ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Если тебе от этого легче, изволь так думать, Елена!
Валентинов совсем успокоился. Опять со скрежетом вписывался в крутой поворот дребезжащий от старости трамвай, сосны сдержанно гудели, теплая волна воздуха приплыла из влажной низинки. «Ее беда в том, что она ни у одного мужчины не вызывает жалости, – неожиданно подумал Валентинов. – Женщине опасно всегда быть или выглядеть победительницей».
– Я хочу поговорить об Игоре! – сказала Елена Платоновна. – Наверное, опять буду просить у тебя помощи…
Лавина начинается с крошечного комочка снега, так и Валентинов не мог остановиться, как только разрешил себе дурно подумать о женщине, которую любил. «Это действительно, как сказала Елена, ничего не меняет, – подумал он бегло. – Но ей сегодня придется говорить правду и только правду… Я буду бороться за Игоря!»
– Буду назидательным, без этого не обойтись, прости! – суховато проговорил он. – Ты сказала, что я завидно благополучный человек… Это, кажется, правда! Я был счастлив и счастлив сейчас один бог знает почему. В сентябре мне исполнится шестьдесят, конечная точка подъема – рядом… финита! И я чувствую себя мерзавцем, когда думаю, что не могу ни в чем упрекнуть себя. Так не бывает – это свинство и бред! – Он внимательно послушал тишину. – Праведником быть так же гадко, как и грешником… Сейчас ты поймешь меня, Елена.
Остановившись, переведя дыхание, он подумал, что лжет, когда обещает женщине быть понятным. Тридцать лет молчать, тридцать лет усилием воли заставлять себя не думать дурно о бывшей жене, а потом на парковой скамейке выложить подноготную – это уже заведомая неправда: обвинять – значит одновременно и виниться.
– Мы с тобой жестоко расквитались! – делая ударение на «мы», сказал Валентинов. – Моя слепая любовь к тебе, твоя слепая любовь к сыну… Как это ни страшно, но мы сделали все, чтобы искалечить жизнь Игоря… Ты его потеряла, я его не нашел, и за наши ошибки расплачивается только сын… – Валентинов говорил все медленнее и тише. – Пора платить по векселям. Мы оба – ты и я – преступники! Ты тридцать лет назад продала меня за тридцать сребреников, двадцать пять лет спустя я предал сына…
С трамваями, наверное, что-то случилось. Вот уже минуты две они шли и шли вплотную друг за другом, яростно звеня и скрежеща на повороте, вспышки искр под дугами пробивались даже сквозь плотные вершины сосен. Трамвайная пробка, видимо, образовалась в самом центре города.
– Сергей! – позвала Елена Платоновна. – Сергей!
Он спокойно и внимательно посмотрел на нее. Елена сидела все в той же позе – гордой и независимой – и, наверное, поэтому дважды произнесенное имя Валентинова, казалось, исходило не из ее уст, и было трудно понять, чего больше в этих словах – желания прервать его или боли за Игоря. Она умела держать себя в руках – профессор кафедры хирургии, полковник медицинской службы, жена знаменитого на весь мир Гольцова; она и на войне умела хранить красивое и достойное спокойствие.
– Я все сказал, – проговорил Валентинов. – Мне хочется встать и уйти…
– Ты не уйдешь! – негромко ответила Елена Платоновна. – Ты не уйдешь до тех пор, пока я не узнаю правду! Если я погубила Игоря, то должна знать, как и почему. Это логично, Валентинов!
Логично! Даже сейчас, когда речь шла о судьбе сына, Елена Платоновна употребила слово, которое было ее сущностью. Валентинов знал, что в институте отличницу Ленку Веселовскую звали Этлогой, именем, составленным из «это» и «логично». Женщина, которая была всегда права и никогда не ошибалась, всегда поступала логично и здраво. Сочетание логики и здравомыслия – из этого не поддающегося передвижению монолита состояла целиком и полностью Елена Платоновна Веселовская, и даже самые гибкие умы пасовали, когда ее большие красивые и неторопливые губы извлекали из любой ситуации простейшие логические и здравые выводы.
– Ты имеешь право знать истину, но логикой не объяснишь, что произошло с Игорем! – тоскливо сказал Валентинов. – Случившееся с ним не поддается формальной логике: везде алогичность. Ты по прежнему любишь употреблять иностранные слова? – Елена без тени юмора кивнула. – Изволь! Твой прагматизм в применении к Игорю дал эффект инфантильности, близкой к психическому заболеванию. – Он закрыл глаза, как это сейчас сделала Елена Платоновна. – Я обложился учебниками и энциклопедиями, чтобы понять состояние сына. Я даже беседовал с профессором Баяндуровым, который до сих пор в затруднении – случай исключительный. А теперь ты должна говорить правду. Правду и только правду!
Валентинов вынул руки из-за спины, помассировал усталые кисти, прищурился – слепили желтые солнечные полосы на песчаной дорожке. На Елену Платоновну он не мог смотреть.
– Когда ты сказала Игорю, что я его отец? – спросил Валентинов. – Ты потребовала от меня хранить тайну отцовства, слово я держал, но Игорь с нашей первой встречи знал, с кем разговаривает. – Он замолчал, чтобы передохнуть и набраться новых сил. – Ты все рассказала Игорю перед отъездом в Ромск?
Тридцать лет назад на прямо поставленный вопрос Елена Платоновна почти всегда отвечала правдиво, что было его тайной гордостью. Она могла что-нибудь умолчать, по собственному желанию не сказать правду, уклониться от ответа на уклончиво же поставленный вопрос, но, когда ей приходилось отвечать на лобовые «да» или «нет», никогда не лгала.
– Ты все рассказала Игорю перед отъездом в Ромск? Да или нет?
Не глядя на бывшую жену, Валентинов отчетливо видел, как исподволь исчезает со щек здоровый румянец, тускнеют глаза, как закушена нижняя губа и стиснуты руки.
– Да! – сказала Елена.
Спасибо! Валентинов панически боялся, что Игорь мог научиться лгать. Отчим в роли отца, необходимость изо дня в день играть роль любящего сына, видеть мать проявляющей постоянную любовь к знаменитому и роскошному Гольцову. Предатель и карьерист, лжец и притворщик мог воспитываться в таком доме – главному инженеру важно было знать, что до окончания института Игорь Гольцова считал родным отцом.
– Тогда я не понимаю, что с тобой произошло, для чего ты все это сделала? – сказал Валентинов, поправляя туго накрахмаленные манжеты рубашки. – Мы на вершине своих жизненных возможностей, наша песенка, согласись, спета – откроем карты.
Что и кого оставлял Сергей Валентинов на этой теплой и круглой земле, прожив полных пятьдесят девять лет? Толкание барж на голубой Оби, плоты по маленьким речкам, бревна, собрав которые можно, наверное, соорудить гору величиной с Эверест? Он родил сына, которого сам изо дня в день губил, любил женщину, которая всем близким приносила несчастья. Страшный в кастовой спесивой уверенности, что Валентиновы – лучшая часть человечества, он за тридцать лет не набрался смелости, чтобы объективно оценить женщину, которая стала матерью его сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118