Донья Мария-Луиза сразу приступила к делу.
– Вот мы все здесь, дон Франсиско, – сказала она, – теперь извольте сделать из нас что-нибудь замечательное.
Гойя тут же принялся за работу. В центре он поставил королеву между ее младшими детьми, двенадцатилетней и шестилетним; по левую руку от нее, на самом переднем плане, поместил дородного дона Карлоса. Эта группа получилась сразу. Составить вторую тоже оказалось просто. В нее входила незаметная, но очень миловидная инфанта Мария-Луиза с грудным младенцем, которого, низко присев, передала ей придворная дама, по правую руку стоял ее муж, наследный принц герцогства Пармского, долговязый мужчина, хорошо заполнявший отведенное ему пространство. Безобидной связью между этой и центральной группой служил старый инфант дон Антонио Паускуаль, брат короля, до смешного похожий на него: левую от зрителя сторону картины удачно заполнили трое прочих Бурбонов: наследник престола дон Фернандо, шестнадцатилетний юноша с незначительным, довольно красивым лицом, его младший брат дон Карлос и их тетка, старшая сестра короля, поразительно уродливая донья Мария-Хосефа. Композиция была детски проста, и Гойя предвидел, что ее сочтут беспомощной, но как раз такая и нужна была для его замысла.
– Постойте, постойте, – приказал вдруг король, – не хватает еще двух инфант. – И он пояснил: – Моей старшей дочери – царствующей принцессы Португальской и неаполитанки – будущей супруги наследного принца.
– Прикажете, ваше величество, изобразить их королевские высочества по портретам или по описанию? – спросил Гойя.
– Как хотите, – сказал король, – важно, чтоб они были.
Но теперь вдруг подал голос дон Фернандо, принц Астурийский, наследник престола.
– Не знаю, – сердито заявил он хриплым, ломающимся голосом, – уместно ли мне стоять в углу. Ведь я же принц Астурийский. Почему маленький, – и он указал на своего шестилетнего брата, – должен стоять посредине, а я где-то сбоку.
Гойя в свое оправдание терпеливо объяснил, обращаясь скорее к королю, чем к принцу.
– По моему разумению, с точки зрения композиции желательно, чтобы между ее величеством и его величеством стоял не большой, а маленький инфант, тогда лучше будет выделяться его величество.
– Не понимаю, – продолжал ворчать дон Фернандо, – почему не хотят считаться с моим саном.
– Потому, что ты слишком длинный, – заявил король.
А Мария-Луиза строго приказала:
– Помолчите, дон Фернандо.
Гойя, чуть отступя, рассматривал Бурбонов, стоявших в ряд непринужденной группой.
– Осмелюсь попросить, ваши величества, вас и их королевские высочества перейти в другой зал, – сказал он после некоторого молчания. – Мне нужно, чтобы свет падал слева, – объяснил он, – чтобы очень много света падало слева сверху – вниз направо.
Мария-Луиза сразу поняла, чего он хочет.
– Пойдемте в зал Ариадны, – предложила она. – Там, мне кажется, вы найдете то, что вам нужно, дон Франсиско.
С шумом и топотом снялась с места блестящая толпа и потянулась через весь дворец – впереди грузный король и разряженная королева, за ними уродливые старые инфанты и красивые молодые, шествие замыкали придворные кавалеры и дамы. Так проследовали они через залы и коридоры в зал Ариадны. При тамошнем освещении легко было добиться нужной живописной гаммы: слева сверху косо падал свет, как это требовалось Гойе, а на стенах огромные картины с изображением мифологических сцен тонули в полутьме.

И вот король, королева и принцы стояли в ряд, а напротив них – Гойя. Он смотрел и глаза его с необузданной жадностью притягивали, вбирали, всасывали их в себя. Он долго рассматривал их критическим взглядом, острым, точным, прямо в упор; в зале было тихо, и то, что здесь происходит, то, что подданный так долго в упор смотрит на своего короля и его семейство, казалось свите непристойным, дерзким, крамольным, недопустимым. Кроме всего прочего, Гойя – он и сам бы не мог сказать почему – вопреки этикету и собственному обыкновению был в рабочей блузе.
А теперь он, сверх всего, позволил себе добавить:
– Осмелюсь обратиться еще с двумя просьбами. Если бы его королевское высочество младшего инфанта одеть в ярко-красное, это было бы в равной мере выгодно и для вас, ваши величества, и для его королевского высочества. Затем, весь портрет в целом очень выиграл бы, если бы его королевское высочество наследный принц был бы не в красном, а в светло-голубом.
– Красный цвет – это цвет моего генеральского мундира, – возразил дон Фернандо, – мой любимый цвет.
– Изволь быть в голубом, – сухо сказала королева.
Дон Карлос примирительно заметил:
– Зато, если дон Франсиско ничего не имеет против, ты можешь надеть больше лент и орденов, и орден Золотого руна тоже.
– На вас, ваше королевское величество, будет падать яркий свет. Ордена и ленты так и засияют, – поспешил успокоить его Франсиско.
Быстро сделал он набросок. Затем заявил, что должен будет просить членов королевской фамилии еще два-три раза позировать ему по отдельности или небольшими группами. Всех же вместе он побеспокоит еще один раз для последнего большого этюда в красках.
– Согласен, – сказал король.
И в эту ночь Гойе не спалось. Нет, он не будет изощряться и писать всякие выдумки, как Ван-Лоо, и никто не посмеет сказать, что Гойе не дозволено то, что было дозволено Веласкесу. «Веласкес – великий мастер, но он мертв, – думал Франсиско почти с торжеством, – и время сейчас другое, и я тоже не из маленьких, и я жив». И, внутренне ликуя, ясно видел он в темноте то, что хотел написать, непокорные краски, которые он укротит, сведет воедино, видел всю мерцающую, трепетную гамму и среди этого фантастического сверкания – лица, жесткие, обнаженные, отчетливые.
Еще до того, как Гойя приступил к отдельным наброскам, он был приглашен к королевскому камерарию – маркизу де Ариса. Тот принял художника в присутствии казначея дона Родриго Солера.
– Я должен сообщить вам, господин придворный живописец, некоторые сведения, – заявил маркиз; он говорил вежливо, но куда-то в пространство, не глядя на Франсиско: – Хотя имеются основания считать ее высочество донью Марию-Антонию, наследную принцессу Неаполитанскую, невестой его королевского высочества наследного принца дона Фернандо, однако переговоры между высокими договаривающимися сторонами не пришли еще к завершению, и посему возможны перемены. Ввиду этого мы сочли желательным предложить вам, господин придворный живописец, изобразить ее высочество невесту с несколько неопределенным, так сказать, анонимным лицом, чтобы, в случаях каких-либо перемен, дама, нарисованная на вашей картине, могла бы олицетворять другую высокую особу. Вы меня поняли, господин придворный живописец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168