всегда помнить, что я больше всех тебя люблю, больше, чем папа, больше, чем Рейчел, потому что на самом деле ты только моя!
Девочка кивала, не совсем понимая мать, но довольная тем, что жизнь вошла в прежнее русло.
— Я пойду, ладно? — сказала она потом. — Рейчел сказала, что Керби сегодня не ел. Я найду его.
— Подожди, дорогая, не убегай. Я сама разыщу Керби, а ты… С тобой хочет познакомиться один человек.
Джессика инстинктивно почувствовала в словах матери что-то особенное, необычное. В доме бывали гости, но никто не хотел знакомиться лично с нею, и ни о ком мать не говорила с таким непонятно-странным выражением лица, словно очень боялась и одновременно страстно желала чего-то.
— А кто это? — спросила девочка.
— Один мой давний знакомый. Он приехал совсем ненадолго. Поговори с ним, пожалуйста.
— О чем?
— Не знаю. Может, он сам тебя начнет расспрашивать. Расскажи о себе, что любишь делать, как живешь здесь…
— Он хороший? — осведомилась Джессика.
— Конечно, хороший, разве я стала бы знакомить тебя с плохим? Идем.
Агнесса взяла девочку за руку и повела в одну из комнат, где была обстановка, но никто не жил. Она была предназначена для приехавших в дом гостей.
— Где он? — спросила Джессика, увидев, что никого нет.
— Сейчас придет. Жди меня здесь.
Агнесса усадила дочь на диван и ушла, а Джессика, чувствуя таинственность происходящего, сидела смирно, напряженно глядя в закрывшуюся за матерью дверь.
Агнесса, явственно ощущая, как подгибаются ватные ноги, спустилась вниз, обошла дом…
Джек обрадовался ее появлению, она сразу поняла это, несмотря на то, что последние сутки он держался почти пренебрежительно по отношению к ней: не говорил ничего обидного, и уж тем более ничего обидного не делал, но… Он будто бы разгадал какую-то тайну и чувствовал себя выше их — так, по крайней мере, казалось Агнессе. Его не впустили в дом, хотя любого другого, кто спас бы жизнь ей или Орвилу, приняли бы как самого дорогого гостя, и она не знала, безразлично ему это или, напротив, он чувствует себя задетым и оскорбленным и ведет себя так, чтобы дать им понять: они унижают его от бессилия.
Но, поглядев ему в глаза, Агнесса подумала: «А может, ему просто все равно».
— Пойдем, Джек, — произнесла она.
Они вошли в дом. Джек изумленно оглядывал огромное пространство, невиданную роскошь. Когда-то один-единственный раз в жизни он был в богатом доме, сером особняке Аманды Митчелл, в ночь, когда они с Агнессой бежали из порта от местных головорезов и когда она согласилась уехать с ним, но даже серый особняк казался много беднее. Здесь же были такие высоченные потолки и окна, и широкая, покрытая ковром лестница, и хрустальные люстры, и сотни дорогих мелочей. Дворец, да и только! Джек никогда не видел дворцов.
«Золотое счастье! — подумал он. — Конечно, перед ним меркнет все».
Ослепленный великолепием, он очень удивился бы, если б узнал, что обстановка дома Орвила и Агнессы в сравнении с домами местных аристократов и богачей была относительно скромной.
— Ты, наверное, голоден, Джек, — тихо сказала Агнесса, — может…
Он рассмеялся с нескрываемой злобой и ответил:
— У меня плохие манеры, Агнес, мне нечего делать за вашим столом, но и до положения бродячей собаки, которой кидают куски, я тоже еще не опустился.
Они поднялись наверх, молча прошли по коридору, не встретив никого по пути, и Агнесса остановилась возле какой-то двери.
Она открыла ее.
— Входи, Джек.
В небольшой комнате в углу дивана сидело миниатюрное существо в светлом платье, не кукла, а настоящая маленькая девочка с очень серьезным личиком, с любопытством глядящая на них. Джек онемел от удивления, увидев ее;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Мама! — воскликнула девочка голосом, полным укоризны: никогда еще мать не кричала на нее и не пыталась наказать, вдобавок Джессика просто не понимала, в чем так уж сильно провинилась сейчас.
— Я кому сказала! — Агнесса хлопнула ладонью по столу, и Джессика, вздрогнув от неожиданности, пролила горячий шоколад прямо на красный бархат.
— Ой! — закричала она. — Новое платье!
— Что я говорила! Совсем разбаловалась без меня, негодная девчонка!
Джессика, вконец обидевшись, выскочила из-за стола и со слезами на глазах убежала.
Рей застыл с чашкой в руках, созерцая происходящее как невиданное чудо: мир переворачивался на глазах!
Орвил поднялся со своего места, отодвинул бумаги и чашку с недопитым кофе.
— Ребенок ни в чем не виноват, Агнесса, — заметил он. — Ни в том, что тебе кажется провинностью, ни уж тем более — в твоем плохом настроении.
И, ничего не добавив больше, покинул столовую.
Агнесса сидела в обществе Рея, потом, когда Рей удалился, осталась одна.
Единственное, чего ей хотелось сейчас, — забраться с головой под одеяло и уютно поплакать там, как в детстве, в пансионе. Лучше всего было бы, конечно, убежать в объятия матери, но ведь ребенком она не имела матери, к которой можно было прийти за утешением и советом. Она чувствовала себя маленькой девочкой, она даже видела себя, Агнессу Митчелл, худенькую зеленоглазую пансионерку с темно-каштановыми волосами, заплетенными в две косы. Тогда, много лет назад, она была куда более замкнутой, боязливой, робкой, чем теперь — ее собственные дети.
Агнесса решила, что пойдет к Джерри, самому младшему и менее всех остальных в этом— доме причастному к случившемуся в последние дни. Но сперва она найдет Джесс.
Джессика находилась в своей комнате; при появлении матери она, как показалось Агнессе, сжалась в ожидании продолжения бури.
— Мама, я переоделась…— пролепетала она, показывая на лежащее на полу перепачканное платье — подарок Орвила. — Я больше не буду есть пирожные на завтрак и пить шоколад…
В испуганных глазах дочери Агнесса прочитала продолжение: «Только не кричи на меня больше, не ругай меня! Пусть все будет как прежде!»
Агнесса тоже очень хотела этого.
— Джесси, доченька, иди ко мне! — позвала она, и тут же теплые, нежные руки обвились вокруг ее шеи. Агнесса закрыла лицо в пушистых волосах своей дочери. — Милая, прости меня! Я совсем не в себе сегодня!
— Ты заболела, мама? — спросила девочка, чуть отстранившись, чтобы видеть лицо матери.
Агнесса вздохнула.
— Да, что-то вроде того.
— Позови врача!
— Врач тут не поможет.
— А кто поможет? Я?
— Нет. Ни ты, ни папа. Никто. Только я сама. Но ты не волнуйся, дорогая. И не сердись на меня. Обещаешь?
— Я не сердилась, мама!
Джессика улыбнулась. Она всегда очень быстро оправлялась от огорчений; может быть, потому, что настоящих в ее жизни еще не было.
— А теперь, Джесс, обними меня крепко-крепко, хорошо?
Джессика засмеялась.
— Так?!
— Да. И обещай, что всегда будешь верить своей маме, всегда помнить, что я больше всех тебя люблю, больше, чем папа, больше, чем Рейчел, потому что на самом деле ты только моя!
Девочка кивала, не совсем понимая мать, но довольная тем, что жизнь вошла в прежнее русло.
— Я пойду, ладно? — сказала она потом. — Рейчел сказала, что Керби сегодня не ел. Я найду его.
— Подожди, дорогая, не убегай. Я сама разыщу Керби, а ты… С тобой хочет познакомиться один человек.
Джессика инстинктивно почувствовала в словах матери что-то особенное, необычное. В доме бывали гости, но никто не хотел знакомиться лично с нею, и ни о ком мать не говорила с таким непонятно-странным выражением лица, словно очень боялась и одновременно страстно желала чего-то.
— А кто это? — спросила девочка.
— Один мой давний знакомый. Он приехал совсем ненадолго. Поговори с ним, пожалуйста.
— О чем?
— Не знаю. Может, он сам тебя начнет расспрашивать. Расскажи о себе, что любишь делать, как живешь здесь…
— Он хороший? — осведомилась Джессика.
— Конечно, хороший, разве я стала бы знакомить тебя с плохим? Идем.
Агнесса взяла девочку за руку и повела в одну из комнат, где была обстановка, но никто не жил. Она была предназначена для приехавших в дом гостей.
— Где он? — спросила Джессика, увидев, что никого нет.
— Сейчас придет. Жди меня здесь.
Агнесса усадила дочь на диван и ушла, а Джессика, чувствуя таинственность происходящего, сидела смирно, напряженно глядя в закрывшуюся за матерью дверь.
Агнесса, явственно ощущая, как подгибаются ватные ноги, спустилась вниз, обошла дом…
Джек обрадовался ее появлению, она сразу поняла это, несмотря на то, что последние сутки он держался почти пренебрежительно по отношению к ней: не говорил ничего обидного, и уж тем более ничего обидного не делал, но… Он будто бы разгадал какую-то тайну и чувствовал себя выше их — так, по крайней мере, казалось Агнессе. Его не впустили в дом, хотя любого другого, кто спас бы жизнь ей или Орвилу, приняли бы как самого дорогого гостя, и она не знала, безразлично ему это или, напротив, он чувствует себя задетым и оскорбленным и ведет себя так, чтобы дать им понять: они унижают его от бессилия.
Но, поглядев ему в глаза, Агнесса подумала: «А может, ему просто все равно».
— Пойдем, Джек, — произнесла она.
Они вошли в дом. Джек изумленно оглядывал огромное пространство, невиданную роскошь. Когда-то один-единственный раз в жизни он был в богатом доме, сером особняке Аманды Митчелл, в ночь, когда они с Агнессой бежали из порта от местных головорезов и когда она согласилась уехать с ним, но даже серый особняк казался много беднее. Здесь же были такие высоченные потолки и окна, и широкая, покрытая ковром лестница, и хрустальные люстры, и сотни дорогих мелочей. Дворец, да и только! Джек никогда не видел дворцов.
«Золотое счастье! — подумал он. — Конечно, перед ним меркнет все».
Ослепленный великолепием, он очень удивился бы, если б узнал, что обстановка дома Орвила и Агнессы в сравнении с домами местных аристократов и богачей была относительно скромной.
— Ты, наверное, голоден, Джек, — тихо сказала Агнесса, — может…
Он рассмеялся с нескрываемой злобой и ответил:
— У меня плохие манеры, Агнес, мне нечего делать за вашим столом, но и до положения бродячей собаки, которой кидают куски, я тоже еще не опустился.
Они поднялись наверх, молча прошли по коридору, не встретив никого по пути, и Агнесса остановилась возле какой-то двери.
Она открыла ее.
— Входи, Джек.
В небольшой комнате в углу дивана сидело миниатюрное существо в светлом платье, не кукла, а настоящая маленькая девочка с очень серьезным личиком, с любопытством глядящая на них. Джек онемел от удивления, увидев ее;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116