На ней рельефно выделялся испускающий во все стороны сияние знак Розы и Крестаnote 19 — главный символ высшей магий: мистическая роза, в центре которой сверкакали выложенные из бриллиантов священные буквы:
I.N.R.I.note 20
Изысканная простота зала, его удивительная форма, эти яшмовые колонны, эти двери слоновой кости, этот сияющий, подобно Солнцу, круглый стол, этот рассеянный свет, падавший из-под высокого свода, эта невероятная, но неброская роскошь с полным отсутствием бессмысленных и бесполезных украшений, эта торжественная тишина, повисшая в воздухе, — все это вместе составляло поистине сказочную, как нельзя более подходящую декорацию для таинства.
Лойола замер — презрительный, враждебный. Екатерина чувствовала, как бешено стучит сердце в ее груди. Взгляды обоих были прикованы к улыбающемуся человеку, который шел к ним навстречу. К Нострадамусу! Костюм этого человека отличала такая же, как была присуща обстановке, изысканная простота и неброская роскошь. Он был одет в точности так же, как знатные сеньоры при французском дворе. С непременной шпагой на боку. Но на его камзоле, сшитом из тончайшего черного бархата, не было никакого другого украшения, кроме золотой цепи со знаком Розы и Креста из сверкающих рубинов. Он был высоким, с широкой грудью, с величественной и гибкой походкой, манера держаться была горделивой и доброжелательной одновременно, черты лица — правильными и редкостно благородными, вот только сверхъестественная, какая-то нечеловеческая бледность заставляла при виде его вспоминать выходцев из могилы…
— Благородная госпожа и вы, сеньор, Нострадамус приветствует вас…
Он усадил Екатерину в кресло, соответствовавшее двери, над которой был помещен знак Весов, Лойолу — туда, где был знак Стрельца, и сел сам под знаком Льва.
Таким образом, все трое образовали еще один равносторонний треугольник.
— Мадам, — звучно и очень серьезно произнес Нострадамус, — в эту ночь моя наука станет служить вам, и я ожидаю ваших вопросов.
— Твоя наука! — с презрением откликнулся Лойола. — Магия! Колдовство! Астрология! Пустые химеры! Обман, надувательство, если не сказать — преступление! Что ты делаешь с Богом?
— Бог! — ответил Нострадамус. — Бог, мадам, это высшее стремление человека. Бог — это тайная надежда на возобновление жизни в вечности. Верить в Бога — значит надеяться, значит стремиться к увековечиванию человека.
— Я не могу больше слушать подобные ужасные богохульства! — скрипнул зубами Лойола.
И встал. Нострадамус протянул руку в его сторону и возразил ледяным тоном:
— Сеньор, вы требуете у меня доказательства принадлежности к науке. Вы не уйдете отсюда без этого доказательства. Мадам, сегодня, в шесть часов вечера, под дверь моего дома была просунута записка. В ней объявлялось о визите некоей знатной дамы в одиннадцать часов. И все. Знатная дама — это, по-видимому, вы, мадам. Что до вас, сударь, я вас не знаю. И я не знал, что вы придете. Вы в маске. Просторный плащ скрывает вашу одежду, но позволяет догадаться о том, что у вас при себе шпага. Теперь — слушайте…
Лойола с ужасом почувствовал, что дрожит. Екатерина не могла оторвать взгляда от странного человека, который казался ей сверхъестественным воплощением тайны.
— Сударь, — спокойно продолжал Нострадамус, — шестьдесят восемь лет назад в одной горной стране, опаленной солнцемnote 21, одна дама — представительница высшей знати — в одиннадцатый раз испытывала родовые муки. Это происходило в замке, хорошо защищенном самой природой, но хорошо защищенном и сторожевыми башнями, и рвами, в замке, возвышавшемся над окрестностямиnote 22. Дама хотела произвести на свет свое дитя в хлеву, как Пресвятая Дева, и дать новорожденному имя Инигоnote 23…
— Демон! — пробормотал Лойола, который впервые ощутил, как невыразимый ужас проникает ему прямо в сердце.
— Надо продолжать? — спросил Нострадамус, улыбаясь. — Надо ли рассказывать, как Иниго де Лойола стал пажом короля Фердинанда V, как он взял на себя командование военной кампанией в городе, осажденном чужестранцамиnote 24, как его ранили в ногу, на которую он и сейчас припадает, и как он с тех пор посвятил себя культу Христа…
— Vade retro! Vade retro!note 25 — бормотал, осеняя себя крестным знамением, Лойола.
— Надо ли рассказывать вам, — продолжал Нострадамус, — что, встав под знамена Христа, он основал новый орден, который использовал для того, чтобы навязать папам и королям свои религиозные взгляды и порядки, и что теперь у него тысячи последователей во всем мире?
Надо ли добавить, что Игнатий Лойола, предчувствуя близкую смерть, захотел в последний раз увидеть Францию и дать последние указания своей лучшей ученице Екатерине Медичи, что, наконец, Игнатий Лойола несколько минут назад явился в этот дом, чтобы обвинить меня в надувательстве?
Лойола повернулся к королеве.
— Идемте, мадам, — сказал он. — Предупреждаю: вы рискуете погубить свою душу!
— Я хочу знать! — глухо, но твердо отвечала Екатерина.
— Я не останусь больше ни минуты в доме Сатаны!
— Уходите, достопочтенный отец! — услышал он в ответ.
— Да-да, уходите, мессир, — серьезно сказал Нострадамус.
Он встал, проводил Лойолу до двери из слоновой кости, открыл ее и произнес:
— Прощайте, мессир. Впрочем, мы скоро увидимся.
— Никогда! Разве что ты взойдешь на костер, а мне будет поручено принять у тебя исповедь и передать тебе последние божественные утешения от Господа нашего Иисуса!
Нострадамус схватил Лойолу за руку и наклонился к ею уху. В эту минуту он был страшен. Голос его стал неузнаваемым: хриплым, дрожащим от ненависти.
— Мы увидимся! — пообещал он. — Потому что ты непременно должен понести наказание за чудовищные несчастья, которые из-за твоего невежества и твоей злобы преследовали невинного человека. Вспомни, Лойола! Вспомни Турнон!
Нострадамус обратился к маленькому старичку, который в нужный момент оказался тут как тут и, усмехаясь, слушал своего господина.
— Джино, — сказал он, — проводи этого человека и будь повежливее, потому что он принадлежит мне!
Лойола пошатнулся, услышав этот голос. Он согнулся под обрушившимся на него шквалом ненависти. Когда он выпрямился, он увидел перед собой только старичка, улыбавшегося ему и указывавшего дорогу.
II. Магический круг
— Мадам, — сказал Нострадамус, возвращаясь на свое место напротив Екатерины, — думаю, мне нет нужды говорить о том, что мне известно, кто вы. Следовательно, вы можете спокойно снять маску и опустить капюшон. Дело не только в моей учености: само ваше поведение, ваша благородная осанка дали мне понять, что моему дому оказала честь своим присутствием прославленная королева Франции.
Тон был приветливым, любезным, слова — почтительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
I.N.R.I.note 20
Изысканная простота зала, его удивительная форма, эти яшмовые колонны, эти двери слоновой кости, этот сияющий, подобно Солнцу, круглый стол, этот рассеянный свет, падавший из-под высокого свода, эта невероятная, но неброская роскошь с полным отсутствием бессмысленных и бесполезных украшений, эта торжественная тишина, повисшая в воздухе, — все это вместе составляло поистине сказочную, как нельзя более подходящую декорацию для таинства.
Лойола замер — презрительный, враждебный. Екатерина чувствовала, как бешено стучит сердце в ее груди. Взгляды обоих были прикованы к улыбающемуся человеку, который шел к ним навстречу. К Нострадамусу! Костюм этого человека отличала такая же, как была присуща обстановке, изысканная простота и неброская роскошь. Он был одет в точности так же, как знатные сеньоры при французском дворе. С непременной шпагой на боку. Но на его камзоле, сшитом из тончайшего черного бархата, не было никакого другого украшения, кроме золотой цепи со знаком Розы и Креста из сверкающих рубинов. Он был высоким, с широкой грудью, с величественной и гибкой походкой, манера держаться была горделивой и доброжелательной одновременно, черты лица — правильными и редкостно благородными, вот только сверхъестественная, какая-то нечеловеческая бледность заставляла при виде его вспоминать выходцев из могилы…
— Благородная госпожа и вы, сеньор, Нострадамус приветствует вас…
Он усадил Екатерину в кресло, соответствовавшее двери, над которой был помещен знак Весов, Лойолу — туда, где был знак Стрельца, и сел сам под знаком Льва.
Таким образом, все трое образовали еще один равносторонний треугольник.
— Мадам, — звучно и очень серьезно произнес Нострадамус, — в эту ночь моя наука станет служить вам, и я ожидаю ваших вопросов.
— Твоя наука! — с презрением откликнулся Лойола. — Магия! Колдовство! Астрология! Пустые химеры! Обман, надувательство, если не сказать — преступление! Что ты делаешь с Богом?
— Бог! — ответил Нострадамус. — Бог, мадам, это высшее стремление человека. Бог — это тайная надежда на возобновление жизни в вечности. Верить в Бога — значит надеяться, значит стремиться к увековечиванию человека.
— Я не могу больше слушать подобные ужасные богохульства! — скрипнул зубами Лойола.
И встал. Нострадамус протянул руку в его сторону и возразил ледяным тоном:
— Сеньор, вы требуете у меня доказательства принадлежности к науке. Вы не уйдете отсюда без этого доказательства. Мадам, сегодня, в шесть часов вечера, под дверь моего дома была просунута записка. В ней объявлялось о визите некоей знатной дамы в одиннадцать часов. И все. Знатная дама — это, по-видимому, вы, мадам. Что до вас, сударь, я вас не знаю. И я не знал, что вы придете. Вы в маске. Просторный плащ скрывает вашу одежду, но позволяет догадаться о том, что у вас при себе шпага. Теперь — слушайте…
Лойола с ужасом почувствовал, что дрожит. Екатерина не могла оторвать взгляда от странного человека, который казался ей сверхъестественным воплощением тайны.
— Сударь, — спокойно продолжал Нострадамус, — шестьдесят восемь лет назад в одной горной стране, опаленной солнцемnote 21, одна дама — представительница высшей знати — в одиннадцатый раз испытывала родовые муки. Это происходило в замке, хорошо защищенном самой природой, но хорошо защищенном и сторожевыми башнями, и рвами, в замке, возвышавшемся над окрестностямиnote 22. Дама хотела произвести на свет свое дитя в хлеву, как Пресвятая Дева, и дать новорожденному имя Инигоnote 23…
— Демон! — пробормотал Лойола, который впервые ощутил, как невыразимый ужас проникает ему прямо в сердце.
— Надо продолжать? — спросил Нострадамус, улыбаясь. — Надо ли рассказывать, как Иниго де Лойола стал пажом короля Фердинанда V, как он взял на себя командование военной кампанией в городе, осажденном чужестранцамиnote 24, как его ранили в ногу, на которую он и сейчас припадает, и как он с тех пор посвятил себя культу Христа…
— Vade retro! Vade retro!note 25 — бормотал, осеняя себя крестным знамением, Лойола.
— Надо ли рассказывать вам, — продолжал Нострадамус, — что, встав под знамена Христа, он основал новый орден, который использовал для того, чтобы навязать папам и королям свои религиозные взгляды и порядки, и что теперь у него тысячи последователей во всем мире?
Надо ли добавить, что Игнатий Лойола, предчувствуя близкую смерть, захотел в последний раз увидеть Францию и дать последние указания своей лучшей ученице Екатерине Медичи, что, наконец, Игнатий Лойола несколько минут назад явился в этот дом, чтобы обвинить меня в надувательстве?
Лойола повернулся к королеве.
— Идемте, мадам, — сказал он. — Предупреждаю: вы рискуете погубить свою душу!
— Я хочу знать! — глухо, но твердо отвечала Екатерина.
— Я не останусь больше ни минуты в доме Сатаны!
— Уходите, достопочтенный отец! — услышал он в ответ.
— Да-да, уходите, мессир, — серьезно сказал Нострадамус.
Он встал, проводил Лойолу до двери из слоновой кости, открыл ее и произнес:
— Прощайте, мессир. Впрочем, мы скоро увидимся.
— Никогда! Разве что ты взойдешь на костер, а мне будет поручено принять у тебя исповедь и передать тебе последние божественные утешения от Господа нашего Иисуса!
Нострадамус схватил Лойолу за руку и наклонился к ею уху. В эту минуту он был страшен. Голос его стал неузнаваемым: хриплым, дрожащим от ненависти.
— Мы увидимся! — пообещал он. — Потому что ты непременно должен понести наказание за чудовищные несчастья, которые из-за твоего невежества и твоей злобы преследовали невинного человека. Вспомни, Лойола! Вспомни Турнон!
Нострадамус обратился к маленькому старичку, который в нужный момент оказался тут как тут и, усмехаясь, слушал своего господина.
— Джино, — сказал он, — проводи этого человека и будь повежливее, потому что он принадлежит мне!
Лойола пошатнулся, услышав этот голос. Он согнулся под обрушившимся на него шквалом ненависти. Когда он выпрямился, он увидел перед собой только старичка, улыбавшегося ему и указывавшего дорогу.
II. Магический круг
— Мадам, — сказал Нострадамус, возвращаясь на свое место напротив Екатерины, — думаю, мне нет нужды говорить о том, что мне известно, кто вы. Следовательно, вы можете спокойно снять маску и опустить капюшон. Дело не только в моей учености: само ваше поведение, ваша благородная осанка дали мне понять, что моему дому оказала честь своим присутствием прославленная королева Франции.
Тон был приветливым, любезным, слова — почтительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131