Более того, я чувствовала себя виноватой, потому что позволила этому джентльмену кофеварить на Сониной кухне, будто хозяину. Ох, когда все это кончится, Соня наверняка найдет массу способов продемонстрировать мне свое недовольство.
– Убирайся, – потребовала Соня.
– Хорошо, – кивнул Марк. – Прощай, моя семьдесят первая женщина. Жаль, что с тобой ничего не получилось. Поначалу ты подавала надежды, но потом оказалась столь же примитивной, как и предыдущие семьдесят.
Ничего себе речь! И как Соня могла терпеть около себя такого типа?
– Ключи от моего дома. – На Соню, конечно, произвела впечатление вышеприведенная речь Марка. Но она, умница, ничем не выказала своего расстройства или ярости. Удивительно спокойным тоном она просто потребовала от мсье Косарецкого дубликат ключей.
Марк усмехнулся и выложил на кухонную стойку два серебристо блеснувших ключа. Которые немедленно исчезли в Сониной ладони.
– Вон, – сказала Соня.
– Подожди минутку. Я, безусловно, уйду, – успокоил ее Марк Косарецкий. – Но у меня есть для тебя прощальный подарок.
– Мне не нужны никакие подарки.
– И тем не менее прими его.
Марк порылся в кармане своих непрезентабельных джинсов и вытащил на свет божий небольшую овальную коробочку, обтянутую лиловым бархатом.
– Сейчас не открывай, откроешь, когда я уйду, ладно? – Голос мсье Косарецкого неожиданно дрогнул. И в глазах, похоже, блеснули слезы. Он это всерьез или просто играет на публику? – Прощай, Софи.
– Прощай. И меня зовут Соня.
– Нет, – покачал головой Марк. И тут я увидела, что на одной его щеке и впрямь блестит слеза. – Тебя зовут Софи.
Когда он ушел, мы с Соней минут пять молчали, избегая смотреть друг на друга. Затем Соня вздохнула и помотала головой, словно вытряхивала из нее мрачные мысли и видения.
Я сочла необходимым первой начать разговор:
– Соня, как прошел бал?
– Какой бал? Ах, бал... Все отлично. Да, спасибо, все было просто замечательно.
Соня рассеянно теребила в руках оставленные Марком ключи; взгляд ее по-прежнему блуждал в каких-то недостижимых для меня далях.
– Сонечка, – сказала я. – Поверь, я не виновата в том, что он сюда заявился. Но если ты все-таки обижена на меня за это, то прости.
Тут Соня наконец очнулась:
– Ой, Нила, что за чепуху ты говоришь! Как я могу тебя хоть в чем-то считать виноватой, тем более в появлении этого гнусного типа! – Она порывисто обняла меня и проговорила: – Но теперь, слава всем китайским богам, он ушел навсегда! Действительно навсегда.
– Он оставил тебе какой-то подарок, – напомнила я. – Прощальный.
– В мусорное ведро его, этот подарок, – Соня брезгливо, двумя пальцами взяла бархатную коробочку, открыла дверцу кухонного шкафа и бросила прощальный подарок в мусорное ведро.
– А если это кольцо с бриллиантом? – с улыбкой полюбопытствовала я.
– На приличное у него все равно денег не хватит, – ответила Соня и принялась истерически хохотать. Видимо, появление бывшего любовника отняло у нее больше нервных сил, чем я поначалу предположила.
Пришлось отпаивать подругу коньяком. Мы сидели в верхней гостиной перед горящим камином. Соня, сбросившая свое парадное платье, в пеньюаре, казалось созданном из сплошных взбитых сливок, пила коньяк и безостановочно говорила, а мне оставалось только слушать и думать о том, как же мне утешить подругу.
– Марк Косарецкий! Марк... Свободный художник... О, Нила, если б ты знала, как он умеет проникать в душу и выворачивать ее наизнанку этими своими холеными пальцами! Кстати, ты заметила, сколько он носит перстней? Это его принцип: он считает себя потомком каких-то матерых аристократов, а потому к рукам своим относится аристократически. Чего не скажешь о его одежде. Впрочем, черт с ним, забудем о нем!.. Нет, нет, он был чудовищно несправедлив ко мне!
– Соня, а из-за чего конкретно вы поссорились?
– Ой, Нила... Виной тому мой чересчур длинный язык.
– То есть...
– Даже не знаю, как тебе сказать... А впрочем, черт с ним! Видишь ли, Марк, когда мы с ним только познакомились, представил мне себя как...
– Мастера фаншу, то есть постельного искусства? – уместно вставила я китайское выражение.
– Да, – кивнула Соня. – Как ты догадалась?
– Интуиция, – хмыкнула я. – При одном взгляде на этого мсье Косарецкого так и видишь, что он мнит себя гигантом сексуальной индустрии.
– Вот именно, что мнит! – воскликнула Соня. – А как дошло до дела... Неинтересный. Ну, я терпела-терпела, а потом в один прекрасный момент взяла и высказала ему все, что думаю обо всех его способностях. Честно и даже немного перестаралась.
– Это твоя роковая ошибка, Сонечка, – вздохнула я. – Мужчины, тем более русские, взрываются, как фабрика пиротехники, если женщины смеют критиковать их. Они самоуверенны и неуверенны одновременно, оттого и ярятся.
– Так и было, – сказала Соня. – Марк просто взбесился, назвал меня бессовестной дрянью, не способной понять всей прелести отношений с ним. И вообще тварью, недостойной дышать одним воздухом с его светлостью. Я выставила его, а он торжественно объявил, что отныне я его враг на всю жизнь. С тех пор я его не видела... До сегодняшнего вечера. Я уже полагала, что между нами действительно все кончено, а он явился. Черт бы его побрал!
– Соня, расслабься и забудь о нем. Это был отрицательный опыт твоей жизни, но все-таки опыт. Давай я тебе сделаю массаж плеч. Очень хорошо снимает усталость и повышает настроение.
– О, я с удовольствием.
– А еще я почитаю тебе отрывок из поэмы Тао Юаньмина «Запрет на любовь». Только послушай...
«... Я желал бы быть в платье твоем и служить тебе воротничком, чтоб принять на себя неизбывный твой запах чудесный, идущий от ярко красивой головки. Но, увы, расстается с тобой на всю ночь воротник, а осенняя ночь, к сожалению, так бесконечно длинна!.. Я желал бы циновкою лечь на ковре камышовом твоем, чтоб покоить мне хрупкое тело твое в холодную третью осеннюю пору... Я желал бы стать днем твоей тенью, чтоб всегда за тобой то на запад идти, то к востоку. Увы, много тени высокое дерево даст: будет час, к сожаленью, не смеете с тобой... Я желал бы стать веером из бамбука, чтоб держать в себе ветер прохладный и быть о твоей мягкой ладони... И хочется ночью во сне за тобою идти: душа вся трепещет, теряет покой, как будто я лодке доверил себя, но весло потерял...»
– Как чудесно! – прошептала Соня, едва я закончила читать свою любимую поэму. – Как чудесно и печально! Вот слушаешь и понимаешь – это она, настоящая любовь, настоящая страсть, ради которой можно быть готовой на все.
Я желала этой поэмой развлечь Соню, но добилась противоположного эффекта: подруга расплакалась, но, впрочем, плакала светло и недолго.
– Как хорошо, что ты рядом со мной, Нила, – сказала Соня, утирая слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Убирайся, – потребовала Соня.
– Хорошо, – кивнул Марк. – Прощай, моя семьдесят первая женщина. Жаль, что с тобой ничего не получилось. Поначалу ты подавала надежды, но потом оказалась столь же примитивной, как и предыдущие семьдесят.
Ничего себе речь! И как Соня могла терпеть около себя такого типа?
– Ключи от моего дома. – На Соню, конечно, произвела впечатление вышеприведенная речь Марка. Но она, умница, ничем не выказала своего расстройства или ярости. Удивительно спокойным тоном она просто потребовала от мсье Косарецкого дубликат ключей.
Марк усмехнулся и выложил на кухонную стойку два серебристо блеснувших ключа. Которые немедленно исчезли в Сониной ладони.
– Вон, – сказала Соня.
– Подожди минутку. Я, безусловно, уйду, – успокоил ее Марк Косарецкий. – Но у меня есть для тебя прощальный подарок.
– Мне не нужны никакие подарки.
– И тем не менее прими его.
Марк порылся в кармане своих непрезентабельных джинсов и вытащил на свет божий небольшую овальную коробочку, обтянутую лиловым бархатом.
– Сейчас не открывай, откроешь, когда я уйду, ладно? – Голос мсье Косарецкого неожиданно дрогнул. И в глазах, похоже, блеснули слезы. Он это всерьез или просто играет на публику? – Прощай, Софи.
– Прощай. И меня зовут Соня.
– Нет, – покачал головой Марк. И тут я увидела, что на одной его щеке и впрямь блестит слеза. – Тебя зовут Софи.
Когда он ушел, мы с Соней минут пять молчали, избегая смотреть друг на друга. Затем Соня вздохнула и помотала головой, словно вытряхивала из нее мрачные мысли и видения.
Я сочла необходимым первой начать разговор:
– Соня, как прошел бал?
– Какой бал? Ах, бал... Все отлично. Да, спасибо, все было просто замечательно.
Соня рассеянно теребила в руках оставленные Марком ключи; взгляд ее по-прежнему блуждал в каких-то недостижимых для меня далях.
– Сонечка, – сказала я. – Поверь, я не виновата в том, что он сюда заявился. Но если ты все-таки обижена на меня за это, то прости.
Тут Соня наконец очнулась:
– Ой, Нила, что за чепуху ты говоришь! Как я могу тебя хоть в чем-то считать виноватой, тем более в появлении этого гнусного типа! – Она порывисто обняла меня и проговорила: – Но теперь, слава всем китайским богам, он ушел навсегда! Действительно навсегда.
– Он оставил тебе какой-то подарок, – напомнила я. – Прощальный.
– В мусорное ведро его, этот подарок, – Соня брезгливо, двумя пальцами взяла бархатную коробочку, открыла дверцу кухонного шкафа и бросила прощальный подарок в мусорное ведро.
– А если это кольцо с бриллиантом? – с улыбкой полюбопытствовала я.
– На приличное у него все равно денег не хватит, – ответила Соня и принялась истерически хохотать. Видимо, появление бывшего любовника отняло у нее больше нервных сил, чем я поначалу предположила.
Пришлось отпаивать подругу коньяком. Мы сидели в верхней гостиной перед горящим камином. Соня, сбросившая свое парадное платье, в пеньюаре, казалось созданном из сплошных взбитых сливок, пила коньяк и безостановочно говорила, а мне оставалось только слушать и думать о том, как же мне утешить подругу.
– Марк Косарецкий! Марк... Свободный художник... О, Нила, если б ты знала, как он умеет проникать в душу и выворачивать ее наизнанку этими своими холеными пальцами! Кстати, ты заметила, сколько он носит перстней? Это его принцип: он считает себя потомком каких-то матерых аристократов, а потому к рукам своим относится аристократически. Чего не скажешь о его одежде. Впрочем, черт с ним, забудем о нем!.. Нет, нет, он был чудовищно несправедлив ко мне!
– Соня, а из-за чего конкретно вы поссорились?
– Ой, Нила... Виной тому мой чересчур длинный язык.
– То есть...
– Даже не знаю, как тебе сказать... А впрочем, черт с ним! Видишь ли, Марк, когда мы с ним только познакомились, представил мне себя как...
– Мастера фаншу, то есть постельного искусства? – уместно вставила я китайское выражение.
– Да, – кивнула Соня. – Как ты догадалась?
– Интуиция, – хмыкнула я. – При одном взгляде на этого мсье Косарецкого так и видишь, что он мнит себя гигантом сексуальной индустрии.
– Вот именно, что мнит! – воскликнула Соня. – А как дошло до дела... Неинтересный. Ну, я терпела-терпела, а потом в один прекрасный момент взяла и высказала ему все, что думаю обо всех его способностях. Честно и даже немного перестаралась.
– Это твоя роковая ошибка, Сонечка, – вздохнула я. – Мужчины, тем более русские, взрываются, как фабрика пиротехники, если женщины смеют критиковать их. Они самоуверенны и неуверенны одновременно, оттого и ярятся.
– Так и было, – сказала Соня. – Марк просто взбесился, назвал меня бессовестной дрянью, не способной понять всей прелести отношений с ним. И вообще тварью, недостойной дышать одним воздухом с его светлостью. Я выставила его, а он торжественно объявил, что отныне я его враг на всю жизнь. С тех пор я его не видела... До сегодняшнего вечера. Я уже полагала, что между нами действительно все кончено, а он явился. Черт бы его побрал!
– Соня, расслабься и забудь о нем. Это был отрицательный опыт твоей жизни, но все-таки опыт. Давай я тебе сделаю массаж плеч. Очень хорошо снимает усталость и повышает настроение.
– О, я с удовольствием.
– А еще я почитаю тебе отрывок из поэмы Тао Юаньмина «Запрет на любовь». Только послушай...
«... Я желал бы быть в платье твоем и служить тебе воротничком, чтоб принять на себя неизбывный твой запах чудесный, идущий от ярко красивой головки. Но, увы, расстается с тобой на всю ночь воротник, а осенняя ночь, к сожалению, так бесконечно длинна!.. Я желал бы циновкою лечь на ковре камышовом твоем, чтоб покоить мне хрупкое тело твое в холодную третью осеннюю пору... Я желал бы стать днем твоей тенью, чтоб всегда за тобой то на запад идти, то к востоку. Увы, много тени высокое дерево даст: будет час, к сожаленью, не смеете с тобой... Я желал бы стать веером из бамбука, чтоб держать в себе ветер прохладный и быть о твоей мягкой ладони... И хочется ночью во сне за тобою идти: душа вся трепещет, теряет покой, как будто я лодке доверил себя, но весло потерял...»
– Как чудесно! – прошептала Соня, едва я закончила читать свою любимую поэму. – Как чудесно и печально! Вот слушаешь и понимаешь – это она, настоящая любовь, настоящая страсть, ради которой можно быть готовой на все.
Я желала этой поэмой развлечь Соню, но добилась противоположного эффекта: подруга расплакалась, но, впрочем, плакала светло и недолго.
– Как хорошо, что ты рядом со мной, Нила, – сказала Соня, утирая слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63