Тринкмаль поклонился ему до земли. Корподьябль, Страпафар и Буракан почтительно, с немым восхищением наблюдали за происходящим.
— Трактирщик! Комнату! Лучшую постель! И вина! Самого лучшего, какое найдется в твоем чертовом погребе. А вы — чего стоите, болваны? Мой бедняга Брабан вот-вот отдаст концы, держите, держите же его! Чертово семя!
Старый Брабан, которого только что полуввели, полувнесли в комнату, действительно потерял сознание. Четверо бандитов подхватили раненого и двинулись вперед. Дрожащий трактирщик указывал дорогу. Умирающего уложили на кровать в одной из комнат второго этажа, после чего хозяин харчевни побежал в погреб за вином.
— Теперь катитесь вниз, мои ягнятки! — буркнул Руаяль. — Подождете меня там, нам надо поговорить. — И, когда бандиты на цыпочках вышли, обратился к умирающему. — Эй! Брабан! Старина Брабан, ты слышишь меня?
Раненый лежал на спине с полуоткрытым ртом и закатившимися глазами. Руаяль некоторое время молча рассматривал его бледное лицо, седые волосы, смоченные выступившим на висках предсмертным потом, глубокие морщины, каждая из которых была, вполне возможно, прорезана мыслью о злодеянии… Потому что умирающий был настоящим бандитом: он грабил, он убивал…
«Я обязан ему жизнью, — подумал Руаяль де Боревер. — Он был мне отцом все эти годы…»
Внезапно он задрожал, острые белые зубы приоткрылись в хищной и, одновременно, горькой усмешке.
— Отец! — сказал он вслух. — Да был ли у меня вообще хоть какой-нибудь отец?
В эту минуту в оставшуюся приоткрытой дверь заглянул чрезвычайно бледный, похожий на привидение человек. Это был никому не известный путешественник, появившийся в харчевне первым.
Что за любопытство двигало им? Зачем ему нужно было подглядывать и подслушивать?
— Эй! — продолжал между тем Руаяль. — Славный мой старичок, откликнись! Это ты всегда был мне самым настоящим отцом! Слушай меня, ради всего святого! Ответь! Хочешь пить?
Руаяль схватил из рук подбежавшего как раз вовремя и тут же унесшего ноги трактирщика бутылку и засунул горлышко в полуоткрытый рот умирающего. Брабан, как ему показалось, немножко ожил.
— Он приходит в себя! — прошептал молодой человек.
Брабан сделал над собой героическое усилие и улыбнулся.
— Да, мой мальчик, прихожу, но только затем, чтобы скоро уйти обратно…
— Нет, адом тебя заклинаю! Я не хочу! Ты не умрешь!
— Тра-та-та… Сегодня я, завтра ты… Каждый из нас умрет, сынок…
Лицо Брабана исказилось — скорее от ярости, чем от боли. Но в момент, когда раненый произносил последние слова, его взгляд остановился на двери, и он увидел там, в проеме, нечто ужасающее, нечеловеческое, призрак, какой способен породить лишь воспаленный агонией мозг…
— Смерть! — пробормотал Брабан. — Вот и она! Там! Там! Посмотри!
Он с трудом приподнял руку и указал на дверь. Руаяль мгновенно обернулся, схватившись за кинжал. Но не увидел никого. Парень подскочил к двери, выглянул в коридор: темно, пусто, напротив — еще одна дверь, плотно закрытая.
— Никого там нет, — сказал Боревер, возвращаясь к постели умирающего. — Тебе привиделось.
— Привиделось? Ну, что ж… Значит, начинается бред… Никого нет… Но там же было что-то… был кто-то, да, кто-то… с лицом, белее, чем мел…
Голос раненого становился все более хриплым, он задыхался. Неосознанными движениями рук он будто пытался сдвинуть с груди тяжелый груз. И вдруг он расхохотался.
— Черт побери, что это я вижу на твоих глазах? Слезы? Не-ет, ты недостоин того, чтобы называться моим львенком, моим Руаялем де Боревером с сердцем твердым, как скала! Плакать?! С ума ты сошел, как я погляжу! О чем бы тебе плакать? Послушай, мальчик мой, ты должен быть твердым, не позволяй себе никакой слабости, пусть дураки плачут! А ты надейся только на свою руку и свою шпагу. Сражайся за свое место под солнцем кулаками, ногами, зубами, бей, кусайся, грабь, иначе тебя будут бить, кусать и грабить. Сердце? Что за дребедень! Прощай, я ухожу, малыш… Нет, послушай меня еще немножко до того, как я скажу последнее «прости»… Кто ты? Ты часто спрашивал меня об этом. Сейчас скажу. Я… Ох! Опять! Смерть! Вон она! Она смотрит на меня! Вон! Вон там… В дверях…
Руаяль де Боревер живо обернулся. И на этот раз в проеме двери было пусто. Он никого не увидел, выругался и снова склонился над умирающим.
— Послушай, — сказал молодой человек, — это просто обман зрения. Все дело в свете. Смотри! Больше ты не увидишь этой тени без кровинки в лице!
Руаяль резким движением загасил факел и отшвырнул его в сторону. В комнате разом стало темно.
— Как хорошо! — вздохнул Брабан. — Так мне легче подготовиться к вечной ночи…
— Я слушаю! — задыхаясь, напомнил Руаяль.
Агонизирующий старик на убогом ложе… Юноша, склоненный над ним… Грозный мрак вокруг… Вой ветра, рассказывающий о вещах, которых не понять людям… Да, все вместе представляло собой поистине чудовищную картину! А там, за дверью, еще кто-то! Умирающий ясно видел его! И этот «кто-то» — незнакомец, который неизвестно какой таинственной силой, так, словно он умел, но сейчас почему-то не захотел проходить сквозь стены, заставил трактирщика распахнуть перед собой дверь…
Брабан хрипел. Мысли жужжащим роем кружились у него в голове, память уже отказывала.
— Знаешь, кому я должен был отнести тебя, когда взял младенцем у матери, тебя, маленького львенка — еще совсем без когтей?
— Разве ты должен был кому-то передать меня?
— Да… Да… Угадай… Нет? Не можешь? Вот кому — палачу!
Руаяль в темноте задрожал от ужаса. Незнакомец за дверью жадно прислушивался.
— А почему? Зачем тебе надо было передать меня палачу? — не веря своим ушам, спросил молодой человек.
— Почему? Зачем? Боже, он еще спрашивает почему? Ясно, спрашивает. Он же не знает… Ну, так знай: ты — сын ведьмы, сын одержимой, которую бросили в Тампль, потому что она самым злодейским образом приворожила и околдовала дофина Франции и принца Анри, герцога Орлеанского… Вот только ее колдовство удалось лишь наполовину, лишь против дофина: очень скоро он умер в Турноне, между тем, как Анри… Это он стал потом нашим королем Генрихом II, это он… Ах, черт побери! Ах, моя голова, у меня все внутри переворачивается, ах! Как я ослабел, сынок… Ах…
— Ну, говори же, говори, скажи мне, по крайней мере, как зовут мою мать! — закричал Руаяль.
— Твою мать? Ах, да, у тебя была мать… Там… В Тампле… Там, в темнице ты родился… Под землей… Ох… Я… Прощай… Дай руку… Ох… Умираю… Вон она — эта кляча с косой… Нет… Нет…
Старик судорожно перебирал руками по одеялу, последние содрогания сотрясали его бедное тело, он, как мог, сопротивлялся смерти. В углах губ умирающего показались капельки кровавой пены.
— Я не хочу! — снова закричал Руаяль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131