Сам же Нулан еще вчера вечером принял роковое решение, но не торопился посвящать в свои планы то жалкое, что осталось от лихой конной сотни.
В последний раз глотнув сладковатого дыма и тряхнув головой и плечами, чтобы разогнать бодрящий хмель по всему телу, сотник встал с кошмы и направился к Роджу. Пленник затравленно следил за его приближением, стук зубов теперь напоминал топот десятков подкованных копыт по булыжной мостовой. Его короткие и жесткие рыжие волосы стояли дыбом, руки, привязанные к ободу громадного колеса, посинели и опухли, босые исцарапанные ноги спешили прикрыть пах, к которому в эту ночь приложился не один апийскин сапог.
– Ты, – сказал Нулан, опускаясь на корточки подле трусливого верзилы, – сейчас будешь говорить, а я буду думать, как с тобой быть. Понял? Или просто зарежу, или сначала поразвлекусь. Все от тебя зависит.
Родж торопливо закивал, на его грязной конопатой физиономии тоска и страх уступили крошечное местечко надежде.
– Как звать-величать?
У пленника постоянно дергались лицевые мышцы, казалось, бесчисленные веснушки пустились в дикий пляс и намерены прыгать и трястись, пока не осыплются.
– М-мать П-п-парсифалем нарекла, да м-мне потом имя не п-понравилось, я себе д-д-другое взял.
– Другое? – Нулан укоризненно покачал головой, в его стране за такое пренебрежение священной родительской волей парня удавили бы его собственной кишкой.
– Р-р-родж.
– Ну, пусть будет Родж. А скажи-ка мне, Родж, сколько все-таки людей в твоем отряде?
«Полтораста», – чуть было не ответил бритунец, как ночью, когда его, полузадушенного арканом, допросили второпях. И только интуиция, обостренная небывалым желанием выжить, спасла его от тычка ножом в глаз. Ибо Нулан не был расположен шутить и верить в сказки. Родж не сумел бы объяснить ему, почему полторы сотни свирепых наемных вояк, разозленных дерзкой атакой горстки обозников, до сих пор не обрушились на апийцев и не оставили от них мокрое место. Вот, например, полста – это бы еще было похоже на правду.
– Д-двадцать четыре. Это б-без меня.
– Двадцать четыре? – Нулан опешил. – Всего двадцать четыре?
– М-мало, что ли? – Лицо, перекошенное страхом, еще больше обезобразила кривая улыбка. – Мы ж вас с т-трех сторон зажали, зато коридор вдоль бережка оставили, к-кто ж мог знать, что вы на рожон попрете р-ради этих сучьих телег? Что у вас там, золотишко?
– Не твое шакалье дело, северянин. – Нулан полыхнул глазами и сменил гнев на милость. – Я тебе верю. Стало быть, больше твои дружки к нам не сунутся?
– А кто ж их знает? Отпусти, я схожу, поинтересуюсь.
Нулан ухмыльнулся. Пленник заметно осмелел, даже перестал заикаться.
– Кто командир?
Родж ответил не сразу – взвешивал риск. Коренастого апийца не так-то легко провести, это он уже понял. И все-таки он солгал – опять же по наитию. Похоже, спасительная интуиция взялась за дело всерьез.
– Конан.
Сотник покивал. Это имя объяснило ему все: и наглое нападение на численно превосходящий отряд, и соблазнительный коридор из западни, чтобы охрана не слишком держалась за обоз, и навязчивое желание Бен-Саифа переманить к себе этого талантливого военачальника.
– Я так и думал.
– Ну да? – На грязном лице успокаивались веснушки.
Нулан снова кивнул. Видно, сама Иштар диктует ему выбор. Что ж, быть посему.
– Как тут оказался отряд наемников?
Родж ухмыльнулся, ноги расслабленно вытянулись на траве. Он поглядел в бледное лицо подошедшего когирского аристократа, в знакомые надменные глаза, и развязно ответил:
– Так мы, ваша милость, больше не наемники. Наниматели-то вон как пятки смазали, не угонишься. Мы теперь сами по себе.
Что-то дрогнуло в лице молодого барона, и он отвернулся, ничего не сказав.
– Конан, – медленно проговорил Нулан. – Киммерийский бродяга, профессиональный солдат, родившийся на поле сражения…
– Ты с ним знаком?
Степняк, погруженный в задумчивость, не обратил внимания на оттенок тревоги в голосе пленника.
– Нет. Однако наслышан о его подвигах. – Нулан сорвал сухую былинку, обкусил с двух сторон, зажал между зубами. – Скажи, он и правда в одиночку семерых укладывает?
Родж усмехнулся. Его бывший командир – парень, конечно, не слабый, но уж семерых… А впрочем, сколько он укокошил в Гадючьей теснине? Бритунец вспомнил огромного варвара с перекошенным яростью лицом, орудующего длинным кровавым мечом. А еще Роджу припомнился здоровенный кулак в кольчужной рукавице, въехавший в его собственную физиономию, когда под натиском апийских копейщиков Конан ревом и тумаками приводил в чувства оробелые ряды наемников.
– Ну, в байках чего не услышишь… Хотя… Зря, что ли, в нашем отряде песенку походную сложили: «Выходите на меня хоть вдесятером, ежли вы без топоров, а я с топором, выходите на меня, всех передавлю, ежли вы с похмелья, а я – во хмелю».
Куплет пришелся степняку по душе, он хлопнул себя по ляжкам и засмеялся с кхеканьем и повизгиваньем. У Роджа еще больше отлегло от сердца, чутье шепнуло ему, что самое страшное миновало.
– И долго он собирается торчать на мосту?
Беззаботный тон мигом насторожил Роджа. «Эге! – мысленно обратился он к сотнику. – Сдается мне, у тебя, браток, времени в обрез».
– Это тебе решать, – ответил он вслух.
– Ну да? – Сотник догадывался, что он сейчас услышит.
– Ага. Конан хоть сей момент уйдет, ежели ты с ним поделишься. Треть ему, остальное вези куда хочешь. Ну и меня, конечно, отпустить надо, а то он на сделку не пойдет. Наш командир не из тех, кто лучших друзей в беде бросает.
– Пошлина, значит. – Сотник выдернул из зубов травинку и метнул, как дротик, в сторону.
– Ну, считай, что пошлина.
Нулан поднялся, и у Роджа в груди шевельнулся страх – неужели апиец не согласится? Тот хмуро произнес:
– Мне надо поговорить с людьми. Подожди.
Бритунец уныло покосился на свои сизые кисти, притянутые к ободу колеса сыромятными ремнями.
– О чем разговор? Подожду, конечно.
Нулан отошел, перед пленником опустился на корточки барон Ангдольфо.
– Значит, Конан не пошел за Бен-Саифом?
Имя не сказало Роджу ровным счетом ничего, но он на всякий случай кивнул.
– Почему?
Бритунец пожал плечами. Чтобы успешно врать, надо хотя бы представлять, о чем идет речь.
– Я видел, как напали на обоз, – сказал Ангдольфо. – Я думал, все погибли, кроме Конана и людей Зивиллы.
Родж внутренне успокоился – смирная кобылка по кличке Полуправда всегда лучше ее норовистой сестренки Наглой Лжи. Тише едешь, дольше проживешь.
– Так нас к тому времени при обозе уже не было, ваша светлость. Мы же сразу с Конаном не поладили, обиделись маленько за парней, которым он глотки перерезал, и после Лафата своим умом решили жить. Надоело, что все дырки нами затыкают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
В последний раз глотнув сладковатого дыма и тряхнув головой и плечами, чтобы разогнать бодрящий хмель по всему телу, сотник встал с кошмы и направился к Роджу. Пленник затравленно следил за его приближением, стук зубов теперь напоминал топот десятков подкованных копыт по булыжной мостовой. Его короткие и жесткие рыжие волосы стояли дыбом, руки, привязанные к ободу громадного колеса, посинели и опухли, босые исцарапанные ноги спешили прикрыть пах, к которому в эту ночь приложился не один апийскин сапог.
– Ты, – сказал Нулан, опускаясь на корточки подле трусливого верзилы, – сейчас будешь говорить, а я буду думать, как с тобой быть. Понял? Или просто зарежу, или сначала поразвлекусь. Все от тебя зависит.
Родж торопливо закивал, на его грязной конопатой физиономии тоска и страх уступили крошечное местечко надежде.
– Как звать-величать?
У пленника постоянно дергались лицевые мышцы, казалось, бесчисленные веснушки пустились в дикий пляс и намерены прыгать и трястись, пока не осыплются.
– М-мать П-п-парсифалем нарекла, да м-мне потом имя не п-понравилось, я себе д-д-другое взял.
– Другое? – Нулан укоризненно покачал головой, в его стране за такое пренебрежение священной родительской волей парня удавили бы его собственной кишкой.
– Р-р-родж.
– Ну, пусть будет Родж. А скажи-ка мне, Родж, сколько все-таки людей в твоем отряде?
«Полтораста», – чуть было не ответил бритунец, как ночью, когда его, полузадушенного арканом, допросили второпях. И только интуиция, обостренная небывалым желанием выжить, спасла его от тычка ножом в глаз. Ибо Нулан не был расположен шутить и верить в сказки. Родж не сумел бы объяснить ему, почему полторы сотни свирепых наемных вояк, разозленных дерзкой атакой горстки обозников, до сих пор не обрушились на апийцев и не оставили от них мокрое место. Вот, например, полста – это бы еще было похоже на правду.
– Д-двадцать четыре. Это б-без меня.
– Двадцать четыре? – Нулан опешил. – Всего двадцать четыре?
– М-мало, что ли? – Лицо, перекошенное страхом, еще больше обезобразила кривая улыбка. – Мы ж вас с т-трех сторон зажали, зато коридор вдоль бережка оставили, к-кто ж мог знать, что вы на рожон попрете р-ради этих сучьих телег? Что у вас там, золотишко?
– Не твое шакалье дело, северянин. – Нулан полыхнул глазами и сменил гнев на милость. – Я тебе верю. Стало быть, больше твои дружки к нам не сунутся?
– А кто ж их знает? Отпусти, я схожу, поинтересуюсь.
Нулан ухмыльнулся. Пленник заметно осмелел, даже перестал заикаться.
– Кто командир?
Родж ответил не сразу – взвешивал риск. Коренастого апийца не так-то легко провести, это он уже понял. И все-таки он солгал – опять же по наитию. Похоже, спасительная интуиция взялась за дело всерьез.
– Конан.
Сотник покивал. Это имя объяснило ему все: и наглое нападение на численно превосходящий отряд, и соблазнительный коридор из западни, чтобы охрана не слишком держалась за обоз, и навязчивое желание Бен-Саифа переманить к себе этого талантливого военачальника.
– Я так и думал.
– Ну да? – На грязном лице успокаивались веснушки.
Нулан снова кивнул. Видно, сама Иштар диктует ему выбор. Что ж, быть посему.
– Как тут оказался отряд наемников?
Родж ухмыльнулся, ноги расслабленно вытянулись на траве. Он поглядел в бледное лицо подошедшего когирского аристократа, в знакомые надменные глаза, и развязно ответил:
– Так мы, ваша милость, больше не наемники. Наниматели-то вон как пятки смазали, не угонишься. Мы теперь сами по себе.
Что-то дрогнуло в лице молодого барона, и он отвернулся, ничего не сказав.
– Конан, – медленно проговорил Нулан. – Киммерийский бродяга, профессиональный солдат, родившийся на поле сражения…
– Ты с ним знаком?
Степняк, погруженный в задумчивость, не обратил внимания на оттенок тревоги в голосе пленника.
– Нет. Однако наслышан о его подвигах. – Нулан сорвал сухую былинку, обкусил с двух сторон, зажал между зубами. – Скажи, он и правда в одиночку семерых укладывает?
Родж усмехнулся. Его бывший командир – парень, конечно, не слабый, но уж семерых… А впрочем, сколько он укокошил в Гадючьей теснине? Бритунец вспомнил огромного варвара с перекошенным яростью лицом, орудующего длинным кровавым мечом. А еще Роджу припомнился здоровенный кулак в кольчужной рукавице, въехавший в его собственную физиономию, когда под натиском апийских копейщиков Конан ревом и тумаками приводил в чувства оробелые ряды наемников.
– Ну, в байках чего не услышишь… Хотя… Зря, что ли, в нашем отряде песенку походную сложили: «Выходите на меня хоть вдесятером, ежли вы без топоров, а я с топором, выходите на меня, всех передавлю, ежли вы с похмелья, а я – во хмелю».
Куплет пришелся степняку по душе, он хлопнул себя по ляжкам и засмеялся с кхеканьем и повизгиваньем. У Роджа еще больше отлегло от сердца, чутье шепнуло ему, что самое страшное миновало.
– И долго он собирается торчать на мосту?
Беззаботный тон мигом насторожил Роджа. «Эге! – мысленно обратился он к сотнику. – Сдается мне, у тебя, браток, времени в обрез».
– Это тебе решать, – ответил он вслух.
– Ну да? – Сотник догадывался, что он сейчас услышит.
– Ага. Конан хоть сей момент уйдет, ежели ты с ним поделишься. Треть ему, остальное вези куда хочешь. Ну и меня, конечно, отпустить надо, а то он на сделку не пойдет. Наш командир не из тех, кто лучших друзей в беде бросает.
– Пошлина, значит. – Сотник выдернул из зубов травинку и метнул, как дротик, в сторону.
– Ну, считай, что пошлина.
Нулан поднялся, и у Роджа в груди шевельнулся страх – неужели апиец не согласится? Тот хмуро произнес:
– Мне надо поговорить с людьми. Подожди.
Бритунец уныло покосился на свои сизые кисти, притянутые к ободу колеса сыромятными ремнями.
– О чем разговор? Подожду, конечно.
Нулан отошел, перед пленником опустился на корточки барон Ангдольфо.
– Значит, Конан не пошел за Бен-Саифом?
Имя не сказало Роджу ровным счетом ничего, но он на всякий случай кивнул.
– Почему?
Бритунец пожал плечами. Чтобы успешно врать, надо хотя бы представлять, о чем идет речь.
– Я видел, как напали на обоз, – сказал Ангдольфо. – Я думал, все погибли, кроме Конана и людей Зивиллы.
Родж внутренне успокоился – смирная кобылка по кличке Полуправда всегда лучше ее норовистой сестренки Наглой Лжи. Тише едешь, дольше проживешь.
– Так нас к тому времени при обозе уже не было, ваша светлость. Мы же сразу с Конаном не поладили, обиделись маленько за парней, которым он глотки перерезал, и после Лафата своим умом решили жить. Надоело, что все дырки нами затыкают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94