И все-таки…— Помедлив, он с невыразимой горечью, не в силах сдержаться закончил: — Господи! Агнесса, как ты могла!
Губы Агнессы испуганно дрогнули.
— Ты что думаешь?.. Орвил, клянусь, я не изменяла тебе, никогда и ни с кем!
Орвил молчал.
— Что мне сделать, чтобы ты поверил?
Орвил вспомнил день, когда Агнесса с такой непоколебимой уверенностью отослала Джека прочь. Значит, все это — ложь?! Коварство неверного женского сердца?!
Он не успел открыть рот — вмешался молчавший до сих пор Джек:
— Послушай, Орвил, оставь ее — у нас действительно ничего не было.
Но, как показалось Орвилу, все существо этого ненавистного ему человека говорило: не было, потому что я провалялся столько недель в постели, головы не мог от подушки оторвать, но это тогда, а сейчас, сейчас ты, к сожалению, слишком рано приехал!
— Тебе я тем более не верю! Ни единому слову! — отчеканил Орвил, даже не глядя на своего соперника, вечного соперника, да будет он проклят навсегда! Ему казалось, очутись сейчас на месте Джека любой другой человек, было бы легче и проще, и он, Орвил Лемб, не чувствовал бы себя столь униженным выбором Агнессы.
Джек же пожал плечами и спокойно произнес:
— Не веришь — твое дело, но это правда. У тебя было время узнать Агнес: она слишком честная, чтобы втайне завести любовника. Я и сам ей ничего не предлагал, хотя, признаться, считаю, что мы не так уж не подходим друг другу.
Орвил заметил, что Агнесса не противоречит словам Джека; она молча глядела на двух мужчин, каждый из которых стремился обладать ею. Орвил вздохнул. Он мог сказать Джеку: «Да чем она, эта самая женщина, лучше других живущих на земле?» И то же мог сказать ему Джек, и оба они не отказались бы от нее по одной-единственной причине, имя которой — любовь. Орвил чувствовал, что теряет уверенность, и пытался убедить себя в том, что презирает теперь Агнессу, женщину, являвшуюся воплощением его юношеских грез, единственную звезду его жизни, ныне павшую так непозволительно низко. Он не забыл, что заметил ее мерцание там же, внизу, а отнюдь не в небе, и поднял туда, где ей надлежало бы быть, но, видно, есть такие… вечно падающие звезды.
— Я не опущусь до того, чтобы по-хамски ее делить, я вообще не желаю говорить с тобой, потому что ты…— Он осекся, взглянув на Агнессу, но глаза его досказали все.
— Зато я желаю, — уже далеко не так спокойно заявил Джек, выступая вперед из темноты. — Орвил сразу заметил еще не исчезнувшие следы недавней тяжелой болезни своего врага, который, тем не менее, был силен, потому что сбросил все прежние маски. — Послушай ты, благородный Орвил, может, я сумею лучше объяснить, почему Агнес не сказала тебе правду! Нет, — сказал он, поймав встревоженный взгляд Агнессы, — не потому, что не доверяет тебе… По другой причине. Она просто знала, что ты за человек, вернее, каким становишься, когда дело касается меня… Помнишь нашу встречу? Говорят, об этом не напоминают, и все-таки: я ведь спас тебе жизнь, мы с Дэном. Дэн-то погиб, а я жив, к твоему несчастью. Кстати, а вспоминаешь ли ты Дэна? Нет, наверное, ты ведь и его за человека не считал, хотя на самом деле должен бы молиться за него каждый день! Что тебе наши жизни, Орвил! Такие, как мы, для тебя мусор, который валяется под ногами! Я решил тебе помочь тогда не ради обещанных денег, а просто потому, что жаль стало: ты не справился бы один, тебя бы убили, и с женой твоей неизвестно что бы сделали, и с сыном. Я и не знал, что это ты, а Агнес — жена. Что скромничать?! Я здорово тебе помог, а вот ты… Потом ты даже не впустил меня в дом, куска хлеба, глотка воды мне не дал, ни вечером, ни утром, хотя знал, что я проделал такой путь в седле и был ранен! Должно быть, сильно ты меня боялся и ненавидел! На конюшне, правда, разрешил ночевать; видно, посчитал, что только там мне и место; ну, что ж, спасибо и за это. Ты никогда не думал о том, что если разобраться, то я такой же человек, как и ты, могу испытывать те же чувства и так же не хочу умирать скотской смертью, покинутый всеми, будто бездомная, паршивая собака. А ведь я так бы и умер, если б не Агнес. Я лежал здесь долго, пока она не пришла, и мне было очень тяжело — ты, наверное, даже не знаешь, что значит чувствовать себя никому не нужным, ненавидимым даже теми, кто когда-то тебя любил. Тебе, Орвил, была безразлична моя судьба; главное, что Агнес досталась тебе, а остальное тебя мало интересовало. Если б ты даже случайно узнал, что меня повесили, ты бы тихо порадовался и ничего не сообщил бы Агнессе. Да, может быть, ты не позволил бы мне умереть, если б Агнесса рассказала правду, но ты бы унижал меня каждую минуту, постоянно подчеркивая свое милосердие, напоминал бы мне о том, кто я есть. А я бы этого не вынес, я не терплю подачек, и я хотел, чтобы за мной ухаживала Агнес, единственный человек, который когда-либо был близким для меня. А ты, Орвил, ты всего меня лишил, из-за тебя погиб мой товарищ, ты женился на моей женщине! И, наконец, какое ты имел право отнимать у меня ребенка? Ладно, пусть Агнес сама решила жить с тобой, но дочь?.. Что ты ей такое наговорил, что она меня ненавидит?! Пусть ты считаешь себя лучшим отцом, какое мне дело, если она моя плоть и кровь!
Последние слова он в бешенстве выкрикивал, распаленный собственной речью. Он сжал кулаки, напрягся словно хищник, готовый к прыжку… Орвил вздрогнул: нервы этого человека были явно не в порядке, временами он словно утрачивал способность управлять собой. Внезапная мысль посетила Орвила: если бы они схватились, кто бы победил? Орвил не считал себя слабым, но он никогда не дрался, а Джек привык к этому с детства. Значит, победил бы Джек. Да и Агнесса, конечно, гордилась бы им. Орвил вспомнил свои юношеские терзания по этому поводу: что же нужно женщине, каким в ее глазах выглядит настоящий мужчина? Он был взвинчен так, что не мог сейчас рассуждать, как зрелый тридцатилетний джентльмен, и только вспоминал свои прежние обиды, давние, еще с мальчишеских времен. Несправедливость вот что угнетало его сильнее всего — ничего этого он не заслужил. А Джек, значит, еще и обвиняет его в бесчестии!
— Ты ошибаешься, я ничего не говорил о тебе Джессике, ни хорошего, ни плохого. Я не знаю, ненавидит она тебя или нет, если да, то это не моя вина. Женщины я у тебя не отнимал: когда мы с нею встретились, она была свободна или, по крайней мере, считала себя таковой. Друга ты сам не слишком сильно уважал, иначе не попросил бы швырнуть его тело к трупам тех, кто его убил. Ты хотел, чтобы его посчитали бандитом! Да, я был негостеприимен, но мой дом, как и любой другой — не для тех, кто скрывается от полиции! За то, что ты помог мне тогда, я предлагал тебе большие деньги; такая договоренность у нас была с самого начала, но ты отказался, какие еще вопросы? Ты говоришь, мне безразлична твоя судьба, а тебе небезразлична моя и моих детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Губы Агнессы испуганно дрогнули.
— Ты что думаешь?.. Орвил, клянусь, я не изменяла тебе, никогда и ни с кем!
Орвил молчал.
— Что мне сделать, чтобы ты поверил?
Орвил вспомнил день, когда Агнесса с такой непоколебимой уверенностью отослала Джека прочь. Значит, все это — ложь?! Коварство неверного женского сердца?!
Он не успел открыть рот — вмешался молчавший до сих пор Джек:
— Послушай, Орвил, оставь ее — у нас действительно ничего не было.
Но, как показалось Орвилу, все существо этого ненавистного ему человека говорило: не было, потому что я провалялся столько недель в постели, головы не мог от подушки оторвать, но это тогда, а сейчас, сейчас ты, к сожалению, слишком рано приехал!
— Тебе я тем более не верю! Ни единому слову! — отчеканил Орвил, даже не глядя на своего соперника, вечного соперника, да будет он проклят навсегда! Ему казалось, очутись сейчас на месте Джека любой другой человек, было бы легче и проще, и он, Орвил Лемб, не чувствовал бы себя столь униженным выбором Агнессы.
Джек же пожал плечами и спокойно произнес:
— Не веришь — твое дело, но это правда. У тебя было время узнать Агнес: она слишком честная, чтобы втайне завести любовника. Я и сам ей ничего не предлагал, хотя, признаться, считаю, что мы не так уж не подходим друг другу.
Орвил заметил, что Агнесса не противоречит словам Джека; она молча глядела на двух мужчин, каждый из которых стремился обладать ею. Орвил вздохнул. Он мог сказать Джеку: «Да чем она, эта самая женщина, лучше других живущих на земле?» И то же мог сказать ему Джек, и оба они не отказались бы от нее по одной-единственной причине, имя которой — любовь. Орвил чувствовал, что теряет уверенность, и пытался убедить себя в том, что презирает теперь Агнессу, женщину, являвшуюся воплощением его юношеских грез, единственную звезду его жизни, ныне павшую так непозволительно низко. Он не забыл, что заметил ее мерцание там же, внизу, а отнюдь не в небе, и поднял туда, где ей надлежало бы быть, но, видно, есть такие… вечно падающие звезды.
— Я не опущусь до того, чтобы по-хамски ее делить, я вообще не желаю говорить с тобой, потому что ты…— Он осекся, взглянув на Агнессу, но глаза его досказали все.
— Зато я желаю, — уже далеко не так спокойно заявил Джек, выступая вперед из темноты. — Орвил сразу заметил еще не исчезнувшие следы недавней тяжелой болезни своего врага, который, тем не менее, был силен, потому что сбросил все прежние маски. — Послушай ты, благородный Орвил, может, я сумею лучше объяснить, почему Агнес не сказала тебе правду! Нет, — сказал он, поймав встревоженный взгляд Агнессы, — не потому, что не доверяет тебе… По другой причине. Она просто знала, что ты за человек, вернее, каким становишься, когда дело касается меня… Помнишь нашу встречу? Говорят, об этом не напоминают, и все-таки: я ведь спас тебе жизнь, мы с Дэном. Дэн-то погиб, а я жив, к твоему несчастью. Кстати, а вспоминаешь ли ты Дэна? Нет, наверное, ты ведь и его за человека не считал, хотя на самом деле должен бы молиться за него каждый день! Что тебе наши жизни, Орвил! Такие, как мы, для тебя мусор, который валяется под ногами! Я решил тебе помочь тогда не ради обещанных денег, а просто потому, что жаль стало: ты не справился бы один, тебя бы убили, и с женой твоей неизвестно что бы сделали, и с сыном. Я и не знал, что это ты, а Агнес — жена. Что скромничать?! Я здорово тебе помог, а вот ты… Потом ты даже не впустил меня в дом, куска хлеба, глотка воды мне не дал, ни вечером, ни утром, хотя знал, что я проделал такой путь в седле и был ранен! Должно быть, сильно ты меня боялся и ненавидел! На конюшне, правда, разрешил ночевать; видно, посчитал, что только там мне и место; ну, что ж, спасибо и за это. Ты никогда не думал о том, что если разобраться, то я такой же человек, как и ты, могу испытывать те же чувства и так же не хочу умирать скотской смертью, покинутый всеми, будто бездомная, паршивая собака. А ведь я так бы и умер, если б не Агнес. Я лежал здесь долго, пока она не пришла, и мне было очень тяжело — ты, наверное, даже не знаешь, что значит чувствовать себя никому не нужным, ненавидимым даже теми, кто когда-то тебя любил. Тебе, Орвил, была безразлична моя судьба; главное, что Агнес досталась тебе, а остальное тебя мало интересовало. Если б ты даже случайно узнал, что меня повесили, ты бы тихо порадовался и ничего не сообщил бы Агнессе. Да, может быть, ты не позволил бы мне умереть, если б Агнесса рассказала правду, но ты бы унижал меня каждую минуту, постоянно подчеркивая свое милосердие, напоминал бы мне о том, кто я есть. А я бы этого не вынес, я не терплю подачек, и я хотел, чтобы за мной ухаживала Агнес, единственный человек, который когда-либо был близким для меня. А ты, Орвил, ты всего меня лишил, из-за тебя погиб мой товарищ, ты женился на моей женщине! И, наконец, какое ты имел право отнимать у меня ребенка? Ладно, пусть Агнес сама решила жить с тобой, но дочь?.. Что ты ей такое наговорил, что она меня ненавидит?! Пусть ты считаешь себя лучшим отцом, какое мне дело, если она моя плоть и кровь!
Последние слова он в бешенстве выкрикивал, распаленный собственной речью. Он сжал кулаки, напрягся словно хищник, готовый к прыжку… Орвил вздрогнул: нервы этого человека были явно не в порядке, временами он словно утрачивал способность управлять собой. Внезапная мысль посетила Орвила: если бы они схватились, кто бы победил? Орвил не считал себя слабым, но он никогда не дрался, а Джек привык к этому с детства. Значит, победил бы Джек. Да и Агнесса, конечно, гордилась бы им. Орвил вспомнил свои юношеские терзания по этому поводу: что же нужно женщине, каким в ее глазах выглядит настоящий мужчина? Он был взвинчен так, что не мог сейчас рассуждать, как зрелый тридцатилетний джентльмен, и только вспоминал свои прежние обиды, давние, еще с мальчишеских времен. Несправедливость вот что угнетало его сильнее всего — ничего этого он не заслужил. А Джек, значит, еще и обвиняет его в бесчестии!
— Ты ошибаешься, я ничего не говорил о тебе Джессике, ни хорошего, ни плохого. Я не знаю, ненавидит она тебя или нет, если да, то это не моя вина. Женщины я у тебя не отнимал: когда мы с нею встретились, она была свободна или, по крайней мере, считала себя таковой. Друга ты сам не слишком сильно уважал, иначе не попросил бы швырнуть его тело к трупам тех, кто его убил. Ты хотел, чтобы его посчитали бандитом! Да, я был негостеприимен, но мой дом, как и любой другой — не для тех, кто скрывается от полиции! За то, что ты помог мне тогда, я предлагал тебе большие деньги; такая договоренность у нас была с самого начала, но ты отказался, какие еще вопросы? Ты говоришь, мне безразлична твоя судьба, а тебе небезразлична моя и моих детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116