– Да, Тарк, все в порядке. Кроме одного пустячка.
– Пустячка? – с натужным спокойствием переспросил Сонго. – Что ты имеешь в виду?
Дружелюбие вновь сменилось ненавистью.
– А то, что никто из вас, подлых убийц, не уйдет живым с этого перевала. И первым подохнешь ты!
Сонго вскинул руки, чтобы защититься от разящей стали, и вскрикнул от острой боли. Брызнула кровь. Афгул с проклятием отдернул кинжал, а Сонго – пробитую ладонь. Клинок снова взметнулся, чтобы вслед за хищным взглядом афгульского вождя вонзиться в незащищенное горло когирца. В такой ситуации Сонго, не успевшего выхватить меч или кинжал, могло спасти только одно – падение с коня. Он опрокинулся вбок, но противник – ловкий и опытный воин – вмиг разгадал его замысел и перевел прямой выпад в удар сверху вниз с поворотом кисти. Клинок нашел щель между наколенником и поножей, пронзил икру и царапнул о седло. Сонго снова закричал, а вождь афгулов оставил кинжал в ране, загикал, разворачивая коня, и во весь опор помчался к своим. Вдогонку метнулось несколько стрел, но ни одна даже не задела беглеца.
– Стоять! – взлетел над когирскими шеренгами рев Конана. – Не стрелять!
Конь вынес его из рядов и помчал вперед – не за афгулом, а к Сонго, со стоном упавшему на землю. Киммериец спешился и наклонился над раненым. Их окружило несколько воинов, Один достал из седельной сумки и протянул чистые льняные лоскуты.
– В строй! – рявкнул Конан, озираясь. – В любой момент ударить могут. Проклятый афгул меня узнал.
* * *
Результаты исследований выглядели неутешительно. Как ни испытывали золотую клетку преподобные Кеф и Магрух, в ней не появилось даже малейшей бреши. Мелкоячеистая сеть только казались золотой – на самом деле «материал», из которого она была «изготовлена», поражал своей эластичностью и прочностью.
Недоумение короля и жрецов усугублялось от того, что на самом деле клетки не существовало. Она появлялась ниоткуда, лишь когда он медитировал – покидал собственное тело и взмывал над землей. Клетка выполняла одну-единственную функцию: ограничивала свободу передвижения души, оставившей тело. Не только души короля, но и Кефа, и Магруха, и Ибн-Мухура, и всех остальных жрецов, спешно привлеченных к опытам. Любой жрец, худо-бедно умевший путешествовать вне тела, ни разу не смог подняться над куполом высотой сорок, а максимальным диаметром – двадцать пять локтей, и посмотреть, что (или кто) витает вовне. Где бы ни находился жрец-исследователь, стоило ему погрузиться в транс и просочиться сквозь собственное темя, как над ним возникал золотой колпак.
Абакомо рвал и метал. Он себе казался бабочкой, которую походя накрыл сачком досужий ловец насекомых, да так и оставил, отвлеченный другими делами.
Ко всему прочему сачок оказался с норовом. И весьма не жаловал любопытных. Как только кто-нибудь из исследователей переступал некие границы дозволенного, колпак старался запугать его, а если не удавалось, наказывал физически.
Так, преподобный Магрух, возвратясь в тело после бесплодной попытки добраться до сути явления, обнаружил у себя на лбу здоровенную шишку, а во рту – зуб, болтающийся на одном корешке. Кеф, витая под куполом, вдруг с ужасом увидел собственное физическое тело – оно поднималось к нему с вытаращенными от боли глазами, разевая рот в немом крике; пальцы удлинялись, превращаясь в омерзительные щупальца, а из ноздрей выскальзывали черви и пиявки. Бывалый эрешит всякого насмотрелся за многие годы трансцендентальной практики, но от сего кошмарного зрелища он едва не тронулся умом. Собрав остатки мужества, Кеф нырнул обратно в тело через плешивую макушку и тотчас оказался на полу с вывихнутой стопой и ушибленным плечом.
Но хуже всех досталось Ибн-Мухуру. Терроризируя его, колпак проявил недюжинную изобретательность; казалось, упорство храброго ануннака только раззадоривает его. Даже у Абакомо дрожали энергетические копии поджилок, когда громадные летучие мыши-вампиры, одна другой ужаснее, так густо облепили Ибн-Мухура, что он даже пошевелиться не мог. Королю, преподобным наставникам и восьми их помощникам, жрецам из обоих храмов, с превеликим трудом удалось вырвать из мышиных когтей изнемогающую душу ануннака. По возвращении в тело он залпом выпил целый кувшин вина, а потом долго ругался, пересчитывая новые седые волосы в шевелюре и бороде.
– А может, его заклинаниями пощупать? – спросил Кеф, когда все остальные методы исследований не дали почти никаких плодов.
Император Великой Агадеи со злостью и страхом поглядел на дымящиеся останки медитативного манка – легкость, с какой несуществующему колпаку удалось разделаться с физическим объектом, наводила на грустные размышления. К заклинаниям ни Абакомо, ни его сподвижники пока не прибегали. Не осмеливались. Он кивнул, и преподобный Кеф, исполнясь мрачной решимости, «произнес» нараспев:
– Лахунда хугуру ха. Ваставур нигилла механиди. Загамид ва, ва пуроста – экизибир.
– Это против злых чар, – объяснил он императору. – Древняя штучка. От многих напастей помогает.
На стенке колпака появился бледно-желтый нарост, смахивающий на гриб-дождевик. Он насмешливо популь-сировал, затем, непристойно вихляя, потянулся к Кефу.
– Камалун грунада, сапихон нигилла механиди, – гнусаво «промолвил» Кеф. – А! – воскликнул он, когда «гриб» отпрянул. – Не нравится?!
«Гриб» раздулся и лопнул, обрызгав Кефа зеленой жижей.
– Очень смешно, – обиделся эрешит.
– Слушай! – воззвал Абакомо в отчаянии и гневе, запрокинув голову. – Кто ты такой, и какого демона тебе от меня надо?
В то же мгновение кругом воцарился мрак, а когда он слегка рассеялся, Абакомо увидел перед собой мертвеца, прикованного за руку к стене золотой клетки. Покойник в пыльном рубище висел неподвижно, уронив голову на грудь; подле его ног поблескивала вода в источнике.
– Ну-Ги! – ошеломленно «вскричал» Абакомо. – Так вот чьи это козни!
Отшельник приподнял голову – жуткий череп, обтянутый полупрозрачной, точно вощеный шелк, кожей. Со скрипом окаменелых суставов отпала нижняя челюсть. Темные провалы глазниц повернулись к Абакомо.
– Отвечай! – потребовал властелин Агадеи, Нехрема и Когира. – Что ты хочешь от меня, нежить?
– Грубишь почтенному старцу, – упрекнул отшельник «голосом» ярмарочного чревовещателя. – Досадная прореха в воспитании. Ее бы не было, если бы тринадцать лет назад ты испил из моего источника.
– Что? – Абакомо опешил. – Так значит, мне тогда не померещилось?
Хрустя шейными позвонками, мертвец поводил головой из стороны в сторону.
– Не всякий, кто пьет из моего источника, обретает мудрость и чистоту сердца. Только тот, кому я сам предлагаю. А таких людей не бывало среди тех, кто приходил в мою пещеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Пустячка? – с натужным спокойствием переспросил Сонго. – Что ты имеешь в виду?
Дружелюбие вновь сменилось ненавистью.
– А то, что никто из вас, подлых убийц, не уйдет живым с этого перевала. И первым подохнешь ты!
Сонго вскинул руки, чтобы защититься от разящей стали, и вскрикнул от острой боли. Брызнула кровь. Афгул с проклятием отдернул кинжал, а Сонго – пробитую ладонь. Клинок снова взметнулся, чтобы вслед за хищным взглядом афгульского вождя вонзиться в незащищенное горло когирца. В такой ситуации Сонго, не успевшего выхватить меч или кинжал, могло спасти только одно – падение с коня. Он опрокинулся вбок, но противник – ловкий и опытный воин – вмиг разгадал его замысел и перевел прямой выпад в удар сверху вниз с поворотом кисти. Клинок нашел щель между наколенником и поножей, пронзил икру и царапнул о седло. Сонго снова закричал, а вождь афгулов оставил кинжал в ране, загикал, разворачивая коня, и во весь опор помчался к своим. Вдогонку метнулось несколько стрел, но ни одна даже не задела беглеца.
– Стоять! – взлетел над когирскими шеренгами рев Конана. – Не стрелять!
Конь вынес его из рядов и помчал вперед – не за афгулом, а к Сонго, со стоном упавшему на землю. Киммериец спешился и наклонился над раненым. Их окружило несколько воинов, Один достал из седельной сумки и протянул чистые льняные лоскуты.
– В строй! – рявкнул Конан, озираясь. – В любой момент ударить могут. Проклятый афгул меня узнал.
* * *
Результаты исследований выглядели неутешительно. Как ни испытывали золотую клетку преподобные Кеф и Магрух, в ней не появилось даже малейшей бреши. Мелкоячеистая сеть только казались золотой – на самом деле «материал», из которого она была «изготовлена», поражал своей эластичностью и прочностью.
Недоумение короля и жрецов усугублялось от того, что на самом деле клетки не существовало. Она появлялась ниоткуда, лишь когда он медитировал – покидал собственное тело и взмывал над землей. Клетка выполняла одну-единственную функцию: ограничивала свободу передвижения души, оставившей тело. Не только души короля, но и Кефа, и Магруха, и Ибн-Мухура, и всех остальных жрецов, спешно привлеченных к опытам. Любой жрец, худо-бедно умевший путешествовать вне тела, ни разу не смог подняться над куполом высотой сорок, а максимальным диаметром – двадцать пять локтей, и посмотреть, что (или кто) витает вовне. Где бы ни находился жрец-исследователь, стоило ему погрузиться в транс и просочиться сквозь собственное темя, как над ним возникал золотой колпак.
Абакомо рвал и метал. Он себе казался бабочкой, которую походя накрыл сачком досужий ловец насекомых, да так и оставил, отвлеченный другими делами.
Ко всему прочему сачок оказался с норовом. И весьма не жаловал любопытных. Как только кто-нибудь из исследователей переступал некие границы дозволенного, колпак старался запугать его, а если не удавалось, наказывал физически.
Так, преподобный Магрух, возвратясь в тело после бесплодной попытки добраться до сути явления, обнаружил у себя на лбу здоровенную шишку, а во рту – зуб, болтающийся на одном корешке. Кеф, витая под куполом, вдруг с ужасом увидел собственное физическое тело – оно поднималось к нему с вытаращенными от боли глазами, разевая рот в немом крике; пальцы удлинялись, превращаясь в омерзительные щупальца, а из ноздрей выскальзывали черви и пиявки. Бывалый эрешит всякого насмотрелся за многие годы трансцендентальной практики, но от сего кошмарного зрелища он едва не тронулся умом. Собрав остатки мужества, Кеф нырнул обратно в тело через плешивую макушку и тотчас оказался на полу с вывихнутой стопой и ушибленным плечом.
Но хуже всех досталось Ибн-Мухуру. Терроризируя его, колпак проявил недюжинную изобретательность; казалось, упорство храброго ануннака только раззадоривает его. Даже у Абакомо дрожали энергетические копии поджилок, когда громадные летучие мыши-вампиры, одна другой ужаснее, так густо облепили Ибн-Мухура, что он даже пошевелиться не мог. Королю, преподобным наставникам и восьми их помощникам, жрецам из обоих храмов, с превеликим трудом удалось вырвать из мышиных когтей изнемогающую душу ануннака. По возвращении в тело он залпом выпил целый кувшин вина, а потом долго ругался, пересчитывая новые седые волосы в шевелюре и бороде.
– А может, его заклинаниями пощупать? – спросил Кеф, когда все остальные методы исследований не дали почти никаких плодов.
Император Великой Агадеи со злостью и страхом поглядел на дымящиеся останки медитативного манка – легкость, с какой несуществующему колпаку удалось разделаться с физическим объектом, наводила на грустные размышления. К заклинаниям ни Абакомо, ни его сподвижники пока не прибегали. Не осмеливались. Он кивнул, и преподобный Кеф, исполнясь мрачной решимости, «произнес» нараспев:
– Лахунда хугуру ха. Ваставур нигилла механиди. Загамид ва, ва пуроста – экизибир.
– Это против злых чар, – объяснил он императору. – Древняя штучка. От многих напастей помогает.
На стенке колпака появился бледно-желтый нарост, смахивающий на гриб-дождевик. Он насмешливо популь-сировал, затем, непристойно вихляя, потянулся к Кефу.
– Камалун грунада, сапихон нигилла механиди, – гнусаво «промолвил» Кеф. – А! – воскликнул он, когда «гриб» отпрянул. – Не нравится?!
«Гриб» раздулся и лопнул, обрызгав Кефа зеленой жижей.
– Очень смешно, – обиделся эрешит.
– Слушай! – воззвал Абакомо в отчаянии и гневе, запрокинув голову. – Кто ты такой, и какого демона тебе от меня надо?
В то же мгновение кругом воцарился мрак, а когда он слегка рассеялся, Абакомо увидел перед собой мертвеца, прикованного за руку к стене золотой клетки. Покойник в пыльном рубище висел неподвижно, уронив голову на грудь; подле его ног поблескивала вода в источнике.
– Ну-Ги! – ошеломленно «вскричал» Абакомо. – Так вот чьи это козни!
Отшельник приподнял голову – жуткий череп, обтянутый полупрозрачной, точно вощеный шелк, кожей. Со скрипом окаменелых суставов отпала нижняя челюсть. Темные провалы глазниц повернулись к Абакомо.
– Отвечай! – потребовал властелин Агадеи, Нехрема и Когира. – Что ты хочешь от меня, нежить?
– Грубишь почтенному старцу, – упрекнул отшельник «голосом» ярмарочного чревовещателя. – Досадная прореха в воспитании. Ее бы не было, если бы тринадцать лет назад ты испил из моего источника.
– Что? – Абакомо опешил. – Так значит, мне тогда не померещилось?
Хрустя шейными позвонками, мертвец поводил головой из стороны в сторону.
– Не всякий, кто пьет из моего источника, обретает мудрость и чистоту сердца. Только тот, кому я сам предлагаю. А таких людей не бывало среди тех, кто приходил в мою пещеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94