» – говорили о Левашеве, который, расхаживая, еще и держал правую руку в кармане и что-то перебирал пальцами. По одним сведениям, это был металлический шарик от детского бильярда, по другим – цепочка канцелярских скрепок.
– Вы видели, Игорь Саввович, каким вышел из кабинета Старков? – спросил Левашев, возвращаясь по левой дорожке к столу. – Вернее, не вышел – выбросился… Вы его видели?
– Да.
– Он не кричал: «Бездельники! Заелись!»
– Кричал.
Левашев остановился, пальцы руки пошевеливались в кармане.
– Ему нельзя помочь: поздно, преступно поздно! – сказал он. – Старков – явление новое, малоизученное… Под аплодисменты зала, умиляющегося от одного факта, что на трибуну поднимается простой рабочий человек, Старков демагогически разносит в пух и прах министерское начальство. Всех уличает во всех смертных грехах, обвиняет в бесхозяйственности, а сам ежегодно – заметьте, ежегодно! – получает новый комбайн, в два раза больше положенного запасных частей и другие привилегированные условия. Грудь – иконостас, хорошая рабочая форма, но во что это превратилось? «Чья у нас власть? – кричал он пять минут назад. – Рабочая власть. Я власть!» – «А что случилось, товарищ Старков?» – «Как что? Поселковый Совет у меня отрезал огород…» – «Какой величины был огород?» – «Гектар!» – «Помилуйте, Старков, поселковый Совет прав!» – «А кто не спит ночами?»
Левашев снова остановился, повернулся, пошел к столу.
– Мало-помалу выяснилось, что Старков считает врагами, – первый секретарь загнул один палец на левой руке, – начальство всех мастей – раз, гнилую интеллигенцию – два, заводских рабочих, которые под дождем не мокнут, – три, партийное руководство, которое развело демократию, – четыре, и на пятое – «понастроили себе кабинеты». На Олимпе только один – комбайнер Старков! – Левашев считал шаги, это было видно по напряженным бровям. – Каждый год новенький комбайн, гектар огорода, дом из пяти комнат, преподнесенный в дар совхозом, черная «Волга» в бетонном гараже, гонорары за статьи, которые пишет для Старкова «гнилая интеллигенция», путевки в южные санатории, заграничные поездки…
Он возвращался к столу сосредоточенный, с вертикальной морщиной на лбу.
– Игорь Саввович, у вас никогда не бывало вот такого ощущения вседозволенности, пьянящей раскованности, сиятельного могущества? Будьте искренни, пожалуйста, и даже не торопитесь… – Он добавил: – Сегодня, правда, очень тяжелое бюро…
Первый секретарь думал об Иване Ивановиче Карцеве, он думал о нем – теперь это было ясно – все последние дни, где бы ни был и чем бы ни занимался, и сейчас еще раз проверял на Игоре Саввовиче свои долгие размышления о гаражном деле, тесно связанном с понятиями границы власти, правда власти, опасность власти, тяготы и обязанности власти…
– Мне чуждо все то, о чем вы говорите, Кузьма Юрьевич, – сказал Игорь Саввович. – Если начистоту, то я довольно снисходительно отношусь к власть имущим, сравнительно легко подчиняюсь, но чувствую неловкость и даже некую брезгливость, когда мне приходится осуществлять собственную власть. Если я вас правильно понимаю, вы на меня не обидитесь…
Теперь они играли, как говорится, на равных, хотя было трудно понять, откуда пришла уверенность в этом к Игорю Саввовичу. Оттого ли, что Левашев хорошо и просто улыбался, или оттого, что Игорь Саввович почувствовал естественность своего присутствия в этом кабинете и неторопливого разговора.
– И вы, конечно, как многие молодые технократы, считаете, что степень некомпетентности в годы научно-технической революции увеличивается по мере возрастания власти? – заинтересованно подхватил Левашев. – Притом возрастание происходит чуть ли не в геометрической прогрессии? Не так ли?
Игорь Саввович усмехнулся.
– Эта точка зрения несправедлива уже потому, что попахивает абсолютной истиной. Нет, скорее всего приемлемо биологическое толкование… Если рождаются поэты, сапожники и солдаты, отчего не рождаться лидерам? – Он сделал паузу. – Что касается вашего вопроса о вседозволенности власти, то мне и в голову никогда не приходило, что я – власть. Мне об этом всегда напоминали, чтобы я, как уже говорилось, неохотно командовал… Учтите при этом, что техническое руководство я не отношу к разряду власти в обычном ее понимании. Пример: управляющий Николаев и главный инженер Валентинов. Первый – воплощение власти, второй – техническое руководство, интересное и необременительное.
Левашев остановился возле стола, оперся левой рукой, не мигая, смотрел на Игоря Саввовича. В молчании прошло, наверное, полминуты, затем первый секретарь, видимо, соглашаясь с самим собой, удовлетворенно кивнул.
– И все-таки, Игорь Саввович, вы технократ, – сказал Левашев. – И в этом качестве неоригинальны, если даже не плететесь в хвосте. В споре физиков и лириков чаша весов качнулась в сторону лириков.
Первый секретарь выпрямился, сунул в карман и левую руку.
– Власть, власть! – с непонятной интонацией проговорил Левашев. – Давайте-ка, Игорь Саввович, мысленно поменяемся местами. Вы первый секретарь Ромского обкома партии. Несколько лет назад после долгого и внимательного изучения вы обращаетесь к бюро с предложением рекомендовать первым заместителем председателя облисполкома одного из замечательнейших людей области – Ивана Ивановича Карцева. Он умен и честен, нечеловечески работоспособен, добр, знает, как. свою спальню, область, скромен и принципиален. Одним словом, Иван Иванович Карцев – явление исключительное. – Левашев шагал себе и шагал. – Вы не ошиблись! За короткое время Карцев выводит из отстающей в преуспевающую целую отрасль хозяйства, накапливает материал для резкого скачка еще одной отрасли… Иван Иванович Карцев завоевывает уважение и любовь товарищей по работе, находясь в самом расцвете сил, приобретает максимально рабочую форму…
Левашев остановился.
– И вот однажды выясняется, что его зять и дочь построили гараж на месте детской площадки, связались с преступником-рецидивистом. Мало того, зять, будучи несуразно пьяным, ввязывается в драку, и через сутки город и область говорят, что Карцев незаконно построил дочери гараж, зять Карцева – пьяница и драчун, чуть не убивший безвинного человека. Письма и жалобы идут в обком, в «Правду», в ЦК партии.
Левашев стоял посередине узкой дорожки боком к Игорю Саввовичу, лоб был надвое разрезан морщиной, правая рука в кармане замерла.
– Вы первый секретарь обкома, товарищ Гольцов! Решайте судьбу Ивана Ивановича Карцева. Помните, что ему давно за пятьдесят, что никакого специального образования, кроме партийной школы, он не имеет. Потеряв место в облисполкоме, Иван Иванович будет вынужден работать завотделом в каком-нибудь райисполкоме, да еще и не городском, так как городской промышленности не знает… Ну, решайте вопрос, первый секретарь обкома Гольцов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Вы видели, Игорь Саввович, каким вышел из кабинета Старков? – спросил Левашев, возвращаясь по левой дорожке к столу. – Вернее, не вышел – выбросился… Вы его видели?
– Да.
– Он не кричал: «Бездельники! Заелись!»
– Кричал.
Левашев остановился, пальцы руки пошевеливались в кармане.
– Ему нельзя помочь: поздно, преступно поздно! – сказал он. – Старков – явление новое, малоизученное… Под аплодисменты зала, умиляющегося от одного факта, что на трибуну поднимается простой рабочий человек, Старков демагогически разносит в пух и прах министерское начальство. Всех уличает во всех смертных грехах, обвиняет в бесхозяйственности, а сам ежегодно – заметьте, ежегодно! – получает новый комбайн, в два раза больше положенного запасных частей и другие привилегированные условия. Грудь – иконостас, хорошая рабочая форма, но во что это превратилось? «Чья у нас власть? – кричал он пять минут назад. – Рабочая власть. Я власть!» – «А что случилось, товарищ Старков?» – «Как что? Поселковый Совет у меня отрезал огород…» – «Какой величины был огород?» – «Гектар!» – «Помилуйте, Старков, поселковый Совет прав!» – «А кто не спит ночами?»
Левашев снова остановился, повернулся, пошел к столу.
– Мало-помалу выяснилось, что Старков считает врагами, – первый секретарь загнул один палец на левой руке, – начальство всех мастей – раз, гнилую интеллигенцию – два, заводских рабочих, которые под дождем не мокнут, – три, партийное руководство, которое развело демократию, – четыре, и на пятое – «понастроили себе кабинеты». На Олимпе только один – комбайнер Старков! – Левашев считал шаги, это было видно по напряженным бровям. – Каждый год новенький комбайн, гектар огорода, дом из пяти комнат, преподнесенный в дар совхозом, черная «Волга» в бетонном гараже, гонорары за статьи, которые пишет для Старкова «гнилая интеллигенция», путевки в южные санатории, заграничные поездки…
Он возвращался к столу сосредоточенный, с вертикальной морщиной на лбу.
– Игорь Саввович, у вас никогда не бывало вот такого ощущения вседозволенности, пьянящей раскованности, сиятельного могущества? Будьте искренни, пожалуйста, и даже не торопитесь… – Он добавил: – Сегодня, правда, очень тяжелое бюро…
Первый секретарь думал об Иване Ивановиче Карцеве, он думал о нем – теперь это было ясно – все последние дни, где бы ни был и чем бы ни занимался, и сейчас еще раз проверял на Игоре Саввовиче свои долгие размышления о гаражном деле, тесно связанном с понятиями границы власти, правда власти, опасность власти, тяготы и обязанности власти…
– Мне чуждо все то, о чем вы говорите, Кузьма Юрьевич, – сказал Игорь Саввович. – Если начистоту, то я довольно снисходительно отношусь к власть имущим, сравнительно легко подчиняюсь, но чувствую неловкость и даже некую брезгливость, когда мне приходится осуществлять собственную власть. Если я вас правильно понимаю, вы на меня не обидитесь…
Теперь они играли, как говорится, на равных, хотя было трудно понять, откуда пришла уверенность в этом к Игорю Саввовичу. Оттого ли, что Левашев хорошо и просто улыбался, или оттого, что Игорь Саввович почувствовал естественность своего присутствия в этом кабинете и неторопливого разговора.
– И вы, конечно, как многие молодые технократы, считаете, что степень некомпетентности в годы научно-технической революции увеличивается по мере возрастания власти? – заинтересованно подхватил Левашев. – Притом возрастание происходит чуть ли не в геометрической прогрессии? Не так ли?
Игорь Саввович усмехнулся.
– Эта точка зрения несправедлива уже потому, что попахивает абсолютной истиной. Нет, скорее всего приемлемо биологическое толкование… Если рождаются поэты, сапожники и солдаты, отчего не рождаться лидерам? – Он сделал паузу. – Что касается вашего вопроса о вседозволенности власти, то мне и в голову никогда не приходило, что я – власть. Мне об этом всегда напоминали, чтобы я, как уже говорилось, неохотно командовал… Учтите при этом, что техническое руководство я не отношу к разряду власти в обычном ее понимании. Пример: управляющий Николаев и главный инженер Валентинов. Первый – воплощение власти, второй – техническое руководство, интересное и необременительное.
Левашев остановился возле стола, оперся левой рукой, не мигая, смотрел на Игоря Саввовича. В молчании прошло, наверное, полминуты, затем первый секретарь, видимо, соглашаясь с самим собой, удовлетворенно кивнул.
– И все-таки, Игорь Саввович, вы технократ, – сказал Левашев. – И в этом качестве неоригинальны, если даже не плететесь в хвосте. В споре физиков и лириков чаша весов качнулась в сторону лириков.
Первый секретарь выпрямился, сунул в карман и левую руку.
– Власть, власть! – с непонятной интонацией проговорил Левашев. – Давайте-ка, Игорь Саввович, мысленно поменяемся местами. Вы первый секретарь Ромского обкома партии. Несколько лет назад после долгого и внимательного изучения вы обращаетесь к бюро с предложением рекомендовать первым заместителем председателя облисполкома одного из замечательнейших людей области – Ивана Ивановича Карцева. Он умен и честен, нечеловечески работоспособен, добр, знает, как. свою спальню, область, скромен и принципиален. Одним словом, Иван Иванович Карцев – явление исключительное. – Левашев шагал себе и шагал. – Вы не ошиблись! За короткое время Карцев выводит из отстающей в преуспевающую целую отрасль хозяйства, накапливает материал для резкого скачка еще одной отрасли… Иван Иванович Карцев завоевывает уважение и любовь товарищей по работе, находясь в самом расцвете сил, приобретает максимально рабочую форму…
Левашев остановился.
– И вот однажды выясняется, что его зять и дочь построили гараж на месте детской площадки, связались с преступником-рецидивистом. Мало того, зять, будучи несуразно пьяным, ввязывается в драку, и через сутки город и область говорят, что Карцев незаконно построил дочери гараж, зять Карцева – пьяница и драчун, чуть не убивший безвинного человека. Письма и жалобы идут в обком, в «Правду», в ЦК партии.
Левашев стоял посередине узкой дорожки боком к Игорю Саввовичу, лоб был надвое разрезан морщиной, правая рука в кармане замерла.
– Вы первый секретарь обкома, товарищ Гольцов! Решайте судьбу Ивана Ивановича Карцева. Помните, что ему давно за пятьдесят, что никакого специального образования, кроме партийной школы, он не имеет. Потеряв место в облисполкоме, Иван Иванович будет вынужден работать завотделом в каком-нибудь райисполкоме, да еще и не городском, так как городской промышленности не знает… Ну, решайте вопрос, первый секретарь обкома Гольцов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118