Не зная, с чего лучше начать, необычно нерешительный, Хантер погладил холодную щеку.
— Сэйбл, ты слышишь меня, милая?
Молчание.
Хантер разделся, оставшись в одних брюках. Рубашкой, сохранившей тепло его тела, он постарался по возможности вытереть волосы Сэйбл, потом рассыпал по ней длинные вьющиеся пряди в надежде, что так они высохнут быстрее. При этом он не переставал озираться. Потолок как будто стал ниже и еще продолжал опускаться. Стены, очевидно, сближались, потому что вокруг стало заметно темнее. Сам воздух изменился, разредился, его не хватало, и приходилось дышать вдвое чаще, чем обычно. С арки входа текло струйками, этот звук отдавался в глубине пещеры, подчеркивая залегающую там тишину.
«Господи, я не могу больше выносить все это!»
Хантер подбросил в костер дров, надеясь, что пламя разгонит смыкающуюся тьму. Свою мокрую одежду он небрежно побросал рядом, приготовил кофе на дождевой воде и чуть не опрокинул его в огонь, спеша вырваться из пещеры хоть на несколько минут. Сколько он стоял под дождем на этот раз, он уже не мог бы сказать. Шумное дыхание заглушало даже звук проливного дождя, сердце билось часто и болезненно и никак не хотело снижать этот бешеный темп. Он сглатывал и сглатывал сухим ртом, боясь даже подумать о возвращении внутрь.
Однако каким-то образом он снова оказался у костра. В руке он судорожно сжимал жестяную кастрюлю с водой. Хантер заставил себя найти сушеное мясо, нарезать его и бросить в воду, греющуюся на камне у самого огня. Кусочки плавали на поверхности, как щепки, нечаянно попавшие в суп. Выглядело это на редкость неаппетитно, но ни на что лучшее не было сил. Более приличное варево можно было съесть и потом, когда станет ясно, что Сэйбл выживет.
После этого он снова выскочил наружу и осел прямо на мокрую землю, мало что сознавая.
Прошло некоторое время. Хантер встрепенулся, озаренный неожиданной идеей, и начал рыться в мешках. В одном из них нашлась неизменная бутылка виски, уже полупустая. Когда он откупорил ее и поднес к губам, рука дрожала так сильно, что часть спиртного пролилась на грудь. Он начал пить. Кадык судорожно дергался, огненная влага лилась в горло, но вкуса он не чувствовал. Тем не менее Хантер оторвался от бутылки, только когда она была опустошена. Глядя перед собой стеклянными глазами, он отбросил бутылку в сторону. Он даже не вздрогнул, когда она разлетелась вдребезги о скалу, засыпав осколками все вокруг.
Выпитое виски неудержимо рвалось назад, ужаснейший спазм стиснул пустой желудок, обожженный алкоголем. Хантер впился пальцами в грудь, царапая кожу. Ослепительная молния полоснула небо, и почти сразу, как выстрел из чудовищной пушки, ударил гром. Ливень превратился в сплошной поток такой силы, что мелкий гравий подскакивал высоко вверх с поверхности площадки.
Однако какофония звуков не помешала Хантеру услышать шорох внутри. Он бросился к костру. Оказывается, одеяло сползло от конвульсивной дрожи, сотрясавшей Сэйбл, и она слепо шарила вокруг, бессознательно пытаясь укрыться. Зубы ее стучали так громко, словно рядом расположились игроки в кости и раз за разом встряхивали свой стаканчик. Глаза Сэйбл бессмысленно блуждали то по стенам пещеры, то по собственному блестящему от пота телу.
«У нее кризис! Сделай же что-нибудь, ничтожество!»
Поколебавшись, Хантер хрипло выругался и сбросил оставшуюся одежду. Сам трясясь, как в лихорадке, он повернул Сэйбл на бок, спиной к пламени, и обвился вокруг ее ледяного тела своим, огненно-горячим. Руки его сводила судорога, но он изо всех сил прижал ее к груди, рискуя задушить. Ее кожа казалась ему более ледяной, чем объятия реки. Груди, такие шелковые и податливые утром, сейчас были больше похожи на мрамор статуи, соски впились в него, как два округлых кусочка гравия. Ноги, по-прежнему гладкие и стройные, леденили ему пах и бедра. Проклятие! Хантер надеялся, что не сможет думать ни о чем другом, кроме состояния Сэйбл.
Он набросил поверх их тел одеяло, подоткнул его с боков, как сумел, и замер в ужасающем напряжении.
«Расслабься, не то будет только хуже.
Думай о Сэйбл».
— Все будет хорошо, любовь моя… Все будет хорошо, — шептал он, чувствуя слабую тень удовлетворения от того, что волосы ее и вправду почти высохли.
На этот раз близость Сэйбл не вызывала в нем возбуждения — слишком велика была власть пещеры с ее каменным сводом и стенами, с запахом земли и плесени, с таящейся в глубине тьмой. Все это напоминало его кошмары и — что еще хуже — реальное прошлое. Машинально растирая спину Сэйбл, Хантер водил глазами из стороны в сторону, с минуты на минуту ожидая, что вокруг возникнут неясные тени. Отблески пламени метались по стенам, заставляя их менять цвет, словно отражая неожиданно возникший источник света. Где-то в самой дальней части пещеры внутрь просачивалась вода, капая размеренно, с ужасной неизбежностью, и каждый стук капли о камень заставлял Хантера вздрагивать. Он дышал чаще, чем бегущий человек, и гораздо более шумно.
«Это начинается снова, и я ничего не могу поделать».
Зажмурившись, Хантер сделал нервное глотательное движение, но во рту не было и намека на слюну, только ворочался сухой шершавый язык. Запах усиливался. Это был запах тухлой влаги, запах нечистот, запах гниения и смерти. Воображение заставило неровный свод пещеры стать ниже, превратиться в потолок тюремной камеры.
Он уже не чувствовал, что руки Сэйбл шевельнулись, что тело ее расслабилось и прижалось к нему в сознательной попытке улечься поудобнее. Он был далеко от нее. Вокруг стояла удушливая жара, шуршали крысы, то и дело натыкаясь на его босые ноги и касаясь их своими отвратительными хвостами. Где-то рядом воняла переполненная параша. Крики, то громкие, то совсем слабые, раздавались в темноте: просьба позвать врача, выпустить на свободу, подать воды, пристрелить — все, что мог породить измученный человеческий мозг. Камера была набита телами, словно бочка — сельдью. Некоторые едва могли шевельнуться, полупридавленные соседями, мертвыми или умирающими. Дизентерия царствовала здесь во всей красе, превращая некогда крепких солдат в скелеты. Но хуже всего был этот невыносимый запах — запах гниения, запах страдающей человеческой плоти, запах близкой смерти. Это был настоящий ад, еще более кромешный потому, что в нем находился он, Хантер Мак-Кракен.
Бряцанье связки ключей за дверью. Скрежет железа о железо.
«Небось жрать охота, а, синебрюхие?»
Все, что угодно, за глоток воды или кусок пищи, не кишащие личинками мух! Свист бича, на одно бесконечное мгновение прикипающего к голой коже, острый кусок металла на его конце прорезает очередную глубокую царапину.
«Вот как мы поступаем со шпионами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Сэйбл, ты слышишь меня, милая?
Молчание.
Хантер разделся, оставшись в одних брюках. Рубашкой, сохранившей тепло его тела, он постарался по возможности вытереть волосы Сэйбл, потом рассыпал по ней длинные вьющиеся пряди в надежде, что так они высохнут быстрее. При этом он не переставал озираться. Потолок как будто стал ниже и еще продолжал опускаться. Стены, очевидно, сближались, потому что вокруг стало заметно темнее. Сам воздух изменился, разредился, его не хватало, и приходилось дышать вдвое чаще, чем обычно. С арки входа текло струйками, этот звук отдавался в глубине пещеры, подчеркивая залегающую там тишину.
«Господи, я не могу больше выносить все это!»
Хантер подбросил в костер дров, надеясь, что пламя разгонит смыкающуюся тьму. Свою мокрую одежду он небрежно побросал рядом, приготовил кофе на дождевой воде и чуть не опрокинул его в огонь, спеша вырваться из пещеры хоть на несколько минут. Сколько он стоял под дождем на этот раз, он уже не мог бы сказать. Шумное дыхание заглушало даже звук проливного дождя, сердце билось часто и болезненно и никак не хотело снижать этот бешеный темп. Он сглатывал и сглатывал сухим ртом, боясь даже подумать о возвращении внутрь.
Однако каким-то образом он снова оказался у костра. В руке он судорожно сжимал жестяную кастрюлю с водой. Хантер заставил себя найти сушеное мясо, нарезать его и бросить в воду, греющуюся на камне у самого огня. Кусочки плавали на поверхности, как щепки, нечаянно попавшие в суп. Выглядело это на редкость неаппетитно, но ни на что лучшее не было сил. Более приличное варево можно было съесть и потом, когда станет ясно, что Сэйбл выживет.
После этого он снова выскочил наружу и осел прямо на мокрую землю, мало что сознавая.
Прошло некоторое время. Хантер встрепенулся, озаренный неожиданной идеей, и начал рыться в мешках. В одном из них нашлась неизменная бутылка виски, уже полупустая. Когда он откупорил ее и поднес к губам, рука дрожала так сильно, что часть спиртного пролилась на грудь. Он начал пить. Кадык судорожно дергался, огненная влага лилась в горло, но вкуса он не чувствовал. Тем не менее Хантер оторвался от бутылки, только когда она была опустошена. Глядя перед собой стеклянными глазами, он отбросил бутылку в сторону. Он даже не вздрогнул, когда она разлетелась вдребезги о скалу, засыпав осколками все вокруг.
Выпитое виски неудержимо рвалось назад, ужаснейший спазм стиснул пустой желудок, обожженный алкоголем. Хантер впился пальцами в грудь, царапая кожу. Ослепительная молния полоснула небо, и почти сразу, как выстрел из чудовищной пушки, ударил гром. Ливень превратился в сплошной поток такой силы, что мелкий гравий подскакивал высоко вверх с поверхности площадки.
Однако какофония звуков не помешала Хантеру услышать шорох внутри. Он бросился к костру. Оказывается, одеяло сползло от конвульсивной дрожи, сотрясавшей Сэйбл, и она слепо шарила вокруг, бессознательно пытаясь укрыться. Зубы ее стучали так громко, словно рядом расположились игроки в кости и раз за разом встряхивали свой стаканчик. Глаза Сэйбл бессмысленно блуждали то по стенам пещеры, то по собственному блестящему от пота телу.
«У нее кризис! Сделай же что-нибудь, ничтожество!»
Поколебавшись, Хантер хрипло выругался и сбросил оставшуюся одежду. Сам трясясь, как в лихорадке, он повернул Сэйбл на бок, спиной к пламени, и обвился вокруг ее ледяного тела своим, огненно-горячим. Руки его сводила судорога, но он изо всех сил прижал ее к груди, рискуя задушить. Ее кожа казалась ему более ледяной, чем объятия реки. Груди, такие шелковые и податливые утром, сейчас были больше похожи на мрамор статуи, соски впились в него, как два округлых кусочка гравия. Ноги, по-прежнему гладкие и стройные, леденили ему пах и бедра. Проклятие! Хантер надеялся, что не сможет думать ни о чем другом, кроме состояния Сэйбл.
Он набросил поверх их тел одеяло, подоткнул его с боков, как сумел, и замер в ужасающем напряжении.
«Расслабься, не то будет только хуже.
Думай о Сэйбл».
— Все будет хорошо, любовь моя… Все будет хорошо, — шептал он, чувствуя слабую тень удовлетворения от того, что волосы ее и вправду почти высохли.
На этот раз близость Сэйбл не вызывала в нем возбуждения — слишком велика была власть пещеры с ее каменным сводом и стенами, с запахом земли и плесени, с таящейся в глубине тьмой. Все это напоминало его кошмары и — что еще хуже — реальное прошлое. Машинально растирая спину Сэйбл, Хантер водил глазами из стороны в сторону, с минуты на минуту ожидая, что вокруг возникнут неясные тени. Отблески пламени метались по стенам, заставляя их менять цвет, словно отражая неожиданно возникший источник света. Где-то в самой дальней части пещеры внутрь просачивалась вода, капая размеренно, с ужасной неизбежностью, и каждый стук капли о камень заставлял Хантера вздрагивать. Он дышал чаще, чем бегущий человек, и гораздо более шумно.
«Это начинается снова, и я ничего не могу поделать».
Зажмурившись, Хантер сделал нервное глотательное движение, но во рту не было и намека на слюну, только ворочался сухой шершавый язык. Запах усиливался. Это был запах тухлой влаги, запах нечистот, запах гниения и смерти. Воображение заставило неровный свод пещеры стать ниже, превратиться в потолок тюремной камеры.
Он уже не чувствовал, что руки Сэйбл шевельнулись, что тело ее расслабилось и прижалось к нему в сознательной попытке улечься поудобнее. Он был далеко от нее. Вокруг стояла удушливая жара, шуршали крысы, то и дело натыкаясь на его босые ноги и касаясь их своими отвратительными хвостами. Где-то рядом воняла переполненная параша. Крики, то громкие, то совсем слабые, раздавались в темноте: просьба позвать врача, выпустить на свободу, подать воды, пристрелить — все, что мог породить измученный человеческий мозг. Камера была набита телами, словно бочка — сельдью. Некоторые едва могли шевельнуться, полупридавленные соседями, мертвыми или умирающими. Дизентерия царствовала здесь во всей красе, превращая некогда крепких солдат в скелеты. Но хуже всего был этот невыносимый запах — запах гниения, запах страдающей человеческой плоти, запах близкой смерти. Это был настоящий ад, еще более кромешный потому, что в нем находился он, Хантер Мак-Кракен.
Бряцанье связки ключей за дверью. Скрежет железа о железо.
«Небось жрать охота, а, синебрюхие?»
Все, что угодно, за глоток воды или кусок пищи, не кишащие личинками мух! Свист бича, на одно бесконечное мгновение прикипающего к голой коже, острый кусок металла на его конце прорезает очередную глубокую царапину.
«Вот как мы поступаем со шпионами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138