Атака, удар, еще удар. Он наскакивает, на шаг отступает, снова идет вперед, весь красный, он наводит ужас, он потрясает своей величественностью… Это Рено, который защищает свою мать…
Наконец стражникам удается вывести колдунью из комнаты. Ужасное побоище продолжается на лестнице. Проклятия звучат все громче и громче, шпаги и мечи, сшибаясь, ломаются, летят искры, стоны раненых затопляют дом, служат каким-то неслыханным, невероятным фоном всему происходящему… И никому не удается схватить молодого человека! Никто не способен нанести ему смертельный удар!
Десяток трупов — здесь и там. Он — с окровавленной грудью, залитый кровью с головы до ног. Он не произносит ни слова. Только хриплый крик время от времени вырывается из его глотки. Кошмарный, фантастический клубок выкатывается на площадь… Адская битва продолжается… Собирается огромная толпа. Из улиц текут людские потоки… К костру приближается группа вооруженных людей. Они ведут колдунью — спокойную, наводящую ужас этим спокойствием. Рено еще сражается, атакует, размахивает шпагой, кажется, он везде в этой толпе бушующего народа, он подобен тигру, он рычит, он наскакивает на солдат, как зверь…
Но внезапно рука одетого в красное гиганта обрушивается на колдунью. Это палач. Одно движение — и несчастная вознесена на верхушку костра.
Она привязана к столбу! К костру поднесен факел! Жуткий вопль вырывается из двадцати тысяч глоток… Но его перекрывает другой крик — нечеловеческий, страшный, пронзительный крик: крик сына.
— Матушка! Матушка! Мама-а-а!
В это мгновение распахивается одно из окон дома Круамара. В окне — белая фигура… Юная девушка с белокурыми косами… Девушка с окаменевшим лицом, с блуждающим взглядом… Это Мари!
Она видит в этой бушующей толпе, в этих струящихся вокруг костра людских потоках только два лица. Колдунья! Эта женщина, окруженная языками пламени, — колдунья, которую она предала, на которую она донесла отцу! А этот юноша со шпагой, этот весь окровавленный, этот неузнаваемый молодой человек — она узнает его! Это он! Ее жених! Ее Рено! Он протягивает руки к костру… Он кричит, и его чудовищный крик звенит в ее ушах:
— Матушка! Матушка! Мама-а-а!
— Мама? — повторяет она. — Матушка? Что он говорит? Я сплю?
Странно неподвижный в бурлящей толпе, окруженный своими стражниками и солдатами сеньор де Круамар внезапно отдает какой-то приказ.
Лучники устремляются в сторону Рено. Мари до онемения сжимает руками виски, она бормочет:
— Его мать? Та, кого я послала на костер? Это… это… его… мать?
В толпе рыдают женщины, матери, которых до глубины души потряс вопль сына. Сеньор де Круамар понимает, что сейчас может произойти что-то ужасное, непоправимое. Лучники тщетно пытаются пробиться сквозь толпу к Рено. Их не пускают.
Внезапно на площади возникает настоящий шквал ропота и криков. Волнение толпы усугубляется. Неизвестно откуда, словно из-под земли, бьет, как вулканическая лава, поток оборванцев, свирепых и ожесточенных существ, похожих на демонов. И в момент, когда лучники Круамара, расшвыряв направо-налево людей, пытаются наконец схватить Рено, обессиленного, упавшего на колени, полумертвого, они отбивают его у стражей порядка. Юноша чувствует, как поток уносит его, слышит, как грубые голоса повторяют:
— Мужайся! Сейчас мы отомстим за нашего Доброго Гения!
— Проклятие! — шепчет Рено. — Будь проклята доносчица! Горе дочери Круамара!
Но в это ужасное мгновение, когда он почти перестал замечать окружающее, словно луч света на миг коснулся его воспаленного лба… И, произнося про себя благословенное имя Мари, юноша потерял сознание…
Его унесли. Костер еще горел, потрескивая. Мари — обезумевшая, потерянная — смотрела и повторяла, сама не осознавая смысла своих слов:
— Эта женщина… там… на костре… его мать… Это его мать!
Вдруг к небу вознесся вопль ужаса и сострадания: столб рухнул в пламя. Тело, бедное тело колдуньи исчезло в его языках. Чудовищная казнь свершилась.
Умерла. Эта дама с серебряными волосами умерла. Добрый Гений покинул землю. Мать Рено больше не страдает.
Поняв это, Мари сделала над собой страшное усилие, оторвалась от окна и с трудом повернулась. Она не плакала. Ее лицо поразило бы любого сумрачной неподвижностью.
— Все кончено, — тихо сказала она.
А что было кончено? Она и сама не знала. Пытка? Казнь? Или ее любовь? Да, все, все кончилось разом, весь мир перестал существовать для нее, потому что главным в этом мире была Любовь, а между нею и Рено навеки легли проклятие и труп. Куда ей идти? Чего она хочет? Бежать! Ей больше ничего не надо: бегство, одно только бегство. Всего остального больше нет и не будет. Бежать из этого дома. Уйти куда глаза глядят и умереть. О, только бы поскорее умереть, не увидев Рено! Кто эта женщина, которая стоит на коленях в углу комнаты, закрыв лицо руками? Она испугана, она рыдает… Бертранда…
— Бертранда, я хочу уйти отсюда. Пойдешь со мной?
— Да-да. Это так ужасно. Уйдем отсюда.
— Вставай! Быстро вставай! Уходим, — приказала Мари.
— А ваш отец? Как же ваш отец?
— У меня нет отца, Бертранда. Хочешь, чтобы я ушла одна?
— Нет-нет! Я пойду с вами! Господи, но там, на площади, настоящее побоище!
— Так ты идешь? — не слыша ее, продолжала настаивать девушка.
Несмотря на охвативший ее ужас, дама Бертранда не потеряла предусмотрительности: она быстро собрала золото, драгоценные украшения, бриллианты, жемчуга — целое состояние… И побежала по лестнице вслед за молодой хозяйкой. Не прошло и минуты, как Мари, даже не посмотрев в последний раз на отчий дом, скорым шагом удалилась от него.
На площади волнение достигло предела. Буря возгласов и проклятий неслась над Парижем, сливаясь в протяжный рев. Две сотни трупов вокруг костра, сотни раненых…
И — как довершение всего, как финал охоты, в которой люди превращаются в собак и добычей становится человек, — еще одно тело. Тело, растерзанное, разорванное на куски, разодранное в клочья… Тело главного судьи Круамара. ПРЕДСКАЗАНИЕ КОЛДУНЬИ ИСПОЛНИЛОСЬ В ТОЧНОСТИ!
А его голова… Эта еще горделивая голова, это мертвенно-бледное лицо, эта шея, из которой струится кровь… Как она ужасна — со своими остановившимися глазами, эта голова барона Жерфо, которая возвышается над толпой, надетая на острие копья. Голова сеньора де Круамара, голова главного превотального судьи… Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось! И за несколько минут Гревская площадь опустела, все умолкло, двери и окна закрылись. Париж, Париж, страшный в своем внезапном спокойствии, наслаждался победой. Мертвая тишина обрушилась на большой город. Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось…
V. Пепел костра
Наступил вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Наконец стражникам удается вывести колдунью из комнаты. Ужасное побоище продолжается на лестнице. Проклятия звучат все громче и громче, шпаги и мечи, сшибаясь, ломаются, летят искры, стоны раненых затопляют дом, служат каким-то неслыханным, невероятным фоном всему происходящему… И никому не удается схватить молодого человека! Никто не способен нанести ему смертельный удар!
Десяток трупов — здесь и там. Он — с окровавленной грудью, залитый кровью с головы до ног. Он не произносит ни слова. Только хриплый крик время от времени вырывается из его глотки. Кошмарный, фантастический клубок выкатывается на площадь… Адская битва продолжается… Собирается огромная толпа. Из улиц текут людские потоки… К костру приближается группа вооруженных людей. Они ведут колдунью — спокойную, наводящую ужас этим спокойствием. Рено еще сражается, атакует, размахивает шпагой, кажется, он везде в этой толпе бушующего народа, он подобен тигру, он рычит, он наскакивает на солдат, как зверь…
Но внезапно рука одетого в красное гиганта обрушивается на колдунью. Это палач. Одно движение — и несчастная вознесена на верхушку костра.
Она привязана к столбу! К костру поднесен факел! Жуткий вопль вырывается из двадцати тысяч глоток… Но его перекрывает другой крик — нечеловеческий, страшный, пронзительный крик: крик сына.
— Матушка! Матушка! Мама-а-а!
В это мгновение распахивается одно из окон дома Круамара. В окне — белая фигура… Юная девушка с белокурыми косами… Девушка с окаменевшим лицом, с блуждающим взглядом… Это Мари!
Она видит в этой бушующей толпе, в этих струящихся вокруг костра людских потоках только два лица. Колдунья! Эта женщина, окруженная языками пламени, — колдунья, которую она предала, на которую она донесла отцу! А этот юноша со шпагой, этот весь окровавленный, этот неузнаваемый молодой человек — она узнает его! Это он! Ее жених! Ее Рено! Он протягивает руки к костру… Он кричит, и его чудовищный крик звенит в ее ушах:
— Матушка! Матушка! Мама-а-а!
— Мама? — повторяет она. — Матушка? Что он говорит? Я сплю?
Странно неподвижный в бурлящей толпе, окруженный своими стражниками и солдатами сеньор де Круамар внезапно отдает какой-то приказ.
Лучники устремляются в сторону Рено. Мари до онемения сжимает руками виски, она бормочет:
— Его мать? Та, кого я послала на костер? Это… это… его… мать?
В толпе рыдают женщины, матери, которых до глубины души потряс вопль сына. Сеньор де Круамар понимает, что сейчас может произойти что-то ужасное, непоправимое. Лучники тщетно пытаются пробиться сквозь толпу к Рено. Их не пускают.
Внезапно на площади возникает настоящий шквал ропота и криков. Волнение толпы усугубляется. Неизвестно откуда, словно из-под земли, бьет, как вулканическая лава, поток оборванцев, свирепых и ожесточенных существ, похожих на демонов. И в момент, когда лучники Круамара, расшвыряв направо-налево людей, пытаются наконец схватить Рено, обессиленного, упавшего на колени, полумертвого, они отбивают его у стражей порядка. Юноша чувствует, как поток уносит его, слышит, как грубые голоса повторяют:
— Мужайся! Сейчас мы отомстим за нашего Доброго Гения!
— Проклятие! — шепчет Рено. — Будь проклята доносчица! Горе дочери Круамара!
Но в это ужасное мгновение, когда он почти перестал замечать окружающее, словно луч света на миг коснулся его воспаленного лба… И, произнося про себя благословенное имя Мари, юноша потерял сознание…
Его унесли. Костер еще горел, потрескивая. Мари — обезумевшая, потерянная — смотрела и повторяла, сама не осознавая смысла своих слов:
— Эта женщина… там… на костре… его мать… Это его мать!
Вдруг к небу вознесся вопль ужаса и сострадания: столб рухнул в пламя. Тело, бедное тело колдуньи исчезло в его языках. Чудовищная казнь свершилась.
Умерла. Эта дама с серебряными волосами умерла. Добрый Гений покинул землю. Мать Рено больше не страдает.
Поняв это, Мари сделала над собой страшное усилие, оторвалась от окна и с трудом повернулась. Она не плакала. Ее лицо поразило бы любого сумрачной неподвижностью.
— Все кончено, — тихо сказала она.
А что было кончено? Она и сама не знала. Пытка? Казнь? Или ее любовь? Да, все, все кончилось разом, весь мир перестал существовать для нее, потому что главным в этом мире была Любовь, а между нею и Рено навеки легли проклятие и труп. Куда ей идти? Чего она хочет? Бежать! Ей больше ничего не надо: бегство, одно только бегство. Всего остального больше нет и не будет. Бежать из этого дома. Уйти куда глаза глядят и умереть. О, только бы поскорее умереть, не увидев Рено! Кто эта женщина, которая стоит на коленях в углу комнаты, закрыв лицо руками? Она испугана, она рыдает… Бертранда…
— Бертранда, я хочу уйти отсюда. Пойдешь со мной?
— Да-да. Это так ужасно. Уйдем отсюда.
— Вставай! Быстро вставай! Уходим, — приказала Мари.
— А ваш отец? Как же ваш отец?
— У меня нет отца, Бертранда. Хочешь, чтобы я ушла одна?
— Нет-нет! Я пойду с вами! Господи, но там, на площади, настоящее побоище!
— Так ты идешь? — не слыша ее, продолжала настаивать девушка.
Несмотря на охвативший ее ужас, дама Бертранда не потеряла предусмотрительности: она быстро собрала золото, драгоценные украшения, бриллианты, жемчуга — целое состояние… И побежала по лестнице вслед за молодой хозяйкой. Не прошло и минуты, как Мари, даже не посмотрев в последний раз на отчий дом, скорым шагом удалилась от него.
На площади волнение достигло предела. Буря возгласов и проклятий неслась над Парижем, сливаясь в протяжный рев. Две сотни трупов вокруг костра, сотни раненых…
И — как довершение всего, как финал охоты, в которой люди превращаются в собак и добычей становится человек, — еще одно тело. Тело, растерзанное, разорванное на куски, разодранное в клочья… Тело главного судьи Круамара. ПРЕДСКАЗАНИЕ КОЛДУНЬИ ИСПОЛНИЛОСЬ В ТОЧНОСТИ!
А его голова… Эта еще горделивая голова, это мертвенно-бледное лицо, эта шея, из которой струится кровь… Как она ужасна — со своими остановившимися глазами, эта голова барона Жерфо, которая возвышается над толпой, надетая на острие копья. Голова сеньора де Круамара, голова главного превотального судьи… Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось! И за несколько минут Гревская площадь опустела, все умолкло, двери и окна закрылись. Париж, Париж, страшный в своем внезапном спокойствии, наслаждался победой. Мертвая тишина обрушилась на большой город. Справедливость восторжествовала, правосудие свершилось…
V. Пепел костра
Наступил вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131