выстрелов,
взрывов, газовых атак и т.д. Смысл исторического события, "битвы", однако,
не может быть извлечен ни из одной из этих деталей, ни даже из их
совокупности. Смысл таится не в индивидуальном процессе; в действительности
он существует только как порядок, охватывающий все эти частности (Straus
Erwin. Man, Time and World. Pittsburgh: Dusquesne University Press,
1982. P. 54).
40 См.: Blumenberg Hans, The Legitimacy of the Modern Age. P.
457.
41 Хлебников Велимир. Творения. С. 493.
42 Битва между силами хаоса и порядка входит в древнейшую мифологию. Но
с определенного момента (например, в некоторых мифах об Ахура Мазде) такого
рода битва заменяется "последней" битвой между силами добра и зла и
окончательной, вечной победой добра, ознаменовывающей фундаментальную
трансформацию миропорядка и трансцендирование времени. Миф о битве
преобразуется в апокалиптический миф (Cohn Norman. Cosmos,
Chaos and the World to Come. The Ancient Roots of Apocalyptic Faith. New
Haven; London: Yale University Press, 1994. P. 112-115).
158 Глава 5
рического времени. Роже Кайуа так формулирует роль войны в переживании
исторического времени:
...война выступает как веха в истечении длительности. Она разрезает
жизнь наций. Каждый раз она начинает новую эру; некое время кончается, когда
она начинается, когда же она завершается, начинается иное время,
отличающееся от первого своими наиболее зримыми качествами43.
13
Битва позволяет остановить время, кристаллизовать его в эпоху и вместе
с тем увидеть многоголовую гидру невероятного тела, "концы" которого
спрятаны в прошлом и в будущем, в четвертом измерении.
Основным "действующим" лицом этой битвы парадоксально оказывается не
воин, а наблюдатель. Наблюдатель -- это как раз та фигура, которая
радикально отделяет прошлое от настоящего, рубит "истечение длительности".
Мишель де Серто заметил, что существуют два подхода к пониманию истории.
Один он идентифицировал с психоанализом. Для психоанализа прошлое существует
в настоящем, оно повторяется. С этой точки зрения психоанализ как бы видит
"тело" истории в четвертом измерении. Второй подход связан с историографией,
разрывающей прошлое и настоящее:
Историография рассматривает это отношение [между прошлым и настоящим] в
виде последовательности (одно после другого), корреляции (большее или
меньшее сходство), следствий (одно следует за другим) и дизъюнкции (либо то,
либо другое, но не оба одновременно)44.
Часовой, ответственный за время, конечно, занимает позицию
историографа, отсекающего историю от настоящего. Историю в таком понимании
создает не ее протагонист, а наблюдатель. Именно он -- главное "историческое
лицо".
Время в такой перспективе перестает быть чисто темпоральным феноменом,
оно как бы откладывается в неких пространственных состояниях,
соотнесенностях, смежностях, соприсутствиях. Гегель говорил о "месте" как
"пространственном "теперь""45. Паралич времени в некой пространственной
конфигурации -- и есть сущность битвы, сущность историчности. Зрение
фиксирует место как пространство реализации истории.
_________________
43 Caillois Roger. L'homme et le sacre. Paris: Gallimard, 1950.
P. 225. История новейших войн, прежде всего войны 1914--1918 годов -- модели
битв для Хармса и его современников, продемонстрировала, каким образом война
из экспедиций, протекающих в пространстве, постепенно преобразуется в некое
"тотальное" временное событие. Тотальная война "на истощение" захватывает
всю мыслимую территорию и становится войной прежде всего во времени. По
выражению Поля Вирилио, война на истощение из-за отсутствия пространства
распространилась на время; длительность стала фактором выживания (Virilio
Paul. Speed and Politics. New York: Semio-text(e), 1986. P. 56).
44 Certeau Michel de. Histoire et psychanalyse entre science et
fiction. Paris: Gallimard, 1987. P. 99.
45 Гегель Георг Вильгельм Фридрих. Энциклопедия философских
наук. Т. 2. М.: Мысль, 1975. С. 60.
История 159
Это превращение времени в пространство легко связывается с идеей
четвертого измерения, где время для "умеющего видеть" превращается в
пространственное "тело".
Все это заставляет пересмотреть определение случая. Раньше я говорил о
случае как о событии, нарушающем обычную рутину, предсказуемость
происходящего. В свете сказанного можно уточнить это определение. Случай
может происходит в серии события, или в серии наблюдения за
ним, его регистрации, или в двух сериях одновременно. Регулярность, на фоне
которой только и возникает понятие случая, также может относиться и к серии
события, и к серии наблюдения. При этом серия наблюдателя -- едва ли не
более важная, чем ряд, в котором находится "событие". Случай это не только
нарушение регулярности, это некая приостановка, "паралич" длительности,
задаваемый внешней точкой зрения.
Вспомним еще раз "Голубую тетрадь No 10". Я уже писал о том, что
название это случайно: этот "случай" значился под номером 10 в голубой
тетради. Текст этот повествует о некоем "негативном" человеке, который в
принципе не мог существовать. На оси событийности, на оси существования,
таким образом, имеется сплошное ничто, превращаемое в "случай" именно формой
регистрации.
Пространство наблюдения избавляется от предметности и становится чистым
"местом" -- то есть не чем иным, как "пространственным "теперь"". Ситуация
наблюдения, фиксации избавляется от всего несущественного и дается как
чистый акт зрения. И этот чистый акт зрения, чистая фиксация "ничто"
помещается Хармсом на эмблематическое "первое" место в цепочке "случаев".
Регистрация в первом "случае" осуществляется не в пространстве события,
а в пространстве существования голубой тетради, разбитой на порядковые
номера. Именно порядковый номер в тетради, а не в темпоральности события
создает определенную систему регулярности, обеспечивающую переход из
временного в пространственное. Линейный ряд, идентифицируемый со временем,
здесь превращается в ряд белых плоскостей -- страниц, пространственных
двухмерных срезов.
Гегель заметил, что фигуративная способность времени обнаруживается
лишь тогда, когда
отрицательность времени низводится рассудком до единицы. Эта
мертвая единица, в которой мысль достигает вершины внешности, может входить
во внешние комбинации, а эти комбинации, фигуры арифметики, в свою
очередь, могут получать определения рассудка, могут рассматриваться как
равные и неравные, тождественные и различные46.
Хармс играет на способности "единиц" ("колов") создавать видимость
сравнимых порядков. В итоге "случай номер один" оказывается "номером десять"
"Голубой тетради".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
взрывов, газовых атак и т.д. Смысл исторического события, "битвы", однако,
не может быть извлечен ни из одной из этих деталей, ни даже из их
совокупности. Смысл таится не в индивидуальном процессе; в действительности
он существует только как порядок, охватывающий все эти частности (Straus
Erwin. Man, Time and World. Pittsburgh: Dusquesne University Press,
1982. P. 54).
40 См.: Blumenberg Hans, The Legitimacy of the Modern Age. P.
457.
41 Хлебников Велимир. Творения. С. 493.
42 Битва между силами хаоса и порядка входит в древнейшую мифологию. Но
с определенного момента (например, в некоторых мифах об Ахура Мазде) такого
рода битва заменяется "последней" битвой между силами добра и зла и
окончательной, вечной победой добра, ознаменовывающей фундаментальную
трансформацию миропорядка и трансцендирование времени. Миф о битве
преобразуется в апокалиптический миф (Cohn Norman. Cosmos,
Chaos and the World to Come. The Ancient Roots of Apocalyptic Faith. New
Haven; London: Yale University Press, 1994. P. 112-115).
158 Глава 5
рического времени. Роже Кайуа так формулирует роль войны в переживании
исторического времени:
...война выступает как веха в истечении длительности. Она разрезает
жизнь наций. Каждый раз она начинает новую эру; некое время кончается, когда
она начинается, когда же она завершается, начинается иное время,
отличающееся от первого своими наиболее зримыми качествами43.
13
Битва позволяет остановить время, кристаллизовать его в эпоху и вместе
с тем увидеть многоголовую гидру невероятного тела, "концы" которого
спрятаны в прошлом и в будущем, в четвертом измерении.
Основным "действующим" лицом этой битвы парадоксально оказывается не
воин, а наблюдатель. Наблюдатель -- это как раз та фигура, которая
радикально отделяет прошлое от настоящего, рубит "истечение длительности".
Мишель де Серто заметил, что существуют два подхода к пониманию истории.
Один он идентифицировал с психоанализом. Для психоанализа прошлое существует
в настоящем, оно повторяется. С этой точки зрения психоанализ как бы видит
"тело" истории в четвертом измерении. Второй подход связан с историографией,
разрывающей прошлое и настоящее:
Историография рассматривает это отношение [между прошлым и настоящим] в
виде последовательности (одно после другого), корреляции (большее или
меньшее сходство), следствий (одно следует за другим) и дизъюнкции (либо то,
либо другое, но не оба одновременно)44.
Часовой, ответственный за время, конечно, занимает позицию
историографа, отсекающего историю от настоящего. Историю в таком понимании
создает не ее протагонист, а наблюдатель. Именно он -- главное "историческое
лицо".
Время в такой перспективе перестает быть чисто темпоральным феноменом,
оно как бы откладывается в неких пространственных состояниях,
соотнесенностях, смежностях, соприсутствиях. Гегель говорил о "месте" как
"пространственном "теперь""45. Паралич времени в некой пространственной
конфигурации -- и есть сущность битвы, сущность историчности. Зрение
фиксирует место как пространство реализации истории.
_________________
43 Caillois Roger. L'homme et le sacre. Paris: Gallimard, 1950.
P. 225. История новейших войн, прежде всего войны 1914--1918 годов -- модели
битв для Хармса и его современников, продемонстрировала, каким образом война
из экспедиций, протекающих в пространстве, постепенно преобразуется в некое
"тотальное" временное событие. Тотальная война "на истощение" захватывает
всю мыслимую территорию и становится войной прежде всего во времени. По
выражению Поля Вирилио, война на истощение из-за отсутствия пространства
распространилась на время; длительность стала фактором выживания (Virilio
Paul. Speed and Politics. New York: Semio-text(e), 1986. P. 56).
44 Certeau Michel de. Histoire et psychanalyse entre science et
fiction. Paris: Gallimard, 1987. P. 99.
45 Гегель Георг Вильгельм Фридрих. Энциклопедия философских
наук. Т. 2. М.: Мысль, 1975. С. 60.
История 159
Это превращение времени в пространство легко связывается с идеей
четвертого измерения, где время для "умеющего видеть" превращается в
пространственное "тело".
Все это заставляет пересмотреть определение случая. Раньше я говорил о
случае как о событии, нарушающем обычную рутину, предсказуемость
происходящего. В свете сказанного можно уточнить это определение. Случай
может происходит в серии события, или в серии наблюдения за
ним, его регистрации, или в двух сериях одновременно. Регулярность, на фоне
которой только и возникает понятие случая, также может относиться и к серии
события, и к серии наблюдения. При этом серия наблюдателя -- едва ли не
более важная, чем ряд, в котором находится "событие". Случай это не только
нарушение регулярности, это некая приостановка, "паралич" длительности,
задаваемый внешней точкой зрения.
Вспомним еще раз "Голубую тетрадь No 10". Я уже писал о том, что
название это случайно: этот "случай" значился под номером 10 в голубой
тетради. Текст этот повествует о некоем "негативном" человеке, который в
принципе не мог существовать. На оси событийности, на оси существования,
таким образом, имеется сплошное ничто, превращаемое в "случай" именно формой
регистрации.
Пространство наблюдения избавляется от предметности и становится чистым
"местом" -- то есть не чем иным, как "пространственным "теперь"". Ситуация
наблюдения, фиксации избавляется от всего несущественного и дается как
чистый акт зрения. И этот чистый акт зрения, чистая фиксация "ничто"
помещается Хармсом на эмблематическое "первое" место в цепочке "случаев".
Регистрация в первом "случае" осуществляется не в пространстве события,
а в пространстве существования голубой тетради, разбитой на порядковые
номера. Именно порядковый номер в тетради, а не в темпоральности события
создает определенную систему регулярности, обеспечивающую переход из
временного в пространственное. Линейный ряд, идентифицируемый со временем,
здесь превращается в ряд белых плоскостей -- страниц, пространственных
двухмерных срезов.
Гегель заметил, что фигуративная способность времени обнаруживается
лишь тогда, когда
отрицательность времени низводится рассудком до единицы. Эта
мертвая единица, в которой мысль достигает вершины внешности, может входить
во внешние комбинации, а эти комбинации, фигуры арифметики, в свою
очередь, могут получать определения рассудка, могут рассматриваться как
равные и неравные, тождественные и различные46.
Хармс играет на способности "единиц" ("колов") создавать видимость
сравнимых порядков. В итоге "случай номер один" оказывается "номером десять"
"Голубой тетради".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155