– Прятаться. И тебе, и мене ищут.
– Слушай! – чуть рассердилась Голгофа. – Давай учиться говорить по-человечески! Не МЕНЕ, а МЕ-НЯ! ТЕ-БЯ ищут! Ну-ка, повтори.
Немножко спотыкаясь, Пантя повторил, и Голгофа удивилась:
– Тебя тоже твой отец ищет?
– Не! Мене… меня тоже твой отец ищет.
– А он разве уже приехал?! – Голгофа в испуге вскочила на ноги. – Ты его видел?
Медленно поднявшись с земли, Пантя молчал, и Голгофа, будто впервые увидев его, с некоторым опасением неожиданно отметила, что перед ней стоит здоровенный верзила с длиннющими, почти до колен, ручищами, непропорционально маленькой головой на длинной шее, широкоплечий… Но его холодные голубые глаза вдруг потеплели.
– Отца – не… Машину – ага!
– Где?
– У Герки.
– Не слышал, о чем они говорили?
– Не. Со злости у мене… у меня ухи не работали.
– Уши, а не ухи! – Голгофа грустно улыбнулась, с легкой горечью подумав, что сама она тоже ведь не красавица, и проговорила озабоченно: – Понятия не имею, что же мне сейчас делать, как поступить. Папу жалко. И маму, конечно. Тем более бабушку.
Она сразу заметила, что Пантя вдруг разволновался, вернее, занервничал. Он испуганно заглянул в глаза Голгофе и очень тонко пропищал:
– Жалеть не надо… Мене вот… меня никто не жалеет. Я тоже никого не жалею. Тебе жалею. Те-бя…
– Смешной какой! – ласково воскликнула Голгофа, но тут же стала грустной. – Мне очень хорошо здесь. С вами, со всеми. И с тобой тоже. Но понимаешь…
– Вот! Вот! Вот! – Пантя протянул ей в длиннющей ручище монеты. – Хлеба купим! Конфеток! Я соли достану!
– Зачем? Зачем хлеб, соль, конфетки?
– Я и котелок достану! – с хрипотцой от очень большого волнения пропищал Пантя. – Я грибы варить умею! Ух, скусно!
Подумав, с сожалением покачав головой, Голгофа поправила:
– Вкусно, ты хотел сказать.
– Ага, ага, здорово… свкусно! – Последнее слово Пантя выговорил с трудом, но потом затараторил, бегая вокруг Голгофы, а она стояла неподвижно, опустив голову. – Спичек ещё купим! Там, на озере, плотик есть! Кататься будем! Ты купаться будешь! Загорать! Там нырять можно! А потом я тебе домой отведу! Те-бе… ТЕ-БЯ! Там ещё ягод много… – упавшим, безнадежным голосом закончил он.
– Это же называется похо-о-о-од! – вдруг зарыдала Голгофа. – Многодне-е-е-евны-ы-ы-ый! – Она внезапно оборвала рыдания. – А кто нам с тобой это разрешит? Да ведь и собирались-то идти все вместе…
У Панти был такой разнесчастный, жалкий, даже униженный вид, что он вроде бы и ростом стал значительно меньше, и ручищи у него заметно укоротились, а длинная шея, можно, сказать, совсем исчезла, до того сильно втянул он маленькую голову в широкие плечи.
Голгофа пожалела его и стала утешать:
– Подожди, подожди, ещё не всё потеряно. Ты потихонечку, незаметно проникни к ребятам, узнай, как там обстоят дела. Надо обязательно посоветоваться с Людмилочкой. А мне просто необходимо знать, что же намеревается делать папа.
Если бы, уважаемые читатели, я рискнул бы определить состояние Панти одним словом, я бы написал: его, Пантю, РАЗРЫВАЛО. Дело в том, что за всю свою жизнь он никаких особых чувств, кроме обыкновенной злобы и не менее обыкновенной зависти, не испытывал и ни о каких других чувствах и не подозревал.
А тут… Злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя, который всю жизнь только тем и занимался, что мучил людей, кошек и мух, тут вдруг застрадалоттого, что испытывал непонятные ему чувства.
Он не хотел, не мог, не мыслил расстаться с этой длинноногой девчонкой! Вот его и РАЗРЫВАЛО от желания сделать для неё что-то такое, чтобы она была с ним, чтобы не отдавать её никому, а сейчас же, немедленно уйти с ней в поход на Дикое озеро. Он бы насобирал ей много-много-много ягод, сварил бы ей в котелке грибов, катал бы её на плотике и любовался бы, как она плавает, и слушал бы, как она хохочет… И никто бы ни за что бы никогда бы не нашёл их!
– Давай принимать решение, – твёрдо сказала Голгофа, тряхнув голубыми волосами. – Я что-то запуталась. И помочь мене… – Она удивленно замолчала, расхохоталась. – И помочь мне можешь только ты. Иди узнай, что там происходит. После этого и решим, что нам с тобой делать.
Обиженно пискнув, Пантя плюхнулся на траву во весь свой здоровенный рост.
– Это ещё что за новости? – растерялась и обиделась Голгофа. – Ведь меня там потеряли. Иди, иди. Я прошу тебя. Я очень прошу тебя.
И Пантя впервые в жизни испытал неведомое ему доселе желание ПОСЛУШАТЬСЯ, и желание это оказалось настолько приятным, что он моментально вскочил на ноги и радостно сказал:
– Ладно, ладно!
И он зашагал по лесу к полю, а по нему бросился бегом к дороге в посёлок.
ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА.
Семь бед – один ответ
Сильнее всех отправиться в многодневный поход хотелось тёте Ариадне Аркадьевне, но она, как вы сами понимаете, уважаемые читатели, желание своё хранила в самой глубочайшей тайне. В нём она старалась не признаваться даже себе.
Когда она впервые узнала о возможности провести несколько дней на берегу Дикого озера, ночами посидеть у костра под звёздным небом в компании хороших людей, тёте Ариадне Аркадьевне показалось, что она вроде бы помолодела, вспомнила, что давным-давно не любовалась звёздами. Более того, она на некоторое время уверилась, что несколько дней не будет скучать по Кошмарику и беспокоиться особенно о нём не будет.
Можно, конечно, сразу и не поверить в такие неожиданные сведения о тёте Ариадне Аркадьевне. Но дело в том, что эта милая Людмила и напомнила о самой, светлой, абсолютно неповторимой, самой переполненной впечатлениями, бесконечными открытиями поре жизни человека – детстве. И если к сказанному добавить, что в детстве тётя Ариадна Аркадьевна была почти такой же, как эта милая Людмила, вам, уважаемые читатели, многое станет ясным и понятным.
Но далеко не всем людям удается сохранить в душе своё детство. Попросту говоря, взрослые люди нередко забывают, какими они были в далеком детстве.
Так случилось и с тётей Ариадной Аркадьевной. И лишь пожив с этой милой Людмилой, она, хотя и не сразу, неуверенно стала как бы возвращаться в своё детство и многое начала понимать в детях, осторожно потянулась к ним.
А дети есть дети. Любить и понимать их можно и нужно, но не так уж это легко и просто. Слишком много дети совершают глупостей, часто вредных, а иногда и опасных и для себя, и для других.
И совсем, по-моему, нетрудно понять, почему тётя Ариадна Аркадьевна, мечтая о многодневном походе, принципиально возражала против него. Она очень жалела Голгофу, но пойти против своих убеждений была не способна. Если каждый ребенок, пусть его и действительно неправильно воспитывают, будет сбегать из дома, то милиции уже некогда будет ловить настоящих преступников!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90