— Господа, королева! Дорогу королеве!
И в зал вошла Екатерина Медичи в сопровождении своих придворных дам. Она была одета в длинное платье темно-синего бархата, выгодно подчеркивавшее прозрачную бледность ее кожи. Королева, улыбаясь, подошла к Диане де Пуатье и обменялась с ней долгим поцелуем.
— Ох, — прошептал Брантом, жадно глядя на это зрелище, — сейчас она ее задушит в объятиях!
Но кто-то смотрел на Екатерину Медичи еще более жадно, чем все остальные. Это был барон Лагард! На мгновение он даже зажмурился, словно ослепленный светом внезапно сверкнувшей молнии. По его затылку пробежал холодок, так, будто он уже почувствовал прикосновение топора палача. Он увидел на корсаже Екатерины розу! Роскошную розу кроваво-красного цвета! И внутри его все взорвалось:
«Час настал! Время пришло! Пора убивать!»
— Король! — прогремел голос герольда. — Господа, дорогу Его Величеству!
III. Колдун
— Стража! На караул!
Шотландцы сделали выпад, потом, взяв оружие на плечо, застыли в воинственной неподвижности. Генрих II тем временем уже прошел в зал. Его окружали пажи. Он сел в кресло между Екатериной Медичи и Дианой де Пуатье. Снова этот любовный треугольник, давно уже никого не шокировавший, оказался на глазах у всех.
— Господа, — обратился король к собравшимся, — сегодня вечером нас ожидает редкое развлечение, которое, надеюсь, заставит вас ненадолго позабыть о танцах и отвлечься от игр: мы ждем Нострадамуса.
— Короля каббалы, — откликнулся Брюске, — императора магии, того самого дьявольского колдуна, который, как увидит, что вы с лихорадкой лежите в постели, сразу же догадается, что вы больны. Весь Париж влюблен в него. В его доме всегда полным-полно народу. Кареты давятся на улице Фруамантель. Надо будет мне спросить его, когда же ты, Генрих, наконец сделаешь меня принцем!
— А это правда, сир, что он умеет изготовлять золото? — поинтересовалась Диана де Пуатье.
— Сир, — не удержалась и Екатерина, как-то странно улыбаясь, — а это правда, что он знает, когда и каким образом каждый из нас умрет?
— Скоро все увидим на деле, — ответил Генрих II, посмотрев на настенные часы. — Я приказал ему явиться во дворец к десяти… Осталось подождать совсем немного, и узнаем… Думаю, будет очень интересно! И…
— Ах-ах! — бесцеремонно прервал короля Брюске. — Кого я вижу! Сам лотарингец идет сюда! Да здравствует лотарингец, черт побери!
— Несчастный ублюдок! — проворчал герцог де Гиз, действительно в этот момент подошедший поклониться королю.
— Ублюдки! — подхватил шут. — До чего же удачно сказано! Кто мы все, если не ублюдки, подумать только, рядом с представителем славной лотарингской фамилии! Ублюдки! Ни рожи ни кожи! Посмотри, Генрих, ты только посмотри на своего благородного кузена де Гиза! Скажи, кто у нас красавец? Да вот же он! К несчастью, эта достойнейшая башка украшена всего лишь герцогской короной… Что ж это такое! Какая малость — это для героя-то Меца, Ренти, Сен-Квентина и Кале! И это еще не все — черт меня побери совсем! А что мы, мы-то что сделали, чтобы удостоиться королевской короны?
— Сир, — с видимым усилием произнес Меченый, — мне придется удалиться из-за вашего шута…
— Нет-нет, ей-богу, нет! Не уходите, кузен! Останьтесь! А ты умолкни, горлопан, безмозглый осел! Говорите, дорогой кузен…
— Сир, — вымолвил наконец герцог, немного успокоившись, — вот преподобнейший Игнатий Лойола, который и объяснит Вашему Величеству, о чем идет речь. А я скажу только, что господин коннетабль де Монморанси, господин кардинал Лотарингский, господин маршал де Сент-Андре и я сам знаем и одобряем проект, который он собирается предложить для рассмотрения Вашему Величеству.
— Говорите, преподобный отец, — сказал Генрих II, поднимая опасливый взгляд на монаха.
— Да, говорите, говорите, мы внимательно слушаем, — хихикнул Брюске.
— Король Франции! — произнес Лойола своим сухим скрипучим голосом. — Ваше королевство — самое выдающееся из христианских государств. Неужели вы допустите, чтобы здесь процветала ересь? У меня осталось очень мало времени, сир, Господь призывает меня, поэтому буду говорить коротко. Просто спрошу вас: когда я предстану перед очами Всевышнего и Он спросит меня, что я сделал ради Святой Церкви и во имя Иисуса, должен ли я ответить Ему, что хотя мне и удалось спасти Испанию, обеспечить безопасность Италии, но вырвать Францию из лап гидры, протянувшей к ней свои отравленные щупальца, я не сумел?
— Не понимаю… Ну, и что же, по-вашему, нам нужно сделать? — удивленно спросил Генрих.
— Что делать, сир? — прошептал кардинал Лотарингский. — Сейчас этот святой человек скажет вам, что делать! Слушайте его, ибо сам Господь говорит с Вашим Величеством его устами!
— Нет сомнений в том, что в королевстве наступили времена странной смуты, — сокрушенно вздохнул Монморанси.
— Ах, сир, — прошептал Сент-Андре на ухо королю, — позвольте нам выполнить всю грязную работу, а для себя сохраните только удовольствие царствовать. Положитесь на меня, и я стану каждый день обновлять для Вашего Величества это удовольствие!
Сент-Андре, которому были отлично известны все особенности характера и темперамента Генриха И, сумел задеть чувствительную струну. Король улыбнулся. Эта улыбка немедленно отразилась на бледном лице придворного. И, повернувшись к Лойоле, Сент-Андре сделал ему знак продолжать.
— Надо спасти Францию, — сурово, с какой-то кровожадной величественностью произнес Лойола. — Но прежде, сир, я хочу спросить Ваше Величество: кто спас Испанию? Инквизиция! — несомненно, ответите вы. Кто спас Италию? Инквизиция! Следовательно, кто должен спасти Францию, если не Инквизиция? Король, мы требуем, я требую, сам Господь Бог требует, чтобы во Франции был учрежден суд Инквизиции!
Генрих II осмотрелся. Придворные молчали, их черты были искажены волнением. Только три лица оставались безмятежными в этой пронесшейся по залу безмолвной буре: Екатерины Медичи, Дианы де Пуатье и Марии Стюарт. Первая сохраняла спокойствие из соображений высшей политики, вторая — чтобы скрыть свои истинные намерения, третья — потому, что просто не могла себе представить, чтобы такое чудовищное предложение было принято.
— Что ж, — прошептал король, — может быть, вы и правы… Может быть, это единственное средство все уладить как нельзя лучше… Кто знает?
Сейчас он скажет «да»! Сейчас он отдаст роковой приказ, и это будет непоправимо!
— Мессир Нострадамус! — прокричал в этот момент герольд.
Вот так — вдруг… И, услышав имя Нострадамуса, все присутствовавшие в зале, казалось, дрогнули. Игроки бросили на стол карты, танцоры замерли в вычурных позах, шепот нескрываемого любопытства прокатился по толпе, подобно дыханию тайны, и все — от короля до Лойолы, от Дианы до Марии Стюарт, — все, знатные дамы и сеньоры, стража и благородные девицы на выданье, все устремили взгляды на дверь и увидели переступающего порог высокого мужчину в фиолетовом бархате и элегантно наброшенном на плечи шелковом плаще, мужчину, рука которого покоилась на эфесе шпаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131