Здесь царит ледяная ночь, пахнет нечистотами, носятся по земляному полу бесчисленные мерзкие твари… Тюремщик, освещая себе путь фонарем, идет вдоль длинного коридора, останавливается у одной из дверей, бранит замок, который поначалу никак не хочет отпираться, ставит в угол камеры кувшин воды, кладет краюшку хлеба, потом уходит, унося с собой пустой кувшин. Хлеб и вода, которые он только что принес, — все, что полагается узнице на два дня. А узница — Мари.
Это она — с застывшими от отчаяния глазами. Это она — с изможденным, исхудавшим лицом, с высохшим телом. Она съежилась в самом дальнем углу камеры и с бесконечной печалью думает о чем-то. Но порой ее сотрясает дрожь, и тогда она, на минуту позабыв о своих страданиях, удивленно и радостно вслушивается в себя. Лицо ее в такие минуты озаряет надежда… Надежда, свойственная женщинам, которые ждут прихода в этот мир нового существа, существа, уже дорогого их сердцу, хотя его еще и нет на свете… И тогда она встает и, пошатываясь, делает несколько шагов по своей темнице.
Потом, когда эти удивление и радость покидают ее, она возвращается в свой угол и снова погружается в мрачные мысли. Она постоянно перебирает в памяти бесконечную цепочку похожих друг на друга дней, пережитых ею за эти семь месяцев, которые представляются ей как будто отодвинувшимися от нее, словно погрузившимися во мрак времен. Неужели это ее когда-то привели в таинственный дом, где в течение десяти дней, то в один час, то в другой, то при свете дня, то в полутьме, ей приходилось отражать внезапные атаки одного или другого из двух хищников? Какой она тогда была храброй! Какой отважной была ее душа, и каким крепким, сильным тело! Как одним словом, а порой и одним жестом она умела убрать со своей дороги нападающего на нее мужчину, который иногда вел себя подобно дикому зверю, а иногда рыдал и валялся у нее в ногах! Потому что тогда она еще надеялась… Потому что тогда она еще ждала, что ее супруг, ее возлюбленный вернется. Рено так сказал. Рено повторял ей каждую минуту в те давно прошедшие времена: «Через двадцать суток, час в час, ты увидишь меня снова…»
Два принца так и не договорились друг с другом. В конце концов, после бурной сцены, они решили не думать больше об игральных костях, которые бросали когда-то, не думать о том, кому тогда улыбнулась Фортуна, а снова бороться каждый за себя самого, используя в этой борьбе все мыслимые и немыслимые средства.
Перепробовав все: хитрость, силу, коварство, обещания, угрозы, — на исходе десятого дня братья предстали перед ней вместе. И Франсуа сказал так:
— Вы обвиняетесь в колдовстве. Вы обвиняетесь в том, что читали некое письмо, не открыв его, в полной темноте. Вы обвиняетесь в том, что говорили с невидимым существом, скорее всего с существом демонического происхождения. Вас препроводят в Тампль, и начнется судебный процесс против вас. А потом вас приговорят к смерти и сожгут живьем.
А Анри добавил:
— Если только вы не согласитесь уступить. Тогда вам будет предоставлена свобода, вы станете богаты и счастливы. Вас окружит роскошь. Вы превратитесь в знатную даму, и самые именитые из придворных склонятся перед вами.
— Отведите меня в Тампль! — просто сказала Мари. Принцы ушли. Часом позже в ее комнату вошли двое в черном, сопровождаемые солдатами, и ее стали допрашивать. Потом ее отвели в тюрьму, она шла пешком через весь Париж, люди бранились ей вслед и кричали: «Смерть колдунье!»
Мари отправилась в свое подземелье без тревоги, без всякого страха. Она подсчитала: он приедет в воскресенье, — и принялась спокойно ждать. Только в субботу немного занервничала. Но, когда почувствовала, как тоска подступает к ее сердцу, закрыла глаза и прислушалась к звучавшему в ней голосу Рено. Он говорил: через двадцать суток, час в час…
Наступило воскресное утро, она поняла это по тому, что за пределами камеры раздался отдаленный шум. Она подошла к двери и, вся трепеща от волнения, стала ждать. Потянулись часы. Сначала она ждала спокойно. Потом ею стало овладевать нетерпение… Вечером явился тюремщик и принес ей еды и питья на два дня. Она не обратила внимания на этого человека, она понимала единственное: это не он, не ее муж, не Рено. Есть она не стала. Продолжала неподвижно стоять у двери, только иногда шептала:
— Как же долго длится это воскресенье! Что же, этот день никогда не кончится?
Иногда на нее наваливалась страшная, невыносимая усталость, и тогда она вынуждена была укладываться на холодный пол в своем углу. Но очень скоро она снова набиралась сил, вставала и бежала на свой наблюдательный пост, к двери. К хлебу она так и не притронулась, но, когда ее стала в очередной раз мучить жажда и она взяла в руки кувшин, оказалось, что там нет ни капли воды.
— Как это мне удалось так быстро выпить целый кувшин воды? — удивилась Мари.
В момент, когда она задумалась об этом, дверь отворилась и на пороге появился тюремный смотритель с фонарем в руке. Он принес полный кувшин воды и краюху хлеба: двухдневный рацион. Ее это поразило. До тех пор она никогда не разговаривала с этим человеком, но сейчас не смогла удержаться и не спросить:
— Почему вы второй раз за день приносите мне пищу и воду?
— Как это второй? — вылупил глаза тюремщик.
— Да точно же: второй. Вы сегодня утром принесли мне кувшин воды и хлеб.
— Ага, — буркнул себе под нос смотритель, — вот и эта свихнулась! Они тут все этим кончают.
Он отошел к двери и, перед тем как закрыть ее за собой, проворчал:
— Я приносил вам еду и питье в последний раз в воскресенье вечером.
— В воскресенье вечером? Ну и что же?
— А то, — сообщил тюремщик, — что сейчас наступил ВЕЧЕР ВТОРНИКА!
Дверь с грохотом захлопнулась. Мари, не издав ни звука, упала навзничь. Силы ее оставили. Совершенно напрасно она простояла здесь, за дверью, больше двух суток, тогда начиналось воскресное утро, сейчас заканчивался вечер вторника. Она стояла, как часовой, — без еды, без сна, без отдыха…
II. Приговоренная
И потекли дни… Мари, скорчившись, сидела в своем углу. Она не кричала. Она не плакала. Она потеряла всякое ощущение жизни. Ее преследовала единственная мысль: он не придет.
Несколько раз возникали какие-то смутные видения — ей казалось, что перед ней стоят Франсуа и Анри: они появлялись то вместе, то поодиночке. Что они говорили ей? Она не слушала, она не слышала. Потом однажды вдруг поняла, что они ей угрожают. И в этот раз, когда они исчезли, вошли тюремщики и заставили ее покинуть камеру. Она поднялась по лестнице, она впервые за долгое время увидела дневной свет, с двух сторон от нее шли вооруженные до зубов люди, она не понимала, куда ее ведут, а привели ее в темный зал, где уже собрались мужчины, с головы до ног одетые в черное…
Один из них стал задавать ей разные вопросы, и среди прочего ее спрашивали о том, давно ли она вступила в связь с дьяволом и подписывала ли она договор с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Это она — с застывшими от отчаяния глазами. Это она — с изможденным, исхудавшим лицом, с высохшим телом. Она съежилась в самом дальнем углу камеры и с бесконечной печалью думает о чем-то. Но порой ее сотрясает дрожь, и тогда она, на минуту позабыв о своих страданиях, удивленно и радостно вслушивается в себя. Лицо ее в такие минуты озаряет надежда… Надежда, свойственная женщинам, которые ждут прихода в этот мир нового существа, существа, уже дорогого их сердцу, хотя его еще и нет на свете… И тогда она встает и, пошатываясь, делает несколько шагов по своей темнице.
Потом, когда эти удивление и радость покидают ее, она возвращается в свой угол и снова погружается в мрачные мысли. Она постоянно перебирает в памяти бесконечную цепочку похожих друг на друга дней, пережитых ею за эти семь месяцев, которые представляются ей как будто отодвинувшимися от нее, словно погрузившимися во мрак времен. Неужели это ее когда-то привели в таинственный дом, где в течение десяти дней, то в один час, то в другой, то при свете дня, то в полутьме, ей приходилось отражать внезапные атаки одного или другого из двух хищников? Какой она тогда была храброй! Какой отважной была ее душа, и каким крепким, сильным тело! Как одним словом, а порой и одним жестом она умела убрать со своей дороги нападающего на нее мужчину, который иногда вел себя подобно дикому зверю, а иногда рыдал и валялся у нее в ногах! Потому что тогда она еще надеялась… Потому что тогда она еще ждала, что ее супруг, ее возлюбленный вернется. Рено так сказал. Рено повторял ей каждую минуту в те давно прошедшие времена: «Через двадцать суток, час в час, ты увидишь меня снова…»
Два принца так и не договорились друг с другом. В конце концов, после бурной сцены, они решили не думать больше об игральных костях, которые бросали когда-то, не думать о том, кому тогда улыбнулась Фортуна, а снова бороться каждый за себя самого, используя в этой борьбе все мыслимые и немыслимые средства.
Перепробовав все: хитрость, силу, коварство, обещания, угрозы, — на исходе десятого дня братья предстали перед ней вместе. И Франсуа сказал так:
— Вы обвиняетесь в колдовстве. Вы обвиняетесь в том, что читали некое письмо, не открыв его, в полной темноте. Вы обвиняетесь в том, что говорили с невидимым существом, скорее всего с существом демонического происхождения. Вас препроводят в Тампль, и начнется судебный процесс против вас. А потом вас приговорят к смерти и сожгут живьем.
А Анри добавил:
— Если только вы не согласитесь уступить. Тогда вам будет предоставлена свобода, вы станете богаты и счастливы. Вас окружит роскошь. Вы превратитесь в знатную даму, и самые именитые из придворных склонятся перед вами.
— Отведите меня в Тампль! — просто сказала Мари. Принцы ушли. Часом позже в ее комнату вошли двое в черном, сопровождаемые солдатами, и ее стали допрашивать. Потом ее отвели в тюрьму, она шла пешком через весь Париж, люди бранились ей вслед и кричали: «Смерть колдунье!»
Мари отправилась в свое подземелье без тревоги, без всякого страха. Она подсчитала: он приедет в воскресенье, — и принялась спокойно ждать. Только в субботу немного занервничала. Но, когда почувствовала, как тоска подступает к ее сердцу, закрыла глаза и прислушалась к звучавшему в ней голосу Рено. Он говорил: через двадцать суток, час в час…
Наступило воскресное утро, она поняла это по тому, что за пределами камеры раздался отдаленный шум. Она подошла к двери и, вся трепеща от волнения, стала ждать. Потянулись часы. Сначала она ждала спокойно. Потом ею стало овладевать нетерпение… Вечером явился тюремщик и принес ей еды и питья на два дня. Она не обратила внимания на этого человека, она понимала единственное: это не он, не ее муж, не Рено. Есть она не стала. Продолжала неподвижно стоять у двери, только иногда шептала:
— Как же долго длится это воскресенье! Что же, этот день никогда не кончится?
Иногда на нее наваливалась страшная, невыносимая усталость, и тогда она вынуждена была укладываться на холодный пол в своем углу. Но очень скоро она снова набиралась сил, вставала и бежала на свой наблюдательный пост, к двери. К хлебу она так и не притронулась, но, когда ее стала в очередной раз мучить жажда и она взяла в руки кувшин, оказалось, что там нет ни капли воды.
— Как это мне удалось так быстро выпить целый кувшин воды? — удивилась Мари.
В момент, когда она задумалась об этом, дверь отворилась и на пороге появился тюремный смотритель с фонарем в руке. Он принес полный кувшин воды и краюху хлеба: двухдневный рацион. Ее это поразило. До тех пор она никогда не разговаривала с этим человеком, но сейчас не смогла удержаться и не спросить:
— Почему вы второй раз за день приносите мне пищу и воду?
— Как это второй? — вылупил глаза тюремщик.
— Да точно же: второй. Вы сегодня утром принесли мне кувшин воды и хлеб.
— Ага, — буркнул себе под нос смотритель, — вот и эта свихнулась! Они тут все этим кончают.
Он отошел к двери и, перед тем как закрыть ее за собой, проворчал:
— Я приносил вам еду и питье в последний раз в воскресенье вечером.
— В воскресенье вечером? Ну и что же?
— А то, — сообщил тюремщик, — что сейчас наступил ВЕЧЕР ВТОРНИКА!
Дверь с грохотом захлопнулась. Мари, не издав ни звука, упала навзничь. Силы ее оставили. Совершенно напрасно она простояла здесь, за дверью, больше двух суток, тогда начиналось воскресное утро, сейчас заканчивался вечер вторника. Она стояла, как часовой, — без еды, без сна, без отдыха…
II. Приговоренная
И потекли дни… Мари, скорчившись, сидела в своем углу. Она не кричала. Она не плакала. Она потеряла всякое ощущение жизни. Ее преследовала единственная мысль: он не придет.
Несколько раз возникали какие-то смутные видения — ей казалось, что перед ней стоят Франсуа и Анри: они появлялись то вместе, то поодиночке. Что они говорили ей? Она не слушала, она не слышала. Потом однажды вдруг поняла, что они ей угрожают. И в этот раз, когда они исчезли, вошли тюремщики и заставили ее покинуть камеру. Она поднялась по лестнице, она впервые за долгое время увидела дневной свет, с двух сторон от нее шли вооруженные до зубов люди, она не понимала, куда ее ведут, а привели ее в темный зал, где уже собрались мужчины, с головы до ног одетые в черное…
Один из них стал задавать ей разные вопросы, и среди прочего ее спрашивали о том, давно ли она вступила в связь с дьяволом и подписывала ли она договор с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131