Придя рано утром в Лувр из-за того, что ему надлежало присутствовать в спальне короля, когда тот встает с постели, юноша внезапно наткнулся на двух мужчин в масках, один из которых был его собственный отец, а другой — Генрих Французский. В том, что лица их были прикрыты масками, в общем, не было ничего удивительного: в те времена маски употреблялись едва ли не чаще, чем перчатки. Но куда в такой час направлялись эти господа, которых Ролан узнал сразу же, без всякого усилия — по росту, по осанке, по костюмам, наконец? Он тайком последовал за ними. Ему удалось проникнуть в каштановую рощу, оставшись незамеченным. И теперь он знал все.
Ролан скрипнул зубами. В этот момент он готов был собственными руками убить короля. Молодой человек, не теряя времени и не обращая внимания на сопровождавшийся страшными раскатами грома ливень, вернулся домой, в особняк на улице Бетизи. А через час он уже догонял карету, в которой увозили Флоризу.
Часть шестнадцатая
ИГРЫ СУДЬБЫ
I. …И правила этикета
Несколько дней спустя к Нострадамусу явился посланник из Лувра, который принес письмо с сообщением о том, что Генрих II назначает его королевским лекарем. Нострадамус отправился во дворец, чтобы поблагодарить короля за оказанную ему милость, был принят монархом дружески, а охранникам было приказано воздавать колдуну такие же почести, какие полагаются коннетаблю.
Король подтвердил свое намерение завтра, в среду, уехать к Флоризе. А больше Нострадамусу ничего и не хотелось узнать. Он вернулся в свой замок и со свойственным ему удивительным спокойствием стал ожидать наступления дня, который должен был полностью изменить его судьбу, дня, когда суждено было осуществиться его мести. Завтра от его искры вспыхнет огонь! Завтра он натравит Руаяля де Боревера на Генриха II! Боревер тоже ожидал среды со все возрастающим нетерпением: ведь только во вторник вечером Нострадамус пообещал ему сказать, где же находится Флориза. А до этого момента оставалось еще несколько часов…
Что до короля, то он, в свою очередь, просто сгорал от нетерпения: завтра он отправится в Пьерфон! О, какое любовное приключение его ожидает! Он уже не получал никакого удовольствия от игры: страсть все росла и росла в нем.
И, наконец, Екатерина Медичи не меньше всех перечисленных выше ждала среды. Только — с холодным бешенством. Лувр кишмя кишел ее шпионками. Ей, разумеется, было отлично известно, почему и как Роншероль попал в Шатле, было известно и о том, что завтра король уезжает в Пьерфон, чтобы встретиться там с Флоризой.
Она испытывала страшные муки. Если бы королева могла, она сама заколола бы Генриха кинжалом еще до среды!
Если бы вы увидели Екатерину во вторник к вечеру, вы бы сочли ее за призрак. Она удалилась в молельню и даже не стала зажигать свечи. Становилось все темнее, по стенам бродили гигантские тени. Екатерина была с головы до ног в черном, и во мраке было видно только странно бледное пятно ее лица, похожего на трагическую маску.
«Мне нужно увидеться с колдуном!» — подумала королева.
Она прошла коридором и оказалась рядом с помещением, отведенным для ее новых четырех телохранителей. Екатерина могла постоянно наблюдать за ними, следить за их поведением, слушать их разговоры, укрывшись в маленьком кабинете, примыкавшем к этому помещению, а они даже и не подозревали о его существовании. Королева вошла в этот кабинет.
Официально они состояли на службе в охране Ее Величества. Однако капитан охраны знал их только по именам, упомянутым в контрольном регистре. Им не давали никаких заданий, им не приходилось брать в руки оружия, они не присутствовали ни на каких церемониях. Екатерина приберегала их для личных нужд. Четыре прекрасно выдрессированных пса, спящие у ее ног, готовые по ее знаку броситься, ощерившись, на любого, на кого она только укажет, — такими она хотела видеть своих новых телохранителей.
Как мы уже говорили, у них было собственное помещение, отделенное от женской половины узким коридором. Но Екатерина, знавшая толк в дисциплине, ничуть не боялась нежелательных встреч: она отлично знала, что для всех, кому не положено бывать здесь, коридор шириной в три шага — препятствие непреодолимое. К телохранителям был приставлен специальный лакей. Его звали Губертом. Но они прозвали слугу Капономnote 46 — тогда это прозвище еще не приобрело того уничижительного смысла, какой ему, в конце концов, присвоили.
У них вроде бы и не было никаких прямых обязанностей, но вся жизнь их проходила по военному распорядку. Вот какому. В шесть утра — подъем, молитва, завтрак. В семь — месса в молельне королевы. В восемь — военные занятия, часто — в присутствии королевы. Сначала им дали для этих занятий рапиры с предохранительными наконечниками, затем — нормальные шпаги. В девять — второй завтрак, после него — отдых. В полдень — обед, который обычно продолжался до двух часов. С двух до трех им разрешалось погулять за стенами Лувра, но строго по одному, — вот почему они ни разу не воспользовались этим своим правом. В четыре — полдник (печенья, варенье, испанские вина). С пяти до семи — военные занятия. В семь — ужин (похлебка, кабанье или оленье мясо, объедки с королевского стола). В восемь вечера под руководством четырех придворных дам из Летучего эскадрона — обучение правилам светской жизни. Ровно в десять — отбой: они укладывались в постели, гасили свет и начинали дружно храпеть в четыре глотки.
Время от времени по ночам устраивалась учебная тревога. Внезапно начинал трезвонить соединенный шнурком со спальней королевы колокольчик. За пять минут им следовало встать, одеться, вооружиться и выстроиться, пряча запухшие глаза, в оружейном зале, куда приходила произвести им смотр сама Екатерина. Отпущенные на сборы пять минут уходили, кроме того, на проклятия, ругань, брань. Их утешали после этих насильственных побудок только несколько золотых монет, полученных из рук властительницы, если все оказывалось в порядке.
Они стали совершенно неузнаваемы: они стали жирными! Да, это уже не были голодные волки, тощие звери со сверкающим взглядом, бросавшиеся, что ни вечер, на охоту за добычей, какую только можно было найти в том лесу, что звался Парижем. Теперь это были сторожевые псы. А сторожевые псы — всегда жирные…
А их наряды! Их шляпы с перьями! Да-да, с настоящими страусовыми перьями — кудрявыми, свежими и пушистыми! Их переливающиеся яркими красками бархатные камзолы! Их высокие сапоги из мягкой кожи, сапоги без единой прорехи! У Буракана появился плащ вишневого шелка! Тринкмаль смог бы занять достойное место на одной из картин Веласкеса! Корподьябля одели в лазурный бархат! Страпафар носил кружева! Они были роскошны, они были разодеты с иголочки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Ролан скрипнул зубами. В этот момент он готов был собственными руками убить короля. Молодой человек, не теряя времени и не обращая внимания на сопровождавшийся страшными раскатами грома ливень, вернулся домой, в особняк на улице Бетизи. А через час он уже догонял карету, в которой увозили Флоризу.
Часть шестнадцатая
ИГРЫ СУДЬБЫ
I. …И правила этикета
Несколько дней спустя к Нострадамусу явился посланник из Лувра, который принес письмо с сообщением о том, что Генрих II назначает его королевским лекарем. Нострадамус отправился во дворец, чтобы поблагодарить короля за оказанную ему милость, был принят монархом дружески, а охранникам было приказано воздавать колдуну такие же почести, какие полагаются коннетаблю.
Король подтвердил свое намерение завтра, в среду, уехать к Флоризе. А больше Нострадамусу ничего и не хотелось узнать. Он вернулся в свой замок и со свойственным ему удивительным спокойствием стал ожидать наступления дня, который должен был полностью изменить его судьбу, дня, когда суждено было осуществиться его мести. Завтра от его искры вспыхнет огонь! Завтра он натравит Руаяля де Боревера на Генриха II! Боревер тоже ожидал среды со все возрастающим нетерпением: ведь только во вторник вечером Нострадамус пообещал ему сказать, где же находится Флориза. А до этого момента оставалось еще несколько часов…
Что до короля, то он, в свою очередь, просто сгорал от нетерпения: завтра он отправится в Пьерфон! О, какое любовное приключение его ожидает! Он уже не получал никакого удовольствия от игры: страсть все росла и росла в нем.
И, наконец, Екатерина Медичи не меньше всех перечисленных выше ждала среды. Только — с холодным бешенством. Лувр кишмя кишел ее шпионками. Ей, разумеется, было отлично известно, почему и как Роншероль попал в Шатле, было известно и о том, что завтра король уезжает в Пьерфон, чтобы встретиться там с Флоризой.
Она испытывала страшные муки. Если бы королева могла, она сама заколола бы Генриха кинжалом еще до среды!
Если бы вы увидели Екатерину во вторник к вечеру, вы бы сочли ее за призрак. Она удалилась в молельню и даже не стала зажигать свечи. Становилось все темнее, по стенам бродили гигантские тени. Екатерина была с головы до ног в черном, и во мраке было видно только странно бледное пятно ее лица, похожего на трагическую маску.
«Мне нужно увидеться с колдуном!» — подумала королева.
Она прошла коридором и оказалась рядом с помещением, отведенным для ее новых четырех телохранителей. Екатерина могла постоянно наблюдать за ними, следить за их поведением, слушать их разговоры, укрывшись в маленьком кабинете, примыкавшем к этому помещению, а они даже и не подозревали о его существовании. Королева вошла в этот кабинет.
Официально они состояли на службе в охране Ее Величества. Однако капитан охраны знал их только по именам, упомянутым в контрольном регистре. Им не давали никаких заданий, им не приходилось брать в руки оружия, они не присутствовали ни на каких церемониях. Екатерина приберегала их для личных нужд. Четыре прекрасно выдрессированных пса, спящие у ее ног, готовые по ее знаку броситься, ощерившись, на любого, на кого она только укажет, — такими она хотела видеть своих новых телохранителей.
Как мы уже говорили, у них было собственное помещение, отделенное от женской половины узким коридором. Но Екатерина, знавшая толк в дисциплине, ничуть не боялась нежелательных встреч: она отлично знала, что для всех, кому не положено бывать здесь, коридор шириной в три шага — препятствие непреодолимое. К телохранителям был приставлен специальный лакей. Его звали Губертом. Но они прозвали слугу Капономnote 46 — тогда это прозвище еще не приобрело того уничижительного смысла, какой ему, в конце концов, присвоили.
У них вроде бы и не было никаких прямых обязанностей, но вся жизнь их проходила по военному распорядку. Вот какому. В шесть утра — подъем, молитва, завтрак. В семь — месса в молельне королевы. В восемь — военные занятия, часто — в присутствии королевы. Сначала им дали для этих занятий рапиры с предохранительными наконечниками, затем — нормальные шпаги. В девять — второй завтрак, после него — отдых. В полдень — обед, который обычно продолжался до двух часов. С двух до трех им разрешалось погулять за стенами Лувра, но строго по одному, — вот почему они ни разу не воспользовались этим своим правом. В четыре — полдник (печенья, варенье, испанские вина). С пяти до семи — военные занятия. В семь — ужин (похлебка, кабанье или оленье мясо, объедки с королевского стола). В восемь вечера под руководством четырех придворных дам из Летучего эскадрона — обучение правилам светской жизни. Ровно в десять — отбой: они укладывались в постели, гасили свет и начинали дружно храпеть в четыре глотки.
Время от времени по ночам устраивалась учебная тревога. Внезапно начинал трезвонить соединенный шнурком со спальней королевы колокольчик. За пять минут им следовало встать, одеться, вооружиться и выстроиться, пряча запухшие глаза, в оружейном зале, куда приходила произвести им смотр сама Екатерина. Отпущенные на сборы пять минут уходили, кроме того, на проклятия, ругань, брань. Их утешали после этих насильственных побудок только несколько золотых монет, полученных из рук властительницы, если все оказывалось в порядке.
Они стали совершенно неузнаваемы: они стали жирными! Да, это уже не были голодные волки, тощие звери со сверкающим взглядом, бросавшиеся, что ни вечер, на охоту за добычей, какую только можно было найти в том лесу, что звался Парижем. Теперь это были сторожевые псы. А сторожевые псы — всегда жирные…
А их наряды! Их шляпы с перьями! Да-да, с настоящими страусовыми перьями — кудрявыми, свежими и пушистыми! Их переливающиеся яркими красками бархатные камзолы! Их высокие сапоги из мягкой кожи, сапоги без единой прорехи! У Буракана появился плащ вишневого шелка! Тринкмаль смог бы занять достойное место на одной из картин Веласкеса! Корподьябля одели в лазурный бархат! Страпафар носил кружева! Они были роскошны, они были разодеты с иголочки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131