В тюрьме оставались только «зачинщики» вечера, получившего неофициальное наименование «колорадского бунта». Кроме Джемса Робинсона и учителя Ричардсона, который нанес увечья помощнику Ньюмена, главными обвиняемыми считались несовершеннолетний негр Чарльз Робинсон, безработный американец Джерард Квинси и безработный славянин Иван Гирич. В ближайшее время все они должны были предстать перед судом.
Вначале Сфикси думал было выделить Чарльза Робинсона и рассмотреть его дело — покушение на убийство сыщика — в особом заседании суда по делам несовершеннолетних. Однако потом судья счел более эффектным присоединить мальчика к общему процессу и показать присутствующим, куда заводит молодое поколение опасная пропаганда.
Корреспонденты газет хватались за малейший слух, малейшую подробность об арестованных, для того чтобы сделать из этого сенсацию, подогреть интерес читателей, а главное, еще больше возбудить страх перед «красной опасностью». Концерт в «Колорадо» изображался теперь как попытка вооруженного восстания.
Отдельно занимались личностью учителя Ричардсона. Он изображался как завербованный коммунистами во время войны офицер, который не останавливался перед прямой изменой. Он получал инструкции разлагать и политически дезориентировать американскую молодежь, что и делал, будучи преподавателем городской школы. Родителям надлежит в ближайшее же время изгладить из нежных детских душ следы разрушительного, растлевающего влияния Ричардсона.
После первых часов уныния, в которое привели всех — и белых и черных обитателей Рая — арест певца и его сторонников и убийство общего любимца Цезаря, люди оправились.
Пожалуй, именно это убийство и арест певца лучше и сильнее всех речей показали беднякам Горчичного Рая, как важно им действовать сообща.
За гробом Цезаря огромной молчаливой толпой следовали все белые и черные обитатели Восточной окраины. Толпа вела себя тихо, но в этой тишине таилась грозная, скрытая до времени сила.
Салли Робинсон и Маргрет вели под руки ослабевшую, заливавшуюся слезами Темпи. Старшего сынишку Цезаря опекали Нэнси, Мери и повзрослевший, точно выросший со времени ареста отца Василь. Остальных малышей взяли к себе на время похорон Беннеты.
Среди идущих за гробом были близнецы Квинси, смуглый серьезный Пабло, как всегда горячий и возбужденный Джой Беннет и даже Джон Майнард, еще больше вытянувшийся и окруженный ореолом мученика, пострадавшего за правду.
Все газеты трубили о том, что мистер Миллард, как всегда великодушный благодетель своих служащих, распорядился выдать вдове своего бывшего рабочего Цезаря Бронкса крупное пособие. Однако друзья Темпи знали, что Коттон вызвал вдову к себе и сказал, что даст ей сто долларов, если она подпишет обязательство не выступать на суде и подтвердит, что не имеет никаких притязаний к полиции. Темпи посмотрела заплаканными глазами на управляющего и молча повернулась к дверям.
— Послушай, женщина, ты, может, не поняла меня? — крикнул Коттон.
— Нет, сэр, я очень хорошо вас поняла, — сказала Темпи.
— Ты что же, не намерена получать эти деньги? — спросил Коттон, помахивая стодолларовой бумажкой.
— Нет, сэр. Простите, сэр, мой мертвый муж не продается, — сказала Темпи и тихонько вышла из кабинета.
На могиле Цезаря не было речей. Когда гроб опустили в землю, появился запыхавшийся дядя Пост. Его опять подвел оливковый автомобиль. Старик был очень расстроен последними происшествиями. К тому же ему и самому приходилось круто: после вечера в «Колорадо» его вызвал к себе начальник почтовой конторы и целый час допрашивал старика об его связях с «красными». В конце концов дяде Посту пригрозили увольнением, если он еще раз примет участие в подобном бунте. Старый почтальон ожесточился и, если бы начальник не отпустил его, наверное, наговорил бы ему дерзостей. Явившись теперь на похороны, он пробормотал что-то сочувственное Темпи, поздоровался со всеми, кого знал — а знал он решительно всех, — и подошел к Салли:
— Что нового, мэм?
Салли махнула рукой:
— С тех пор как вы были, дядя Пост, никаких перемен. Бесконечные репортеры, звонки, анонимные письма с угрозами. А наши тем временем заперты в тюрьме, и неизвестно, когда их освободят и освободят ли вообще.
Старый почтальон вздохнул.
— Да, штука скверная, — сказал он. — Вчера я был в тюрьме у мистера Ричардсона. Еле-еле добился пропуска. Ох, и осунулся же он, бедняга! Говорит, что раньше его дело хотели выделить, припаять ему покушение на убийство, а теперь объявили, что будут судить всех вместе за «заговор с целью ниспровергнуть существующий строй», — с трудом выговорил старик непривычные «ученые» слова.
Салли горестно кивнула.
— Знаю. Слышала от защитника, которого прислал ко мне доктор Рендаль, — сказала она. — Защитник говорит, что необходимо оттянуть суд: газеты так всех настроили, что нашим неминуемо грозит обвинение. Но судья ни за что не соглашается на отсрочку.
Маленькое лицо Салли посерело, сделалось еще более мальчишеским и скуластым.
— Была сегодня утром у моих. Оба держатся молодцом. Джим уверен, что за него вступятся все его друзья из конгресса мира. А Чарли прямо бросился ко мне и говорит: «Ма, я, как Джон Браун, заключен в тюрьму и страдаю за справедливость! Ты гордишься мной, ма?» — «Ну конечно, — говорю, — я горжусь тобой, сынок. Ты у меня смелый и настоящий человек, и отец тоже гордился бы тобой теперь». — И Салли смахнула слезу.
Похоронная церемония была окончена. Свежий холм, покрытый букетами и венками, вырос на кладбище Горчичного Рая.
К Салли подошел Джордж Монтье, потерявший свою ослепительною улыбку.
— Сегодня на заводе в обеденный перерыв митинг протеста, — сказал он. — Будут выступать секретарь профессионального союза и еще несколько рабочих. Беннет сказал, что у них в типографии выйдет специальный листок с протестом и все рабочие дали уже свои подписи. Гренджерские рабочие тоже присоединяются к нам… Вы не грустите, миссис Робинсон, — обратился он к Салли: — мы добьемся их освобождения. Верьте мне.
Салли благодарно улыбнулась ему. Ей так хотелось верить!
У ворот кладбища кучкой стояли ребята, горячо обсуждая что-то свое. Нэнси и Вик Квинси все еще держали за руки сынишку Цезаря. Малыш был серьезен и во все глаза смотрел на своих покровителей. Он видел, что они чем-то взволнованы.
— Это ты пустяки говоришь, — возражал Вик Квинси разгоряченному Джою Беннету. — Просто ты начитался разных приключенческих романов, вот тебе и кажется, что можно в жизни поступать, как в книгах. Нет, брат, в жизни куда труднее! — И Вик посмотрел на товарища так, будто сам был многоопытным всеведущим старцем.
— А я говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100