Поблизости от них находились лошади и четыре мула. Лошади, что называется, «добрые», но не больше, а вот мулы, похоже, были мексиканского происхождения и принадлежали к той породе, которую там называют словом «нобилларио». Они продаются значительно дороже своих собратьев - минимум по тысяче марок за голову. Особняком держались три лошади, но какие! Благородного облика, белые, в коричневых яблоках. Таких животных можно получить только в результате долгого, кропотливого отбора. Их экстерьер вызывал воспоминание о знаменитом вороном жеребце Виннету и о рысаках дакота, которых сейчас уже не существует. Они ласкались, весело играли друг с другом, и любой, несомненно, счел бы их за братьев и сестер.
Вблизи палатки лежала куча одеял и других принадлежностей путешественника, среди них - около двух десятков седел, в том числе и дамские. Выходит, с этими шестью назойливыми молодыми людьми были женщины? И сколько вообще человек в этой компании, если одних седел двадцать? Скорее всего, я не ошибся: на простых уличных дебоширов они не слишком похожи, хотя и сошли с праведного пути. Они могли быть хуже хулиганов! Я достал из чемодана два револьвера, зарядил их и спрятал под жилет.
- Ради Бога! Что ты делаешь? - взмолилась Душенька.
- Ничего, что может вызвать твою тревогу, - успокоил ее я.
- Но ты будешь стрелять!
- Нет. А даже если и выстрелю, то не в человека.
- И все-таки! Давай лучше поужинаем здесь, наверху.
- Ты хочешь осрамить меня?
- Нет! - ответила она решительно. - Иди!
Мы спустились и без приветствия сели за свой стол. Наступила короткая пауза. Нас бесцеремонно осматривали и оценивали. После чего тихонько посовещались, - по всей вероятности, задумали какую-то выходку.
- Они художники, - пояснил Папперман, присаживаясь за наш стол. - Художники и скульпторы. Им надо на юг, к апачам, как они говорят!
- Вот как?! Что же они собираются там делать?
- Не знаю. Они мне ничего не сказали. Я понял лишь, что их туда пригласили. Завтра утром они уезжают. Молокососы! Ведут себя, будто у них ума палата! Вы слышали, о чем они спрашивали?
- Да.
- И что я им ответил - кто вы?
- Тоже.
- Я правильно сделал?
- Какая разница? Мне все равно, что думают обо мне эти люди.
- Они прямо-таки вышли из себя. Я предчувствую, что они сотворят какую-нибудь пакость.
- Пусть…
Едва я успел сказать это, как Хоуи встал и медленно направился к нам.
- Не связывайтесь! - предостерег Папперман.
- Наоборот, с удовольствием, - улыбнулся я. - Позвольте мне самому заняться ими и не вмешивайтесь!
Тут Хоуи приблизился, шутовски поклонился мне и спросил:
- Мистер Бартон, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, - кивнул я.
- Вы дуете на гармошке?
- А почему нет? Охотно сыграю и для вас.
- А это миссис Бартон? - Он указал на Душеньку.
- Конечно, - ответил я, глядя ему прямо в глаза.
- Она играет на гитаре?
- Может, вы желаете услышать ее?
- Попозже. Сейчас нам нужно вот это.
Он рывком сдернул белую скатерть, унес и спокойно расстелил ее на своем столе.
- Какая наглость! Это же бесстыдство! - не выдержал Папперман и уставился на меня.
Душенька не проявила никаких эмоций.
- Спокойно! - тихо произнес я. - Мы терпеливо снесем все оскорбления.
Тут появился новый хозяин, чтобы обслужить нас. Сначала он принес тарелки и приборы. Едва он отвернулся, как Хоуи унес их к себе. Затем хозяин подал суп. И суповая миска тотчас же перекочевала к соседям. Они быстро ее опустошили и вернули нам. То же самое было проделано с остальными блюдами, в том числе и с фруктами. В конце концов перед нами оказалась груда грязных тарелок, блюдец и чашек. Все происходящее сопровождалось издевками и наглым ржанием.
- И ведь они не негры, не индейцы, а белые! - в смятении воскликнул Папперман. - Что скажете, сэр?
- Вероятно, очень скоро вы услышите, - ответил я, не спуская глаз с разудалой компании… - Когда эти «джентльмены» должны получить свои порции?
- Пожалуй, через часик. Моя старая кухарка уволилась, а новая хозяйка, которая сама готовит, делает это довольно медленно.
- Отлично! Душенька, у тебя есть желание сыграть на гитаре?
- Как ты это себе представляешь? - удивилась она.
- Узнаешь позже. Скажи лишь только - хорошее ли у тебя настроение? Губная гармоника и гитара в моей сумке.
- А револьвер? - уже почти поняла меня Душенька.
- Там же.
- Это опасно?
- Вовсе нет!
- Тогда и я поиграю!
- Прекрасно! Начинается второе отделение комедии! Занавес поднимается!
Хоуи снова подошел к нам, остановился, широко расставив ноги, и произнес:
- Я с маленькой просьбой. Мы ведь художники. Хотим написать портреты миссис и мистера Бартон, а также мистера Паппермана.
- Все шестеро? - уточнил я.
- Да.
- Но нас всего трое.
- И хорошо. Вы позволите?
- Хм, с большим удовольствием. Но только при одном условии.
- Каком?
- Мы останемся там, где сидим.
- Идет! Хотя мы бы хотели, чтобы вы находились в другом положении, но удовлетворимся и этим. Только сидите и не двигайтесь, иначе не выйдет высокого искусства! Можно начинать!
Подвыпившие «художники» вынули бумагу из сумок и принялись «рисовать». Тем временем я заметил, что кто-то шел по направлению к отелю со стороны пустоши. Человек был одет по-индейски и нес на спине упакованный в кожу внушительный груз. Человек шел медленно, - видимо, очень устал. Возле лошадей он остановился и осмотрел их. Потом двинулся дальше. Когда путник подошел так близко, что можно было разглядеть его лицо, мы обнаружили, что ему года двадцать два - двадцать три. У него были правильные черты лица, а волосы, как у Виннету, собраны в пучок и отброшены на спину. Когда незнакомец подошел к дверям «сада», Папперман воскликнул:
- Egad , это он!
- Кто? - спросил я.
- Молодой Орел! Четыре года назад он в последний раз спускался с гор пешком, прямо как сегодня. Тогда он два дня гостил у меня и отдал свой индейский костюм мне на хранение, когда уезжал. Он сказал, что если не умрет, то через несколько лет вернется и заберет его. У него не было с собой никаких денег, только наггиты, да и то немного - сотни на три долларов… Посмотрите, да он совсем ослаб!
- Он, вероятно, голоден! - добавил я.
- Он совсем обессилел! - подала голос Душенька. - Еле плетется! Принесите скорее еще один стул, мистер Папперман!
Вестмен поспешил выполнить ее просьбу. Душенька подошла к двери, взяла индейца за руку и попросила быть нашим гостем.
- Прямо как Ншо-Чи, которая всегда сострадала! - проговорил индеец и тяжело опустился на стул.
Мы ослабили ремни на его плечах и сняли плотно обтянутый кожей тюк, в котором было не меньше тридцати килограммов. Почему он произнес имя Ншо-Чи, сестры моего Виннету? Значит, он апач?
Папперман тем временем подошел к «художникам» и попросил бренди для нового гостя.
- Бренди не для красных, а для белых!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94