Ибанцы до того привыкли к интервью, что даже со
знакомыми стали общаться через иностранных журналистов и иностранное радио.
Произвели, допустим, у ибанца А обыск. И правильно сделали, не храни дома и
не передавай другим книгу, не дозволенную к печати. Вместо того, чтобы
ходить по знакомым и всем рассказывать, что с ним стряслось (а умолчать о
таком деле никак нельзя!), А собирает иностранных журналистов, и на другой
день весь мир (в том числе -- и знакомые А), знает об этом выдающемся
событии. Или, допустим, ибанец В захотел съездить за границу (ишь, чего
захотел!), а его не выпустили. И не сказали, почему. Опять-таки кличет В
иностранных журналистов, и на другой день весь мир только и говорит о том,
что В не выпустили за границу. Причем, говорит с таким видом, будто
заграница без В уже жить никак не может. Слово "интервью" стало привычным.
Один персональный пенсионер в поисках общественной уборной обратился к
прохожим с просьбой дать ему интервью на эту тему. Прохожие шарахнулись в
стороны. Подоспевшие на помощь дружинники забрали пенсионера. Хотя тот
поклялся, что он не интеллигент, и в доказательство предъявил засиженный
мухами и клопами диплом Наивысшей Академии Ликвидации Полнейшей
Безграмотности, ему не поверили.
БЫТ[x]
Что так долго, спрашивает меня жена. Очередь, говорю я. Тебе опять два
яйца битых подсунули, говорит она. В магазины тебя пускать нельзя. У тебя на
физиономии написано, что тебя надо обманывать. Мир висит на волоске от
войны, говорю я, а ты -- про битые яйца! Плевать на войну, говорит она.
Заставить бы их побегать по магазинам и поторчать в очередях, они бы живо...
Я представил себе картину. ООН. В очередь за маслом и яйцами стоят
Киссинджер, Садат, Помпиду и прочие. Голда Меир их обсчитывает. Черчилль
лезет без очереди, уверяя, что он опаздывает на работу и что дома у него
грудной младенец плачет. Кстати, говорит жена, ты собирался поговорить с Г
насчет сына. Не забывай, в этом году детям интеллигентов прямо из
десятилетки без связей путь в институты практически закрыт. А если в
институт не поступит, в армию заберут. Не беда, говорю я, пусть послужит. Я
не против армии, говорит жена. Но почему для Их детей нет проблемы
института? Чем наш сын виноват, что ты не рабочий и не крестьянин? Позвонил
НК. Ты знаешь, говорит, какая ужасная неприятность случилась со мной вчера!
Зашел я в сортир. И прицепилась ко мне какая-то старушенция. Если бы ты
послушал, как она на меня кричала! На всю площадь кричала что-то про
молодежь, про бороду и даже про тлетворное влияние... Это я-то молодежь!
Молодежь, говорю, понятие не возрастное, а социальное. Пока ты не заведуешь
никем и ничем, ты молодежь. И твоя незначительность написана на твоей роже.
Представляешь, говорит, милицию звала, свистела! Может быть, она права,
спрашиваю я. Может быть, ты на самом деле неправильно помочился? Может быть,
говорит он. Там, знаешь, такая грязь. Я подошел на минимальное безопасное
расстояние. Протокол не составили, спрашиваю я. Ну, слава богу. На работу не
сообщат, успокойся. Я понимаю, говорит он, что пустяки все это. А работать
не могу. Кстати, НМ все-таки уезжает.
НЕМНОГО ИСТОРИИ[x]
Я позвонил НМ. Очень жаль, говорю, что уезжаешь. Что поделаешь, сказал
он. Ты же все понимаешь. Желаю тебе удачи, сказал я. Я тебя никогда не
забуду. Я тебя тоже не забуду, сказал он. Главное, я не чувствую, что делаю
ошибку. Надеюсь, встретимся еще когда-нибудь, Отъезд НМ для меня некоторая
потеря, хотя виделись мы очень редко. Познакомились мы лет двадцать назад.
НМ тогда только что вышел из заключения. Просидел десять лет за стихи.
Познакомил нас КК, мой хороший друг, очень симпатичный человек, сейчас
известный специалист по эстетике. НМ читал стихи, написанные в лагере.
Начиналось время, когда философы переставали ссылаться на Хозяина. Перед
встречей я был на Ученом совете, на котором обсуждалась докторская
диссертация с критикой Хозяина. Я тогда выступил и сказал, что мертвого льва
может лягнуть даже осел, что автор диссертации при жизни Хозяина ползал
перед ним в прахе и лизал следы его сапог. Один мой старый знакомый сказал
мне по этому поводу, что я недобитый культист. Этот знакомый знал, что я еще
в юности выступал против Хозяина. Этот знакомый во время войны служил в
заградотряде, а студентом громил космополитов, менделистов и вообще всех,
кого положено было громить. Теперь он становился таким прогрессивным и
левым, что мне с моим чуть ли не прирожденным антикультизмом делать уже было
нечего. Он был одним из многих. Стихи НМ теряли смысл. ЭН тогда уже сделал
решительные и необратимые шаги в направлении к теперешнему большому
художнику. Я дружил с ним уже несколько лет и был абсолютно уверен в том,
что он состоится. В той ситуации, которая складывалась тогда во всех
социально значимых сферах нашей жизни, четко обозначились два лагеря. Один
лагерь составляли мракобесы и реакционеры. К этому лагерю себя не причислял
никто. Другой лагерь составляли все те, кто был против мракобесов и
реакционеров и стремился к демократии, либерализму, прогрессу. К этому
лагерю причисляли себя все остальные. Они делились на молодых и старых.
Молодые про себя считали старых мракобесами, а старые про себя считали
молодых смутьянами, подверженными влиянию Запада. Вслух старались выражаться
несколько иначе. Началась обыденная борьба за должности, премии, оклады,
степени, звания, заграничные командировки и прочие блага. И были еще
единицы, которые с самого начала понимали: надо уйти от всего этого в
сторону, заняться своим делом, требующим труда, времени и способностей, и
через это свое частное дело выходить в какой-то иной разрез бытия. ЭН был
одним из них. Не знаю, было у него это продуманным актом или интуицией
незаурядного человека. Я склоняюсь к последнему, ибо ясность в понимании
социальной ситуации пришла позднее. Но факт остается фактом. Если начинается
паническая сутолока, надо уходить в сторону и искать свою дорогу, которая не
заведет в тупик. ЭН это и сделал. Здесь не было продуманного расчета. Все
получилось само собой. Его просто вытолкнули в оригинальность. Что здесь
было решающим? Может быть ощущение огромной жизненной силы и почти
болезненная жажда труда. Известный художник Г, с которым я тогда также был
хорошо знаком, неоднократно говорил, что ЭН ухитрился, устроился, урвал. Я
готов с этим согласиться. ЭН действительно ухитрился в том же смысле, в
каком Шаляпин ухитрился петь басом, а Бетховен сочинять необычную по тем
временам музыку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
знакомыми стали общаться через иностранных журналистов и иностранное радио.
Произвели, допустим, у ибанца А обыск. И правильно сделали, не храни дома и
не передавай другим книгу, не дозволенную к печати. Вместо того, чтобы
ходить по знакомым и всем рассказывать, что с ним стряслось (а умолчать о
таком деле никак нельзя!), А собирает иностранных журналистов, и на другой
день весь мир (в том числе -- и знакомые А), знает об этом выдающемся
событии. Или, допустим, ибанец В захотел съездить за границу (ишь, чего
захотел!), а его не выпустили. И не сказали, почему. Опять-таки кличет В
иностранных журналистов, и на другой день весь мир только и говорит о том,
что В не выпустили за границу. Причем, говорит с таким видом, будто
заграница без В уже жить никак не может. Слово "интервью" стало привычным.
Один персональный пенсионер в поисках общественной уборной обратился к
прохожим с просьбой дать ему интервью на эту тему. Прохожие шарахнулись в
стороны. Подоспевшие на помощь дружинники забрали пенсионера. Хотя тот
поклялся, что он не интеллигент, и в доказательство предъявил засиженный
мухами и клопами диплом Наивысшей Академии Ликвидации Полнейшей
Безграмотности, ему не поверили.
БЫТ[x]
Что так долго, спрашивает меня жена. Очередь, говорю я. Тебе опять два
яйца битых подсунули, говорит она. В магазины тебя пускать нельзя. У тебя на
физиономии написано, что тебя надо обманывать. Мир висит на волоске от
войны, говорю я, а ты -- про битые яйца! Плевать на войну, говорит она.
Заставить бы их побегать по магазинам и поторчать в очередях, они бы живо...
Я представил себе картину. ООН. В очередь за маслом и яйцами стоят
Киссинджер, Садат, Помпиду и прочие. Голда Меир их обсчитывает. Черчилль
лезет без очереди, уверяя, что он опаздывает на работу и что дома у него
грудной младенец плачет. Кстати, говорит жена, ты собирался поговорить с Г
насчет сына. Не забывай, в этом году детям интеллигентов прямо из
десятилетки без связей путь в институты практически закрыт. А если в
институт не поступит, в армию заберут. Не беда, говорю я, пусть послужит. Я
не против армии, говорит жена. Но почему для Их детей нет проблемы
института? Чем наш сын виноват, что ты не рабочий и не крестьянин? Позвонил
НК. Ты знаешь, говорит, какая ужасная неприятность случилась со мной вчера!
Зашел я в сортир. И прицепилась ко мне какая-то старушенция. Если бы ты
послушал, как она на меня кричала! На всю площадь кричала что-то про
молодежь, про бороду и даже про тлетворное влияние... Это я-то молодежь!
Молодежь, говорю, понятие не возрастное, а социальное. Пока ты не заведуешь
никем и ничем, ты молодежь. И твоя незначительность написана на твоей роже.
Представляешь, говорит, милицию звала, свистела! Может быть, она права,
спрашиваю я. Может быть, ты на самом деле неправильно помочился? Может быть,
говорит он. Там, знаешь, такая грязь. Я подошел на минимальное безопасное
расстояние. Протокол не составили, спрашиваю я. Ну, слава богу. На работу не
сообщат, успокойся. Я понимаю, говорит он, что пустяки все это. А работать
не могу. Кстати, НМ все-таки уезжает.
НЕМНОГО ИСТОРИИ[x]
Я позвонил НМ. Очень жаль, говорю, что уезжаешь. Что поделаешь, сказал
он. Ты же все понимаешь. Желаю тебе удачи, сказал я. Я тебя никогда не
забуду. Я тебя тоже не забуду, сказал он. Главное, я не чувствую, что делаю
ошибку. Надеюсь, встретимся еще когда-нибудь, Отъезд НМ для меня некоторая
потеря, хотя виделись мы очень редко. Познакомились мы лет двадцать назад.
НМ тогда только что вышел из заключения. Просидел десять лет за стихи.
Познакомил нас КК, мой хороший друг, очень симпатичный человек, сейчас
известный специалист по эстетике. НМ читал стихи, написанные в лагере.
Начиналось время, когда философы переставали ссылаться на Хозяина. Перед
встречей я был на Ученом совете, на котором обсуждалась докторская
диссертация с критикой Хозяина. Я тогда выступил и сказал, что мертвого льва
может лягнуть даже осел, что автор диссертации при жизни Хозяина ползал
перед ним в прахе и лизал следы его сапог. Один мой старый знакомый сказал
мне по этому поводу, что я недобитый культист. Этот знакомый знал, что я еще
в юности выступал против Хозяина. Этот знакомый во время войны служил в
заградотряде, а студентом громил космополитов, менделистов и вообще всех,
кого положено было громить. Теперь он становился таким прогрессивным и
левым, что мне с моим чуть ли не прирожденным антикультизмом делать уже было
нечего. Он был одним из многих. Стихи НМ теряли смысл. ЭН тогда уже сделал
решительные и необратимые шаги в направлении к теперешнему большому
художнику. Я дружил с ним уже несколько лет и был абсолютно уверен в том,
что он состоится. В той ситуации, которая складывалась тогда во всех
социально значимых сферах нашей жизни, четко обозначились два лагеря. Один
лагерь составляли мракобесы и реакционеры. К этому лагерю себя не причислял
никто. Другой лагерь составляли все те, кто был против мракобесов и
реакционеров и стремился к демократии, либерализму, прогрессу. К этому
лагерю причисляли себя все остальные. Они делились на молодых и старых.
Молодые про себя считали старых мракобесами, а старые про себя считали
молодых смутьянами, подверженными влиянию Запада. Вслух старались выражаться
несколько иначе. Началась обыденная борьба за должности, премии, оклады,
степени, звания, заграничные командировки и прочие блага. И были еще
единицы, которые с самого начала понимали: надо уйти от всего этого в
сторону, заняться своим делом, требующим труда, времени и способностей, и
через это свое частное дело выходить в какой-то иной разрез бытия. ЭН был
одним из них. Не знаю, было у него это продуманным актом или интуицией
незаурядного человека. Я склоняюсь к последнему, ибо ясность в понимании
социальной ситуации пришла позднее. Но факт остается фактом. Если начинается
паническая сутолока, надо уходить в сторону и искать свою дорогу, которая не
заведет в тупик. ЭН это и сделал. Здесь не было продуманного расчета. Все
получилось само собой. Его просто вытолкнули в оригинальность. Что здесь
было решающим? Может быть ощущение огромной жизненной силы и почти
болезненная жажда труда. Известный художник Г, с которым я тогда также был
хорошо знаком, неоднократно говорил, что ЭН ухитрился, устроился, урвал. Я
готов с этим согласиться. ЭН действительно ухитрился в том же смысле, в
каком Шаляпин ухитрился петь басом, а Бетховен сочинять необычную по тем
временам музыку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127