– Я не хочу на землю. Я хочу к своим богам.
С лица Инанны исчезла улыбка. Раджаю показалось, что богиня обиделась.
– Ах, ну, конечно. Опять предрассудки смертных. А ты уверен, что боги Вендии примут тебя лучше, чем мы? Мой тебе совет, Раджай: подумай хорошенько. Не многовато ли грехов ты совершил при жизни? Почитал ли богов, к которым теперь просишься? Часто ли молился? Не скупился ли на пожертвования церкви? Учти, божества твоего народа не столь снисходительны к грешникам, как мы с сестрой. За тебя хлопотал сам Анунна, а его просьба кое-что значит. Но только здесь. Там, – показала она на унылый серый горизонт, – спрос с тебя будет совсем другой.
– Я готов ответить за все, – упрямился покойник. – Отпусти меня, пожалуйста.
Инанна опять тяжко вздохнула и, окинув Раджая сочувственным взглядом, произнесла:
– Ну, как знаешь. – И добавила с грустной улыбкой: – Бедный Анунна. Не везет ему с искуплением.
Багровый туман затянул серебристую равнину, а когда он рассеялся, Раджай оказался на поле битвы. Горячий ветер уносил пыль за холмы. В полуденной жаре глохли стоны умирающих. Раджай обессилено опустился на землю.
Ординарец вел к командиру его коня. У кшатрия грудная клетка была разворочена ударом меча, а у коня отрубленная голова висела на полоске кожи и шейных сухожилиях. Моргая большими печальными глазами, животное сообщило хозяину:
– Эти когирцы – сущие демоны.
– Призраки во плоти, – поправил Раджай, вспомнив слова Анунны. И заметил сочувственно: – Вижу, вам тоже досталось.
– Полный разгром, ваша доблесть. Когда вы упали с коня, старик закричал своим воинам: «Пора, богатыри! Проснитесь и сражайтесь, иначе проснется Нергал!». Они схватились за мечи и уложили не меньше двухсот наших и тогда кшатрии, видя, что призраков не берет ни стрела, ни копье, ни сабля, разбежались кто куда. Я хотел добраться до старика, но, увы. – Он со вздохом прижал ладони к разрубленной груди и воскликнул удивленно: – О! Смотрите, ваша доблесть – заживает! И у вас.
Раджай поднял руку и нащупал края страшной раны на голове. И верно, заживает! Уже не шире кулака. Чудеса, да и только. «Не зря я просился к своим богам», – с ухмылкой подумал он.
– Не радуйся, хозяин, – уныло изрек конь, с которым не происходило никаких видимых метаморфоз. – На этом свете исцеление ран – дурной признак. Очень дурной.
– Почему? – хором спросили Раджай и ординарец.
– А как ты думаешь, – вымолвила полуотрубленная конская голова, – кому после смерти дается здоровое тело?
– Кому? – Раджай в тревоге и нетерпении смотрел на коня. – Ну, говори, не томи!
– Грешнику, вот кому. Дабы выстрадать искупление. Душевные муки, бесспорно, ужасны, но если их усугубляют телесные… Признаться, хозяин, я всегда мечтал поменяться с тобой местами, однако сейчас… Слава богам, что создали меня безропотной подневольной скотиной, – задумчиво добавил скакун. – За короткий лошадиный век и захочешь, не нагрешишь.
* * *
Из двенадцати воинов, которых Ну-Ги водил в бой, в деревню вернулся только один. Он едва сидел на коне, упираясь израненными руками в переднюю луку, но лицо его сияло торжеством. Рядом просыпались в седлах его невредимые товарищи, ошеломленно вертели головами, испуганно перекликались. Старец в лохмотьях сидел на травянистой обочине дороги и баюкал на коленях бронзовую цепь, забрызганную кровью и мозгом.
Сонная одурь спала и с Конана. Пока за холмами, обступавшими деревню, кипела схватка, он неподвижно сидел на коне с полуприкрытыми глазами; сознание было ясным, но тело ему не подчинялось. Кругом стоял богатырский храп, и Конан по мере своих способностей (о которых он доселе не подозревал) участвовал в этом диковинном хоре. С детским прискуливаньем храпел израненный Сонго, не отставала от него и нежная Юйсары. Только Тахем, некогда постигший азы волшебства и поднакопивший к старости кое-какую магическую силу, с огромным трудом перебарывал наваждение, но и он время от времени начинал дышать медленно и с присвистом.
Конан хлестнул коня плетью и выехал по дороге на деревенскую околицу. Окинул взглядом поле боя. Хмуро покачал головой и вернулся к своим людям.
– Колдун, – грозно обратился он к тощему старцу, – я не знаю, как с тобой быть. Благодарить или снести башку с плеч. Я тебя не просил о помощи. Что тебе надо от меня, зачем лезешь в мои дела?
– Благодарить? – Старик взглянул на него с притворным изумлением. – Кхи-кхи-хи… Неужели ты на это способен, киммериец?
«Безумец, – снова подумал Конан, рассматривая чудовищное существо, – Дряхлая полоумная мумия с того света. Видно, и впрямь близится закат хайборийской эры, если демоны загробного мира так нагло вмешиваются в людские судьбы». – Из-за тебя я потерял одиннадцать человек…
– Двенадцать, – поправил истекающий кровью воин. – По меньшей мере, четыре из моих ран смертельны, и сейчас я уйду… Но не расстраивайся, командир. Дело того стоило. – Со счастливой улыбкой он закрыл глаза и начал клониться вбок, друзья успели подхватить его и осторожно опустили на землю. Один из них поднял голову и растерянно сообщил:
– Он мертв.
– Зато спасен отряд, кхи-кхи-хи! И ты, Конан, остался жив, и теперь за тобой должок.
– Должок? – Киммериец зло сверкнул глазами. – О чем ты говоришь, демон? Из-за тебя я нажил опаснейших врагов! Теперь на меня будет охотиться вся вендийская армия.
– Пустяки. – Старец махнул сухонькой дланью, звякнула цепь. – Кшатрии еще не скоро очухаются, а когда к ним на подмогу придут войска губернатора, ты уже будешь на перевале. Там тебя стерегут афгулы, но с этими суеверными дикарями мы уж как-нибудь справимся. – Он зазвенел цепью и жутко завыл, крутя головой, а потом ощерил в омерзительной ухмылке черные пеньки зубов.
– С чего ты взял, – спросил Конан, у которого мурашки побежали по плечам и спине, – что я поверну назад?
– С того, кхи-хи, что ты не посмеешь отказать старому почтенному привидению. За тобой должок, или уже забыл? Добро бы разговор шел о пустяках, а то ведь о судьбе мира! Не только мира смертных, но и вашего, загробного! Думаешь, ему сладко жилось при Нергале? Там, – он сделал свободной рукой неопределенный жест, – сейчас равновесие. Инанна худо-бедно уживается с Эрешкигалью, и вместе сестры держат в узде пантеон. При всех недостатках верховных богинь, надо отдать должное их здравомыслию. Они не лезут в чужие владения. Не задирают иноземных богов. А когда проснется Нергал, все сразу изменится, и вовсе не к лучшему. Уж поверь, кхи-кхи-хи.
Конан поверил. От кого другого услышишь такие речи – сочтешь бредом буйнопомешанного. Но старик не бросает слов на ветер. Доказательства сему лежат за деревенской околицей, к ним уже слетается воронье.
– Сначала я закончу работу для Сеула Выжиги, – твердо сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94