можно устроить побег! — настаивал Джой. — Я берусь передать Чарли при свидании напильник.
— Ох, не думал я, что ты такой маленький! — покачал головой Вик. — Вырос больше меня ростом, а ума не видать. Да куда же они денутся, даже если им удастся перепилить решетки камер, открыть железные двери и передушить всех часовых и еще не знаю кого! Куда ты спрячешь, например, Джемса Робинсона, которого знает вся Америка!
Джой Беннет смущенно замолчал. Он не сообразил, что будет с беглецами после задуманного им побега.
— Ну дай ему хоть помечтать, Вик, — вмешалась вдруг Нэнси. — Так хорошо иногда помечтать о чем-нибудь… — Она устремила вдаль большие, грустные глаза. — Я иногда вот мечтаю, что я птица и могу лететь, куда хочу. А иногда воображаю себя знаменитой поэтессой… Конечно, это глупо, я знаю… Вик облизал сухие губы.
— Нет, Нэнси, это вовсе не глупо, — сказал он откашливаясь. — Это совсем не глупо, и я тоже часто воображаю что-нибудь хорошее.
— И я! И я воображаю! — подхватила Мери Смит, во всем копирующая Нэнси. — Только… — она пригорюнилась, — с тех пор как Чарли сидит в тюрьме, я больше ничего не воображаю. Я только хочу, чтобы он поскорее вернулся к нам!
— Опять глаза на мокром месте! — с возмущением сказал Бэн Квинси. — Бери пример с меня, с брата Вика и Василя: наши отцы сидят в тюрьме, а мы и не думаем хныкать!..
— Довольно вам препираться! — остановил мальчика Василь. — Давайте поговорим о наших делах… Нэнси, сделали вы с Мери что-нибудь?
— Конечно! — закивала радостно Нэнси. — Мы испекли пирог и вложили внутрь записочку, что мы все помним Чарли и будем ему помогать и чтобы он не очень волновался на суде. А потом мы отнесли пирог тете Салли, и она отправила его в тюрьму. Чарли, наверно, уже прочел наше письмо.
— Хорошо, — сказал Василь. — Беннет, Джон, были вы у судьи? Сказали ему, что мы хотим свидетельствовать на суде и рассказать о Ричи и Чарли?
Беннет и Джон уныло посмотрели на товарища.
— Были-то были, да ничего хорошего из этого не вышло… — протянул Джон.
— Он не захотел с вами разговаривать? — нахмурился Вик.
— Со мной не захотел, — сказал Джон, — а вот с ним, — он кивнул на Джоя, — с ним долго беседовал.
— Пока было неизвестно, на чьей стороне мы хотим выступить, судья слушал меня со вниманием и даже сказал, что я очень развитой мальчик и смогу учиться на юриста, — начал рассказывать Джой. — А потом, когда выяснилось, что мы хотим защищать Ричи и Чарли и говорить в их пользу, судья сейчас же заявил, что суд не признает несовершеннолетних свидетелей и что вообще ему очень некогда, и если я интересуюсь юридической наукой, то могу зайти к нему как-нибудь в другой раз, когда он будет свободнее.
Вик и Василь кусали губы.
— Он всех наших отвел, — прибавил Джон Майнард. — О себе я уж не говорю! Как посмотрел на меня, так сказал: «Цветным, мальчик, здесь делать нечего». Вик и Бэн хоть настоящие американцы, но сыновья арестованного — тоже, значит, не годятся. У Джоя Беннета отец — член профессионального союза. Так он всех перебрал и всех отвел. А когда мы ему сказали про тебя, Василь, он ответил, что ты иностранного происхождения.
Ребята стояли подавленные, угрюмые. В каждом поднимались гнев и желание во что бы то ни стало побороть великую несправедливость. А осиротевший малыш Цезаря смотрел на них серьезными глазами и, казалось, все понимал.
40. Суд
Здание стон-пойнтовского суда, построенное в строго классическом стиле, с колоннами и внушительным фронтоном, считалось одним из красивейших в городе.
Следствие по делу о «заговоре против существующего строя» велось в таком быстром темпе, что уже в полдень ближайшего понедельника можно было назначить судебное заседание.
В первых рядах сидела публика из Верхнего города со своими великосветскими приятелями, специально приехавшими на процесс знаменитого негритянского певца. Тут было несколько представителей и представительниц «тринадцати семейств». Парк Бийл восседал со всем своим семейством и приготовлялся смотреть на судебную процедуру как на интереснейший матч. Он мысленно прикидывал силы прокурора и защитника. Разумеется, защитнику — скромному бледному человеку со сдержанными движениями — не выстоять против щеголеватого, уверенного в себе прокурора.
Последние ряды были заняты Горчичным Раем. Здесь находились все друзья обвиняемых, и настроение на задних скамьях было совсем другое. Прижавшись к Салли Робинсон, сидели мальчики — сыновья обвиняемых: Василь и близнецы Квинси. Все дни перед судом они провели в доме Салли, и она стала для них как бы второй матерью. Общая беда еще больше сблизила их.
В этой маленькой, сильной духом женщине мальчики старались почерпнуть силу и для себя. Василь еще кое-как крепился и старался сохранить хоть видимость спокойствия. Зато Вик и Бэн Квинси выглядели совсем несчастными, и, когда полисмены ввели подсудимых, Бэн не выдержал и закричал сквозь слезы:
— Папа, папа, мы здесь!
Сотни глаз уставились на подсудимых.
Джим Робинсон, на которого устремились в первую очередь все взгляды, вошел так, как, вероятно, входил он на все эстрады мира: полный самообладания, готовый овладеть вниманием зала и покорить его своим талантом. Только вместо фрака его высокую усталую фигуру облегал простой серый костюм.
Тотчас же за Джимом, стараясь во всем подражать ему, спокойно и бесстрашно глядя на публику, вышел Чарли.
В зале пронесся гул. Газеты описывали племянника певца как дюжего парня разбойничьего вида, с повадками гангстера, а перед публикой стоял тонкий, вытянувшийся, как тростинка, мальчик с живым, привлекательным лицом, с высоким, умным лбом, над которым вились блестящие черные волосы.
У Ричи в тюрьме отросли маленькие усики, и это придавало ему бравый вид.
Иван Гирич шел хмуро, неподвижно глядя перед собой, и когда кто-то из передних рядов кинул ему: «Большевик!», он даже не повернул головы. Зато Квинси озирался по сторонам с самым безмятежным видом, как будто именно он пришел поглазеть на интересное зрелище. Он сразу насторожился, услышав голос Бэна, и ободряюще помахал сыновьям рукой.
Фотографы и кинооператоры проворно выскочили вперед, защелкали объективами, закрутили ручки киноаппаратов. Заняли свои места секретари, стенографисты и судебный распорядитель.
— Суд идет! Прошу встать! — громко объявил он.
Все встали. При общем молчании вошел Сфикси. Он занял приготовленное для него на возвышении кресло под скрещенными флагами. Заняли свои места и прокурор с защитником. С шумом расселись присяжные заседатели.
Секретарь — худосочный юноша — зачитал гнусаво и неразборчиво постановление суда о вызове свидетелей: Ньюмен, его помощник Кольридж, директор школы Мак-Магон, преподаватель Хомер, миссис Кристина Причард, мисс Патриция Причард…
Чарли вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Ох, не думал я, что ты такой маленький! — покачал головой Вик. — Вырос больше меня ростом, а ума не видать. Да куда же они денутся, даже если им удастся перепилить решетки камер, открыть железные двери и передушить всех часовых и еще не знаю кого! Куда ты спрячешь, например, Джемса Робинсона, которого знает вся Америка!
Джой Беннет смущенно замолчал. Он не сообразил, что будет с беглецами после задуманного им побега.
— Ну дай ему хоть помечтать, Вик, — вмешалась вдруг Нэнси. — Так хорошо иногда помечтать о чем-нибудь… — Она устремила вдаль большие, грустные глаза. — Я иногда вот мечтаю, что я птица и могу лететь, куда хочу. А иногда воображаю себя знаменитой поэтессой… Конечно, это глупо, я знаю… Вик облизал сухие губы.
— Нет, Нэнси, это вовсе не глупо, — сказал он откашливаясь. — Это совсем не глупо, и я тоже часто воображаю что-нибудь хорошее.
— И я! И я воображаю! — подхватила Мери Смит, во всем копирующая Нэнси. — Только… — она пригорюнилась, — с тех пор как Чарли сидит в тюрьме, я больше ничего не воображаю. Я только хочу, чтобы он поскорее вернулся к нам!
— Опять глаза на мокром месте! — с возмущением сказал Бэн Квинси. — Бери пример с меня, с брата Вика и Василя: наши отцы сидят в тюрьме, а мы и не думаем хныкать!..
— Довольно вам препираться! — остановил мальчика Василь. — Давайте поговорим о наших делах… Нэнси, сделали вы с Мери что-нибудь?
— Конечно! — закивала радостно Нэнси. — Мы испекли пирог и вложили внутрь записочку, что мы все помним Чарли и будем ему помогать и чтобы он не очень волновался на суде. А потом мы отнесли пирог тете Салли, и она отправила его в тюрьму. Чарли, наверно, уже прочел наше письмо.
— Хорошо, — сказал Василь. — Беннет, Джон, были вы у судьи? Сказали ему, что мы хотим свидетельствовать на суде и рассказать о Ричи и Чарли?
Беннет и Джон уныло посмотрели на товарища.
— Были-то были, да ничего хорошего из этого не вышло… — протянул Джон.
— Он не захотел с вами разговаривать? — нахмурился Вик.
— Со мной не захотел, — сказал Джон, — а вот с ним, — он кивнул на Джоя, — с ним долго беседовал.
— Пока было неизвестно, на чьей стороне мы хотим выступить, судья слушал меня со вниманием и даже сказал, что я очень развитой мальчик и смогу учиться на юриста, — начал рассказывать Джой. — А потом, когда выяснилось, что мы хотим защищать Ричи и Чарли и говорить в их пользу, судья сейчас же заявил, что суд не признает несовершеннолетних свидетелей и что вообще ему очень некогда, и если я интересуюсь юридической наукой, то могу зайти к нему как-нибудь в другой раз, когда он будет свободнее.
Вик и Василь кусали губы.
— Он всех наших отвел, — прибавил Джон Майнард. — О себе я уж не говорю! Как посмотрел на меня, так сказал: «Цветным, мальчик, здесь делать нечего». Вик и Бэн хоть настоящие американцы, но сыновья арестованного — тоже, значит, не годятся. У Джоя Беннета отец — член профессионального союза. Так он всех перебрал и всех отвел. А когда мы ему сказали про тебя, Василь, он ответил, что ты иностранного происхождения.
Ребята стояли подавленные, угрюмые. В каждом поднимались гнев и желание во что бы то ни стало побороть великую несправедливость. А осиротевший малыш Цезаря смотрел на них серьезными глазами и, казалось, все понимал.
40. Суд
Здание стон-пойнтовского суда, построенное в строго классическом стиле, с колоннами и внушительным фронтоном, считалось одним из красивейших в городе.
Следствие по делу о «заговоре против существующего строя» велось в таком быстром темпе, что уже в полдень ближайшего понедельника можно было назначить судебное заседание.
В первых рядах сидела публика из Верхнего города со своими великосветскими приятелями, специально приехавшими на процесс знаменитого негритянского певца. Тут было несколько представителей и представительниц «тринадцати семейств». Парк Бийл восседал со всем своим семейством и приготовлялся смотреть на судебную процедуру как на интереснейший матч. Он мысленно прикидывал силы прокурора и защитника. Разумеется, защитнику — скромному бледному человеку со сдержанными движениями — не выстоять против щеголеватого, уверенного в себе прокурора.
Последние ряды были заняты Горчичным Раем. Здесь находились все друзья обвиняемых, и настроение на задних скамьях было совсем другое. Прижавшись к Салли Робинсон, сидели мальчики — сыновья обвиняемых: Василь и близнецы Квинси. Все дни перед судом они провели в доме Салли, и она стала для них как бы второй матерью. Общая беда еще больше сблизила их.
В этой маленькой, сильной духом женщине мальчики старались почерпнуть силу и для себя. Василь еще кое-как крепился и старался сохранить хоть видимость спокойствия. Зато Вик и Бэн Квинси выглядели совсем несчастными, и, когда полисмены ввели подсудимых, Бэн не выдержал и закричал сквозь слезы:
— Папа, папа, мы здесь!
Сотни глаз уставились на подсудимых.
Джим Робинсон, на которого устремились в первую очередь все взгляды, вошел так, как, вероятно, входил он на все эстрады мира: полный самообладания, готовый овладеть вниманием зала и покорить его своим талантом. Только вместо фрака его высокую усталую фигуру облегал простой серый костюм.
Тотчас же за Джимом, стараясь во всем подражать ему, спокойно и бесстрашно глядя на публику, вышел Чарли.
В зале пронесся гул. Газеты описывали племянника певца как дюжего парня разбойничьего вида, с повадками гангстера, а перед публикой стоял тонкий, вытянувшийся, как тростинка, мальчик с живым, привлекательным лицом, с высоким, умным лбом, над которым вились блестящие черные волосы.
У Ричи в тюрьме отросли маленькие усики, и это придавало ему бравый вид.
Иван Гирич шел хмуро, неподвижно глядя перед собой, и когда кто-то из передних рядов кинул ему: «Большевик!», он даже не повернул головы. Зато Квинси озирался по сторонам с самым безмятежным видом, как будто именно он пришел поглазеть на интересное зрелище. Он сразу насторожился, услышав голос Бэна, и ободряюще помахал сыновьям рукой.
Фотографы и кинооператоры проворно выскочили вперед, защелкали объективами, закрутили ручки киноаппаратов. Заняли свои места секретари, стенографисты и судебный распорядитель.
— Суд идет! Прошу встать! — громко объявил он.
Все встали. При общем молчании вошел Сфикси. Он занял приготовленное для него на возвышении кресло под скрещенными флагами. Заняли свои места и прокурор с защитником. С шумом расселись присяжные заседатели.
Секретарь — худосочный юноша — зачитал гнусаво и неразборчиво постановление суда о вызове свидетелей: Ньюмен, его помощник Кольридж, директор школы Мак-Магон, преподаватель Хомер, миссис Кристина Причард, мисс Патриция Причард…
Чарли вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100