Не прошло и нескольких сотен лет, как люди уже вступили в ожесточенные споры о том, как это следует понимать. Затем начали воевать, утверждая свою точку зрения, и убивать друг друга, доказывая, что их толкование завета любить ближнего своего самое наилучшее.
Иеремия расхохотался.
— Ну, Джейк, — сказал он, — ты за словом в карман не лезешь. У вас с Диаконом есть много общего.
— Угу, — согласился Джейк. — Он в своей башне из слоновой кости, а я на моем муле. Мы-то знаем пути мира, Диакон и я.
— Диакон — носитель зла, — сказал Мередит. — Тут все ясно и просто. Джейк покачал головой.
— В этом Богом забытом мире, малый, ничто не бывает ясным и простым. Кроме смерти. Единственное, что остается вне сомнений: мы все умрем. Прочее же — моря всяких сложностей. Но относительно Диакона я позволю себе не согласиться с вами. Он просто человек, который предпочитает строгие разграничения. Я жил в Единстве, когда он был старшим магистратом; на мой взгляд, он мог кое-чем похвастать.
— О да, — съязвил Мередит. — Например, публичным убийством. Человека волокли по улицам, чтобы казнить на глазах его семьи.
— Вы чуточку передергиваете, — сказал Джейк. — Вы говорите о злодее, понесшем кару на месте своего преступления. По-моему, ничего дурного в этом нет: пусть люди видят, как вершится правосудие.
— Это не правосудие! — вспылил Мередит. — Это варварство.
— Мы живем в варварские времена, доктор. Но вы можете возразить, что в конечном счете речь идет о нравственных ценностях. Какую ценность в ваших глазах имеет человеческая жизнь? Диакон говорит, что в его время убийца мог свободно разгуливать по улицам уже через два года после суда над ним или даже раньше. Даже массовые убийцы со временем выходили на свободу. В те дни жизнь была до ужаса дешева. А с Диаконом убийца хотя бы знает, что получит то же, что получила его жертва. Не больше и не меньше.
— А что, если суд ошибется? — спросил Мередит. — Если невиновный будет признан виновным?
— И что? — ответил Джейк. — Да, очень прискорбно, но ведь ошибки неизбежны, не так ли? Из этого не следует, что система неверна. Врач сказал одному моему знакомому, что он слишком толст и ему показаны физические упражнения. Он сел на диету и в одночасье умер. Так что нам делать? Плодить толстяков из опасения, что у еще одной жирной туши окажется слабое сердце?
— Такая точка зрения возмутительна! Джейк ухмыльнулся. И тут Иеремия счел нужным вмешаться.
— Ну а прощение, Джейк? Ведь Христос призвал и к нему?
— Ну, можно простить человека и все-таки его повесить.
— Это уж слишком! — прошипел доктор Мередит, вскочил и ушел в фургон.
— Вы правда видите все так просто, Джейк? — спросила Исида. — Для вас существует только черное и белое?
Старик внимательно посмотрел на нее, и улыбка исчезла с его губ.
— Ничто не бывает простым, Исида, как бы мы ни упрощали. Если бы! Юный доктор Мередит прав: жизнь — величайший дар, и каждый мужчина, каждая женщина обладает безграничными возможностями для добра или зла. А иногда для того и для другого. — Ночной ветер усиливался, раздувал пламя костра. Джейк зябко поежился и крепче закутался в старую куртку из овчины. — Но мне кажется, вопрос поставлен неверно. Чтобы общество процветало, оно должно иметь действенные правила, которые защищали бы слабых и поощряли бы сильных. Вы согласны?
— Конечно, — сказала Исида.
— А! Но тут сразу возникают сложности. В природе слабые погибают, сильные выживают. Следовательно, если мы будем защищать слабых, они будут процветать, разрастаться в обществе подобно сорнякам, нуждаясь во все большей и большей защите, так что в конце концов превзойдут численностью сильных и — при демократии — придут к власти и начнут вводить законы, способствующие росту слабости. Такое общество разложится и погибнет, медленно распадаясь по мере того, как оно сеет семена собственной гибели.
— Как ты определишь слабость, Джейк? — спросил Иеремия. — Ты подразумеваешь больных и увечных? Джейк засмеялся:
— Как я и сказал, тут-то и возникают сложности. Есть слабые телом, но сильные разумом и сердцем. Есть обладающие физической силой льва, но трусливые и слабые духом. В конечном счете любое общество судит своих членов по их способности обеспечивать его тем, что ему необходимо для того, чтобы быть сильным и процветающим.
— А-а! — сказал Иеремия. — Но это подводит нас к старым людям, которые уже поработали на общество, но более не могут. Они становятся слабыми и, согласно вашей логике, бесполезными. Ты рубишь сук, на котором сидишь, старик. В сильном обществе тебе не будет места.
— А вот и нет! — возразил Джейк. — Если я достаточно зарабатывал своими трудами и сделал накопления, то буду тратить их на еду и одежду, а значит, помогать обществу и дальше. Платя портному за одежду, я дам ему заработок и тем самым внесу свою лепту.
— Ну а если вы ничего не накопили? — спросила Исида.
— Тогда, по моему определению, я глупец, и значит — бесполезен.
— Ты рисуешь жестокую картину, Джейк, — сказал Иеремия.
— А мир — жестокое место. Но поверьте, друзья мои, он куда менее жесток, чем тот, который Диакон оставил позади себя. Как я сказал, возникают моря сложностей. Однако здесь, под Божьими звездами, еще можно обрести простоту. Вы, странники, понимаете это. Охотитесь на оленей и диких баранов, чтобы утолять голод, и заворачиваете в города заработать обменники для поддержания образа жизни, который избрали. Если не будет оленей, вы умрете с голоду. Так просто! А если кто-то из вас не захочет или не сможет охотиться, вы его изгоните.
— Не правда! — воскликнула Исида. — Мы будем его содержать.
— И как долго? — спросил Джейк. — А что, если речь пойдет не об одном, но о трех, или пяти, или двадцати пяти? Вы можете выжить, только пока работаете все вместе. Как и общество, дитя мое.
— Но ведь в своих уравнениях, Джейк, вы кое-чего не учитываете, верно? — не отступала Исида. — Согласна, человек — охотящееся, убивающее животное. Но он, кроме того, способен на любовь, сострадание, бескорыстие. И общество, конечно же, должно включать и все это.
— Вы мудрая женщина, Исида, — сказал ей Джейк, — но ведь вы, в свою очередь, не коснулись целого ряда человеческих пороков, например, склонности ко злу. Некоторые мужчины — и женщины тоже — попросту злы. Сострадание, бескорыстие недоступны их пониманию. Они убьют вас за любую мелочь или потому лишь, что им так захотелось. В конечном счете общество процветает только до тех пор, пока все его члены готовы трудиться ему на благо. Слово «слабый» многозначно. Пожалуй, точнее будет сказать «паразиты». Но все ответы мне ведь неизвестны. Как и Диакону.
— Объясните мне, Джейк, — сказала Исида, — даже если я приму все приведенные вами аргументы, как понять истребление исчадий?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Иеремия расхохотался.
— Ну, Джейк, — сказал он, — ты за словом в карман не лезешь. У вас с Диаконом есть много общего.
— Угу, — согласился Джейк. — Он в своей башне из слоновой кости, а я на моем муле. Мы-то знаем пути мира, Диакон и я.
— Диакон — носитель зла, — сказал Мередит. — Тут все ясно и просто. Джейк покачал головой.
— В этом Богом забытом мире, малый, ничто не бывает ясным и простым. Кроме смерти. Единственное, что остается вне сомнений: мы все умрем. Прочее же — моря всяких сложностей. Но относительно Диакона я позволю себе не согласиться с вами. Он просто человек, который предпочитает строгие разграничения. Я жил в Единстве, когда он был старшим магистратом; на мой взгляд, он мог кое-чем похвастать.
— О да, — съязвил Мередит. — Например, публичным убийством. Человека волокли по улицам, чтобы казнить на глазах его семьи.
— Вы чуточку передергиваете, — сказал Джейк. — Вы говорите о злодее, понесшем кару на месте своего преступления. По-моему, ничего дурного в этом нет: пусть люди видят, как вершится правосудие.
— Это не правосудие! — вспылил Мередит. — Это варварство.
— Мы живем в варварские времена, доктор. Но вы можете возразить, что в конечном счете речь идет о нравственных ценностях. Какую ценность в ваших глазах имеет человеческая жизнь? Диакон говорит, что в его время убийца мог свободно разгуливать по улицам уже через два года после суда над ним или даже раньше. Даже массовые убийцы со временем выходили на свободу. В те дни жизнь была до ужаса дешева. А с Диаконом убийца хотя бы знает, что получит то же, что получила его жертва. Не больше и не меньше.
— А что, если суд ошибется? — спросил Мередит. — Если невиновный будет признан виновным?
— И что? — ответил Джейк. — Да, очень прискорбно, но ведь ошибки неизбежны, не так ли? Из этого не следует, что система неверна. Врач сказал одному моему знакомому, что он слишком толст и ему показаны физические упражнения. Он сел на диету и в одночасье умер. Так что нам делать? Плодить толстяков из опасения, что у еще одной жирной туши окажется слабое сердце?
— Такая точка зрения возмутительна! Джейк ухмыльнулся. И тут Иеремия счел нужным вмешаться.
— Ну а прощение, Джейк? Ведь Христос призвал и к нему?
— Ну, можно простить человека и все-таки его повесить.
— Это уж слишком! — прошипел доктор Мередит, вскочил и ушел в фургон.
— Вы правда видите все так просто, Джейк? — спросила Исида. — Для вас существует только черное и белое?
Старик внимательно посмотрел на нее, и улыбка исчезла с его губ.
— Ничто не бывает простым, Исида, как бы мы ни упрощали. Если бы! Юный доктор Мередит прав: жизнь — величайший дар, и каждый мужчина, каждая женщина обладает безграничными возможностями для добра или зла. А иногда для того и для другого. — Ночной ветер усиливался, раздувал пламя костра. Джейк зябко поежился и крепче закутался в старую куртку из овчины. — Но мне кажется, вопрос поставлен неверно. Чтобы общество процветало, оно должно иметь действенные правила, которые защищали бы слабых и поощряли бы сильных. Вы согласны?
— Конечно, — сказала Исида.
— А! Но тут сразу возникают сложности. В природе слабые погибают, сильные выживают. Следовательно, если мы будем защищать слабых, они будут процветать, разрастаться в обществе подобно сорнякам, нуждаясь во все большей и большей защите, так что в конце концов превзойдут численностью сильных и — при демократии — придут к власти и начнут вводить законы, способствующие росту слабости. Такое общество разложится и погибнет, медленно распадаясь по мере того, как оно сеет семена собственной гибели.
— Как ты определишь слабость, Джейк? — спросил Иеремия. — Ты подразумеваешь больных и увечных? Джейк засмеялся:
— Как я и сказал, тут-то и возникают сложности. Есть слабые телом, но сильные разумом и сердцем. Есть обладающие физической силой льва, но трусливые и слабые духом. В конечном счете любое общество судит своих членов по их способности обеспечивать его тем, что ему необходимо для того, чтобы быть сильным и процветающим.
— А-а! — сказал Иеремия. — Но это подводит нас к старым людям, которые уже поработали на общество, но более не могут. Они становятся слабыми и, согласно вашей логике, бесполезными. Ты рубишь сук, на котором сидишь, старик. В сильном обществе тебе не будет места.
— А вот и нет! — возразил Джейк. — Если я достаточно зарабатывал своими трудами и сделал накопления, то буду тратить их на еду и одежду, а значит, помогать обществу и дальше. Платя портному за одежду, я дам ему заработок и тем самым внесу свою лепту.
— Ну а если вы ничего не накопили? — спросила Исида.
— Тогда, по моему определению, я глупец, и значит — бесполезен.
— Ты рисуешь жестокую картину, Джейк, — сказал Иеремия.
— А мир — жестокое место. Но поверьте, друзья мои, он куда менее жесток, чем тот, который Диакон оставил позади себя. Как я сказал, возникают моря сложностей. Однако здесь, под Божьими звездами, еще можно обрести простоту. Вы, странники, понимаете это. Охотитесь на оленей и диких баранов, чтобы утолять голод, и заворачиваете в города заработать обменники для поддержания образа жизни, который избрали. Если не будет оленей, вы умрете с голоду. Так просто! А если кто-то из вас не захочет или не сможет охотиться, вы его изгоните.
— Не правда! — воскликнула Исида. — Мы будем его содержать.
— И как долго? — спросил Джейк. — А что, если речь пойдет не об одном, но о трех, или пяти, или двадцати пяти? Вы можете выжить, только пока работаете все вместе. Как и общество, дитя мое.
— Но ведь в своих уравнениях, Джейк, вы кое-чего не учитываете, верно? — не отступала Исида. — Согласна, человек — охотящееся, убивающее животное. Но он, кроме того, способен на любовь, сострадание, бескорыстие. И общество, конечно же, должно включать и все это.
— Вы мудрая женщина, Исида, — сказал ей Джейк, — но ведь вы, в свою очередь, не коснулись целого ряда человеческих пороков, например, склонности ко злу. Некоторые мужчины — и женщины тоже — попросту злы. Сострадание, бескорыстие недоступны их пониманию. Они убьют вас за любую мелочь или потому лишь, что им так захотелось. В конечном счете общество процветает только до тех пор, пока все его члены готовы трудиться ему на благо. Слово «слабый» многозначно. Пожалуй, точнее будет сказать «паразиты». Но все ответы мне ведь неизвестны. Как и Диакону.
— Объясните мне, Джейк, — сказала Исида, — даже если я приму все приведенные вами аргументы, как понять истребление исчадий?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86