– Впрочем, было бы не худо послушать Олега Олеговича.
– Олега Олеговича мы послушаем! – еще энергичнее прежнего проговорил Валентинов. – Но сначала, товарищи, извольте получить приятный сюрприз!
Валентинов открыл шкаф, вынул из него бумажный рулон, одним движением развернул, и большой круглый стол накрыла карта, увидев которую Гольцов, Прончатов и Левашев восхищенно охнули. Это была лоция, выполненная в непривычно крупном масштабе, лоция Коло-Юла, о существовании которой никто даже не подозревал. Игорь Саввович уже намерился было спросить, на кой черт речникам понадобилась такая огромная лоция несудоходного Коло-Юла, как заметил, что лоция выполнена вручную, хотя казалась типографской.
– Лоция сделана руками покойного капитана Бориса Зиновьевича Валова! – сказал Валентинов, осторожно перелистывая приложение к лоции. – Мой друг, умирая, завещал лоцию мне… Он хотел взять большегрузный плот на Коло-Юле.
Присутствующие молчали. Одни знали капитана Валова, другие слышали о нем, овеянном легендами и по-настоящему легендарном. Капитан Валов провел первый в истории Оби и ее притоков большегрузный плот по Чулыму на пароходе «Латвия», и с этого началась эпоха борьбы за ликвидацию молевого сплава, то есть спасения Оби и ее притоков.
– Капитан Валов, мой друг Борис Зиновьевич считал, что плот по Коло-Юлу провести можно и должно! – медленно продолжал Валентинов. – В оставленных им записках много ценного…
Капитан Валов умер от второго инфаркта, главный инженер Валентинов после второго инфаркта остался жить, стоял возле круглого стола, полководческим жестом показывал на лоцию, но, говоря о Валове, побледнел, глаза провалились, борода смотрела в пол…
– Думаю, теперь есть резон послушать Олега Олеговича! – сказал Валентинов. – Что новенького? Чем порадуете? Чем огорчите?
Прончатов, как всегда, был свеж и здоров, весел и чуточку нахален; пятнистое от комариных уколов лицо горело и смеялось, глаза – мальчишечьи. Сплавной дока поскреб ногтями небритый подбородок и с наслаждением проговорил:
– По всем факторам наблюдается благостное статус-кво, кроме одной забавной детали… – Прончатов помолчал. – Какие точки реки Коло-Юл мы считали до сих пор самыми опасными? Горелов, где начинается Гореловская же протока, Типсинская мель и крутая излучина возле деревни Матросовки. Так, дорогой шеф?
– Так! – сказал Валентинов. – А у вас есть иная точка зрения?
– Ого! – Прончатов скучно покосился на Лева-шева.
Валентинова, казалось, ударили по голове. Он как-то растерянно посмотрел на Прончатова, уткнулся в лоцию… Коло-Юл на карте лежал ясный, с разветвленными сосудами проток и притоков, со старицами. Типичная для Нарымских краев река, медленная, неширокая, но загадочная: омуты, прибойные и отбойные течения, напор воды из проток, мели там, где должны быть глубины, и, наоборот, глубины там, где должны быть мели.
– На традиционном представлении о Коло-Юле мы в рай не попадем, – нагловато заявил Прончатов. – Как, по-вашему, где самое загогулистое место? – Он повернулся к Игорю Саввовичу. – Игорь, ты-то должен знать – исходил реку вдоль и поперек…
– Ледневка – непроходимое место, – сказал Игорь Саввович. – Здесь плот не удержат никакие грузы. Первая причина – деревянное дно, вторая – подземное течение…
Шесть глаз устремились на Игоря Саввовича. Смотрел радостно Валентинов – родной отец все-таки, одобрительно улыбался Прончатов, по-прежнему, казалось, изучал его секретарь обкома. Прончатов сказал:
– Мы были в Ледневке. Действительно, загогулистое место!
Валентинов бросился к лоции, рванул тетрадь капитана Валова, нашел нужное, прокричал: «Надо разобраться с течениями возле пункта Ледневка». Затем главный воздел руки в потолок, брякнулся в кресло, захохотал и зааплодировал:
– Браво! Браво! Эта самая Ледневка, можете представить, не давала мне покоя! Я буквально извелся, но не мог понять, чем вызвано предостережение Валова, так как не знал об источнике правого прибойного течения! Боже мой! Подземное течение! Только и только – подземное течение… Слушайте, Игорь Саввович, как вы узнали о подземном течении? По разнице прибойного и отбойного…
Игорь Саввович болезненно поморщился.
– Старожилы давно знают о нем, но самый верный источник – мальчишки.
– Мальчишки-то при чем?
– Мальчишки – загадочные люди. Они не хотят купаться в холодной воде, если рядом – теплая. А холодная вода – это зона подземного течения. Вот вам смешное правило: там, где не купаются мальчишки, идет мощное холодное течение. Это относится ко всему теплому летом Коло-Юлу. – Игорь Саввович поднялся напрягаясь. – Прошу простить меня, товарищи. Я, кажется, болен, разрешите отсутствовать!
Черт его подери, этого первого секретаря! Даже спиной Игорь Саввович чувствовал взгляд прищуренных, изучающих глаз, и было такое мгновение, когда показалось, что Левашев действительно если все и не понимает, то догадывается; по крайней мере, секретарь обкома явно знал, что Игорь Саввович на совещании сказал не все, что мог сказать, и что с Гольцовым происходит неладное. А впрочем, какое дело Игорю Саввовичу Гольцову до изучающих взглядов первого секретаря обкома партии? Пусть себе смотрит в спину вместо того, чтобы глядеть в лоцию и думать над тем, какая учалка нужна для плота.
Игорь Саввович осторожно, словно держал в руках снаряд, способный взорваться от самого легкого движения, прошел в свою каюту, морщась и тихонько постанывая, разделся, залез под одеяло, повернулся лицом к переборке, укутался с головой одеялом, выпрямился и замер. Было необходимо долго, неопределенно долго не двигаться, так как каждое движение причиняло боль и вызывало новый приступ дикого, отупляющего, леденящего сердце страха, такого страха, что хотелось выть волком, кататься по полу, кричать, вопить, раздирая рот, чтобы заглушить страх.
«Я болен, я просто болен! – тихонечко и осторожно уговаривал себя Игорь Сазвович. – Болезнь началась давно, наверное, сразу после института, а вот теперь, после недавнего визита к Валентинову, ругани с Николаевым, страшной драки в ярко освещенном переулке, болезнь обострилась… Да, да! Я просто болен! Не может быть здоровым человек, который ничего не хочет и которому красавица Рита сказала с любовью и ужасом: „Так нельзя! Ты должен, должен хотеть, и ты умеешь хотеть…“
Под одеялом было душно, пахло отчего-то горелой тряпкой, в мучительно зажмуренных глазах вспыхивали разноцветные искры, мельтешили, вращались разнонаправленными эллипсами, и это ощущалось добавочной тонкой болью в висках – ни просвета, ни ясного лучика. «ОН УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ ОБ АСФАЛЬТ, – думал Игорь Саввович. – МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И ЕСТЬ ТО НЕСЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ МЕШАЕТ МНЕ ЖИТЬ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Олега Олеговича мы послушаем! – еще энергичнее прежнего проговорил Валентинов. – Но сначала, товарищи, извольте получить приятный сюрприз!
Валентинов открыл шкаф, вынул из него бумажный рулон, одним движением развернул, и большой круглый стол накрыла карта, увидев которую Гольцов, Прончатов и Левашев восхищенно охнули. Это была лоция, выполненная в непривычно крупном масштабе, лоция Коло-Юла, о существовании которой никто даже не подозревал. Игорь Саввович уже намерился было спросить, на кой черт речникам понадобилась такая огромная лоция несудоходного Коло-Юла, как заметил, что лоция выполнена вручную, хотя казалась типографской.
– Лоция сделана руками покойного капитана Бориса Зиновьевича Валова! – сказал Валентинов, осторожно перелистывая приложение к лоции. – Мой друг, умирая, завещал лоцию мне… Он хотел взять большегрузный плот на Коло-Юле.
Присутствующие молчали. Одни знали капитана Валова, другие слышали о нем, овеянном легендами и по-настоящему легендарном. Капитан Валов провел первый в истории Оби и ее притоков большегрузный плот по Чулыму на пароходе «Латвия», и с этого началась эпоха борьбы за ликвидацию молевого сплава, то есть спасения Оби и ее притоков.
– Капитан Валов, мой друг Борис Зиновьевич считал, что плот по Коло-Юлу провести можно и должно! – медленно продолжал Валентинов. – В оставленных им записках много ценного…
Капитан Валов умер от второго инфаркта, главный инженер Валентинов после второго инфаркта остался жить, стоял возле круглого стола, полководческим жестом показывал на лоцию, но, говоря о Валове, побледнел, глаза провалились, борода смотрела в пол…
– Думаю, теперь есть резон послушать Олега Олеговича! – сказал Валентинов. – Что новенького? Чем порадуете? Чем огорчите?
Прончатов, как всегда, был свеж и здоров, весел и чуточку нахален; пятнистое от комариных уколов лицо горело и смеялось, глаза – мальчишечьи. Сплавной дока поскреб ногтями небритый подбородок и с наслаждением проговорил:
– По всем факторам наблюдается благостное статус-кво, кроме одной забавной детали… – Прончатов помолчал. – Какие точки реки Коло-Юл мы считали до сих пор самыми опасными? Горелов, где начинается Гореловская же протока, Типсинская мель и крутая излучина возле деревни Матросовки. Так, дорогой шеф?
– Так! – сказал Валентинов. – А у вас есть иная точка зрения?
– Ого! – Прончатов скучно покосился на Лева-шева.
Валентинова, казалось, ударили по голове. Он как-то растерянно посмотрел на Прончатова, уткнулся в лоцию… Коло-Юл на карте лежал ясный, с разветвленными сосудами проток и притоков, со старицами. Типичная для Нарымских краев река, медленная, неширокая, но загадочная: омуты, прибойные и отбойные течения, напор воды из проток, мели там, где должны быть глубины, и, наоборот, глубины там, где должны быть мели.
– На традиционном представлении о Коло-Юле мы в рай не попадем, – нагловато заявил Прончатов. – Как, по-вашему, где самое загогулистое место? – Он повернулся к Игорю Саввовичу. – Игорь, ты-то должен знать – исходил реку вдоль и поперек…
– Ледневка – непроходимое место, – сказал Игорь Саввович. – Здесь плот не удержат никакие грузы. Первая причина – деревянное дно, вторая – подземное течение…
Шесть глаз устремились на Игоря Саввовича. Смотрел радостно Валентинов – родной отец все-таки, одобрительно улыбался Прончатов, по-прежнему, казалось, изучал его секретарь обкома. Прончатов сказал:
– Мы были в Ледневке. Действительно, загогулистое место!
Валентинов бросился к лоции, рванул тетрадь капитана Валова, нашел нужное, прокричал: «Надо разобраться с течениями возле пункта Ледневка». Затем главный воздел руки в потолок, брякнулся в кресло, захохотал и зааплодировал:
– Браво! Браво! Эта самая Ледневка, можете представить, не давала мне покоя! Я буквально извелся, но не мог понять, чем вызвано предостережение Валова, так как не знал об источнике правого прибойного течения! Боже мой! Подземное течение! Только и только – подземное течение… Слушайте, Игорь Саввович, как вы узнали о подземном течении? По разнице прибойного и отбойного…
Игорь Саввович болезненно поморщился.
– Старожилы давно знают о нем, но самый верный источник – мальчишки.
– Мальчишки-то при чем?
– Мальчишки – загадочные люди. Они не хотят купаться в холодной воде, если рядом – теплая. А холодная вода – это зона подземного течения. Вот вам смешное правило: там, где не купаются мальчишки, идет мощное холодное течение. Это относится ко всему теплому летом Коло-Юлу. – Игорь Саввович поднялся напрягаясь. – Прошу простить меня, товарищи. Я, кажется, болен, разрешите отсутствовать!
Черт его подери, этого первого секретаря! Даже спиной Игорь Саввович чувствовал взгляд прищуренных, изучающих глаз, и было такое мгновение, когда показалось, что Левашев действительно если все и не понимает, то догадывается; по крайней мере, секретарь обкома явно знал, что Игорь Саввович на совещании сказал не все, что мог сказать, и что с Гольцовым происходит неладное. А впрочем, какое дело Игорю Саввовичу Гольцову до изучающих взглядов первого секретаря обкома партии? Пусть себе смотрит в спину вместо того, чтобы глядеть в лоцию и думать над тем, какая учалка нужна для плота.
Игорь Саввович осторожно, словно держал в руках снаряд, способный взорваться от самого легкого движения, прошел в свою каюту, морщась и тихонько постанывая, разделся, залез под одеяло, повернулся лицом к переборке, укутался с головой одеялом, выпрямился и замер. Было необходимо долго, неопределенно долго не двигаться, так как каждое движение причиняло боль и вызывало новый приступ дикого, отупляющего, леденящего сердце страха, такого страха, что хотелось выть волком, кататься по полу, кричать, вопить, раздирая рот, чтобы заглушить страх.
«Я болен, я просто болен! – тихонечко и осторожно уговаривал себя Игорь Сазвович. – Болезнь началась давно, наверное, сразу после института, а вот теперь, после недавнего визита к Валентинову, ругани с Николаевым, страшной драки в ярко освещенном переулке, болезнь обострилась… Да, да! Я просто болен! Не может быть здоровым человек, который ничего не хочет и которому красавица Рита сказала с любовью и ужасом: „Так нельзя! Ты должен, должен хотеть, и ты умеешь хотеть…“
Под одеялом было душно, пахло отчего-то горелой тряпкой, в мучительно зажмуренных глазах вспыхивали разноцветные искры, мельтешили, вращались разнонаправленными эллипсами, и это ощущалось добавочной тонкой болью в висках – ни просвета, ни ясного лучика. «ОН УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ ОБ АСФАЛЬТ, – думал Игорь Саввович. – МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И ЕСТЬ ТО НЕСЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ МЕШАЕТ МНЕ ЖИТЬ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118