День прошел очень удачно. Фургоны покрыли большое расстояние по равнине и остановились на ночлег в тени зубчатого горного хребта. Чуть севернее со скалы срывался водопад, и для стоянки странники — выбрали место у начинавшейся от него речки. Женщины и дети собирали хворост в роще на склоне для вечерних костров, а почти все мужчины отправились поискать дичи. Шэнноу отдыхал в фургоне Иеремии.
Появилась Исида с охапкой хвороста и бросила ее к ногам Иеремии.
— Тебе не вредно немножко поработать, — сказала она, и оба они заметили усталость в ее глазах и легкую лиловатость под ними.
— У старости есть свои привилегии, — сказал Иеремия с вымученной улыбкой.
— Ты, наверное, про лень, — отрезала она и повернулась к рыжему молодому доктору:
— А у вас какое извинение?
Мередит покраснел и вскочил на ноги.
— Простите! Я… Как-то не подумал. Что мне надо делать?
— Вы могли бы помочь Кларе собирать хворост. Вы могли бы ободрать и выпотрошить кроличьи тушки. Вы могли бы пойти на охоту с другими мужчинами. Бог мой, Мередит, от вас никакого проку! — Повернувшись на каблуках, она решительным шагом направилась назад в рощу.
— Она слишком много работает, — сказал Иеремия.
— Она — настоящий боец, Иеремия, — грустно ответил Мередит. — Но она права. Я чересчур много времени провожу в размышлениях — в мечтах, если хотите.
— Некоторые люди — прирожденные мечтатели, — сказал Иеремия, — ничего дурного в этом нет. Пойдите помогите Кларе. Она же почти на сносях, и таскать хворост ей ни к чему.
— Да… Да, вы правы.
Оставшись один, Иеремия соорудил кольцо из камней и тщательно сложил в нем хворост так, чтобы он сразу разгорелся. И не услышал, как к нему подошел Шэнноу, обернувшись только на скрип кресла Мередита, в которое тот опустился.
— Вид у вас окрепший, — сказал старик. — Как вы себя чувствуете?
— Идущим на поправку, — ответил Шэнноу.
— А ваша память?
— Тут где-нибудь поблизости есть селение?
— Почему вы спрашиваете?
— Когда мы еще ехали, я увидел вдали дым.
— Я его тоже видел, — сказал Иеремия. — Но если удача нам улыбнется, завтра вечером мы уже будем далеко отсюда.
— Удача?
— В наши беспокойные времена странников не слишком привечают.
— Почему?
— Нелегкий вопрос, мистер Шэнноу. Быть может, люди, привязанные к одному какому-то месту, завидуют нашей свободе. Быть может, они видят в нас угрозу своему обычному укладу. Иными словами, я не знаю причины. С тем же успехом вы могли бы спросить, почему людям нравится убивать друг друга или почему им куда легче ненавидеть, чем любить.
— Вероятно, дело в собственничестве, — сказал Шэнноу. — Когда люди пускают где-нибудь корни, они осматриваются по сторонам и начинают считать, что все вокруг принадлежит им — олени, деревья, самые горы. А тут являетесь вы, убиваете пару оленей, и они видят в этом воровство.
— Конечно, отчасти и так, — согласился Иеремия. — Но вы не разделяете такую точку зрения, мистер Шэнноу?
— Я никогда нигде не пускал корней.
— Вы загадочны, сэр. Вы многознающи, вежливы, и все-таки у вас облик воина. Я это вижу. Мне кажется… вы смертоносный человек, мистер Шэнноу.
Шэнноу медленно кивнул, и взгляд его темно-синих глаз встретился со взглядом Иеремии.
— Вам незачем меня опасаться, старик. Я не зачинатель войн. Я не краду, и я не лгу.
— Вы участвовали в той войне, мистер Шэнноу?
— Насколько помню, нет.
— Большинство мужчин вашего возраста участвовали в войне Единения.
— Расскажите мне о ней.
Но старик не успел ничего сказать. К ним подбежала Исида.
— Всадники! — крикнула она. — И вооруженные.
Иеремия встал и прошел между фургонами. Исида шла рядом с ним. К ним присоединились еще женщины и дети. Доктор Мередит, прижимая к груди охапку хвороста, застыл на месте рядом с беременной женщиной и ее двумя дочками. Иеремия приложил ладонь к глазам, загораживая их от лучей заходящего солнца, и пересчитал всадников. Пятнадцать, и все вооружены. Во главе ехал худощавый молодой человек с совершенно белыми, по плечи, волосами. Отряд легкой рысью приблизился к фургонам и остановил коней. Белобрысый наклонился с седла.
— Кто вы? — спросил он с нотой пренебрежения в голосе.
— Я Иеремия. А это мои друзья. Белобрысый поглядел на раскрашенные фургоны и что-то тихо сказал всаднику справа от себя.
— Вы верные последователи Книги? — спросил он затем, переводя взгляд на Иеремию.
— Конечно, — ответил старик.
— У вас есть документ, подтверждающий Клятву? — Его голос стал мягким и превратился почти в шипение.
— Нам никто не предлагал принести клятву, сэр. Мы странники и редко остаемся возле селений настолько долго, чтобы нас спрашивали о нашей вере.
— Я спрашиваю о ней, — сказал белобрысый. — И мне не нравится твоя дерзость, фургонщик. Я Аарон Крейн, Клятвоприимец селения Чистота. Знаешь, почему мне поручили этот пост? — Иеремия покачал головой. — А потому, что я наделен даром обличения. Я учую язычника с пятидесяти шагов. А в Божьем краю таким места нет. Они пятно на лике земли, зловредная язва в плоти планеты и мерзость в глазах Божьих. Прочти мне сейчас же двадцать второй псалом.
Иеремия тяжело вздохнул.
— Я не книжник, сэр. Моя Библия у меня в фургоне… Я схожу за ней.
— Ты язычник, — завизжал Крейн, — и твой фургон будет сожжен! — Извернувшись в седле, он махнул всадникам. — Пусть головни в их кострах послужат вам факелами. Сожгите фургоны!
Всадники спешились и ринулись следом за Крейном. Иеремия встал перед ними.
— Прошу вас, сэр, не… — Его отшвырнули. Иеремия тяжело ударился о землю, однако кое-как поднялся на ноги в ту секунду, когда Исида подбежала к тому, кто ударил его, занося кулак. Он отшвырнул и ее.
И Иеремия в бессильном отчаянии смотрел, как отряд окружает костер.
Аарон Крейн пребывал наверху блаженства. Он был рожден для этого труда, для очищения земли, ее освящения, дабы сделать ее достойной верных последователей Книги. А фургонщики были закоснелыми изгоями, не внимающими велениям Господним. Мужчины — бездельники и лентяи, бабы все подряд шлюхи. Он посмотрел на белокурую, которая чуть не ударила Лича. Ветхая одежонка, груди так и выпирают из шерстяной рубахи. Хуже шлюхи, решил он, чувствуя, как распаляется его гнев. Он уже видел, как пылают фургоны, а язычники молят о пощаде. Но милосердие не для таких, как они, это он знал твердо. Пусть молят о милосердии перед престолом Всевышнего. Да, они все умрут, решил он. Кроме, конечно, детей — он же не какой-нибудь варвар.
Лич первый изготовил факел и вручил его Аарону Крейну.
— Да прославит это деяние имя Господа! — закричал Крейн.
— Аминь, — ответили его приспешники. Крейн направился к первому фургону и… остановился. Вперед выступил высокий мужчина. Он ничего не сказал и только стоял и смотрел на Крейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Появилась Исида с охапкой хвороста и бросила ее к ногам Иеремии.
— Тебе не вредно немножко поработать, — сказала она, и оба они заметили усталость в ее глазах и легкую лиловатость под ними.
— У старости есть свои привилегии, — сказал Иеремия с вымученной улыбкой.
— Ты, наверное, про лень, — отрезала она и повернулась к рыжему молодому доктору:
— А у вас какое извинение?
Мередит покраснел и вскочил на ноги.
— Простите! Я… Как-то не подумал. Что мне надо делать?
— Вы могли бы помочь Кларе собирать хворост. Вы могли бы ободрать и выпотрошить кроличьи тушки. Вы могли бы пойти на охоту с другими мужчинами. Бог мой, Мередит, от вас никакого проку! — Повернувшись на каблуках, она решительным шагом направилась назад в рощу.
— Она слишком много работает, — сказал Иеремия.
— Она — настоящий боец, Иеремия, — грустно ответил Мередит. — Но она права. Я чересчур много времени провожу в размышлениях — в мечтах, если хотите.
— Некоторые люди — прирожденные мечтатели, — сказал Иеремия, — ничего дурного в этом нет. Пойдите помогите Кларе. Она же почти на сносях, и таскать хворост ей ни к чему.
— Да… Да, вы правы.
Оставшись один, Иеремия соорудил кольцо из камней и тщательно сложил в нем хворост так, чтобы он сразу разгорелся. И не услышал, как к нему подошел Шэнноу, обернувшись только на скрип кресла Мередита, в которое тот опустился.
— Вид у вас окрепший, — сказал старик. — Как вы себя чувствуете?
— Идущим на поправку, — ответил Шэнноу.
— А ваша память?
— Тут где-нибудь поблизости есть селение?
— Почему вы спрашиваете?
— Когда мы еще ехали, я увидел вдали дым.
— Я его тоже видел, — сказал Иеремия. — Но если удача нам улыбнется, завтра вечером мы уже будем далеко отсюда.
— Удача?
— В наши беспокойные времена странников не слишком привечают.
— Почему?
— Нелегкий вопрос, мистер Шэнноу. Быть может, люди, привязанные к одному какому-то месту, завидуют нашей свободе. Быть может, они видят в нас угрозу своему обычному укладу. Иными словами, я не знаю причины. С тем же успехом вы могли бы спросить, почему людям нравится убивать друг друга или почему им куда легче ненавидеть, чем любить.
— Вероятно, дело в собственничестве, — сказал Шэнноу. — Когда люди пускают где-нибудь корни, они осматриваются по сторонам и начинают считать, что все вокруг принадлежит им — олени, деревья, самые горы. А тут являетесь вы, убиваете пару оленей, и они видят в этом воровство.
— Конечно, отчасти и так, — согласился Иеремия. — Но вы не разделяете такую точку зрения, мистер Шэнноу?
— Я никогда нигде не пускал корней.
— Вы загадочны, сэр. Вы многознающи, вежливы, и все-таки у вас облик воина. Я это вижу. Мне кажется… вы смертоносный человек, мистер Шэнноу.
Шэнноу медленно кивнул, и взгляд его темно-синих глаз встретился со взглядом Иеремии.
— Вам незачем меня опасаться, старик. Я не зачинатель войн. Я не краду, и я не лгу.
— Вы участвовали в той войне, мистер Шэнноу?
— Насколько помню, нет.
— Большинство мужчин вашего возраста участвовали в войне Единения.
— Расскажите мне о ней.
Но старик не успел ничего сказать. К ним подбежала Исида.
— Всадники! — крикнула она. — И вооруженные.
Иеремия встал и прошел между фургонами. Исида шла рядом с ним. К ним присоединились еще женщины и дети. Доктор Мередит, прижимая к груди охапку хвороста, застыл на месте рядом с беременной женщиной и ее двумя дочками. Иеремия приложил ладонь к глазам, загораживая их от лучей заходящего солнца, и пересчитал всадников. Пятнадцать, и все вооружены. Во главе ехал худощавый молодой человек с совершенно белыми, по плечи, волосами. Отряд легкой рысью приблизился к фургонам и остановил коней. Белобрысый наклонился с седла.
— Кто вы? — спросил он с нотой пренебрежения в голосе.
— Я Иеремия. А это мои друзья. Белобрысый поглядел на раскрашенные фургоны и что-то тихо сказал всаднику справа от себя.
— Вы верные последователи Книги? — спросил он затем, переводя взгляд на Иеремию.
— Конечно, — ответил старик.
— У вас есть документ, подтверждающий Клятву? — Его голос стал мягким и превратился почти в шипение.
— Нам никто не предлагал принести клятву, сэр. Мы странники и редко остаемся возле селений настолько долго, чтобы нас спрашивали о нашей вере.
— Я спрашиваю о ней, — сказал белобрысый. — И мне не нравится твоя дерзость, фургонщик. Я Аарон Крейн, Клятвоприимец селения Чистота. Знаешь, почему мне поручили этот пост? — Иеремия покачал головой. — А потому, что я наделен даром обличения. Я учую язычника с пятидесяти шагов. А в Божьем краю таким места нет. Они пятно на лике земли, зловредная язва в плоти планеты и мерзость в глазах Божьих. Прочти мне сейчас же двадцать второй псалом.
Иеремия тяжело вздохнул.
— Я не книжник, сэр. Моя Библия у меня в фургоне… Я схожу за ней.
— Ты язычник, — завизжал Крейн, — и твой фургон будет сожжен! — Извернувшись в седле, он махнул всадникам. — Пусть головни в их кострах послужат вам факелами. Сожгите фургоны!
Всадники спешились и ринулись следом за Крейном. Иеремия встал перед ними.
— Прошу вас, сэр, не… — Его отшвырнули. Иеремия тяжело ударился о землю, однако кое-как поднялся на ноги в ту секунду, когда Исида подбежала к тому, кто ударил его, занося кулак. Он отшвырнул и ее.
И Иеремия в бессильном отчаянии смотрел, как отряд окружает костер.
Аарон Крейн пребывал наверху блаженства. Он был рожден для этого труда, для очищения земли, ее освящения, дабы сделать ее достойной верных последователей Книги. А фургонщики были закоснелыми изгоями, не внимающими велениям Господним. Мужчины — бездельники и лентяи, бабы все подряд шлюхи. Он посмотрел на белокурую, которая чуть не ударила Лича. Ветхая одежонка, груди так и выпирают из шерстяной рубахи. Хуже шлюхи, решил он, чувствуя, как распаляется его гнев. Он уже видел, как пылают фургоны, а язычники молят о пощаде. Но милосердие не для таких, как они, это он знал твердо. Пусть молят о милосердии перед престолом Всевышнего. Да, они все умрут, решил он. Кроме, конечно, детей — он же не какой-нибудь варвар.
Лич первый изготовил факел и вручил его Аарону Крейну.
— Да прославит это деяние имя Господа! — закричал Крейн.
— Аминь, — ответили его приспешники. Крейн направился к первому фургону и… остановился. Вперед выступил высокий мужчина. Он ничего не сказал и только стоял и смотрел на Крейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86