Хотя надо же когда-то начинать… Я расскажу вам о ней как-нибудь в другой раз.
Мой девиз: “Живи моментом”. Я начну думать о предстоящей миссии, когда буду сидеть в самолете.
Положив паспорт, доллары и рекомендательное письмо в карман, я снова ступаю на тропу войны.
До вылета осталось несколько часов, а опыт меня учит, что с толком использованные несколько часов стоят без толку проведенной жизни.
Немного помедлив, выйдя на улицу, я направляюсь на улицу Шапталь, которую следовало бы переименовать в улицу Жмуров…
Для начала наношу визит соседке Парьо — старой деве.
Увидев меня, она издает писк напуганной мышки.
— Ой, — вскрикивает она, — полицейский!
— Он самый, — отвечаю. — Никогда бы не подумал, что вы боитесь полиции, мадемуазель.
— Я боюсь не полиции, а мужчин, — жеманничает эта старая сушеная вобла.
Я бросаю на нее красноречивый взгляд.
Чтобы покуситься на ее добродетель, надо запастись отбойным молотком, это я вам говорю!
— Ну, ну, дорогая мадемуазель, не все же мужчины грубияны.
Попадаются и джентльмены. — И добавляю:
— В полиции они встречаются редко, тут я с вами согласен, но Я, так сказать, редкая птица. — И я возвращаюсь к моему барану:
— Скажите, в тот вечер, когда бедный месье Парьо протянул ноги…
— Нельзя поприличнее? — перебивает она.
— Пардон, в тот вечер, когда он отбросил копыта, у него работало радио?
— Да… Он слушал музыкальную программу. Это был воскресный вечер, да?
— Совершенно верно. А потом, когда.., подружка Парьо ушла, радио замолчало?
— Да… Незадолго до ее ухода.
Так-так, неужели доктор Андрэ попал в “десятку”?
Изабель выключила перед уходом радио… А Парьо спал.., вечным сном!
Я смотрю на старую деву, не сводящую с меня глаз.
— Какая жалость, что вы не вышли замуж, — говорю я.
— Это почему? — возмущается она.
— Потому что я уверен, что вы составили бы счастье любого мужчины.
— Это судьба, — говорит она, и в ее голосе слышится сожаление.
— Ну да… Но вам, должно быть, одиноко?
— Я привыкла…
— Конечно… Вы смотрите на улицу и, спорю, долго остаетесь у окна…
— На этой улице почти никакого движения…
— Это верно. Скажите, когда в тот вечер ушла девушка, вы стояли у окна?
— Я не помню.
Эта старая калоша пудрит мне мозги!
— Но, — уверяю я, — владелец ресторана напротив сказал мне, что вы стояли у окна и видели, как малышка вышла из дома.
Я, конечно, блефую, но она заглатывает крючок всей челюстью.
— Куда он лезет, этот свин! — возмущается она. — Я что, уж и не имею права подойти к окну?
— Речь не об этом, мадемуазель… Вы имеете полное право проводить у окна всю жизнь, только не нагишом…
— Какой ужас! — стонет она. Ее челюсть вываливается изо рта, но она втягивает ее обратно.
— Девушка села в машину Парьо?
— Да, — отвечает она.
— Она была одна?
— Да… Но она вышла из дома не сразу.
— Как это?
— Я слышала, как она открыла дверь, но на улицу вышла Не сразу. По крайней мере минут на пять позже, чем нужно, чтобы спуститься на первый этаж… Правда, она несла груз, но все-таки…
— Груз?
— Да, она несла на плече сумку.
— Сумку? Какого рода сумку?
— Холщовую, вроде мешка для картошки.
— Она была полной?
— Да, но имела странную форму… Я подумала, что она выносит старые вещи, может быть канделябры.
— Почему именно канделябры?
— Просто так…
— Мысли никогда не приходят просто так, мадемуазель. Если вы подумали о канделябрах, значит, что-то в форме сумки навело вас на эту мысль.
— Это правда, — соглашается она. — У нее были острые углы…
Подумав, я решаю, что из нее больше ничего не вытянешь.
— Всего хорошего, мадемуазель. Она кивает мне и провожает до двери. Не заходя в квартиру покойного, я быстро сбегаю по лестнице.
Консьерж там. Надраивает медные перила лестницы.
— Это снова я, — говорю я вместо приветствия.
— О! Добрый день, господин инспектор.
— Комиссар, и этим все сказано! Он отвешивает мне поклон, полный скрытого почтения.
— Скажите, — спрашиваю, — все жильцы этого дома пользуются подвалом?
— Разумеется.
— Номер бокса Парьо?
— Восьмой.
— Ладно, спасибо… Сюда, да? — добавляю я, показывая на низкую дверь в глубине лестницы.
— Да… Хотите ключ?
— Нет, у меня есть все, что нужно.
— Я хоть включу свет в подвале.
— Отличная мысль!
В десять прыжков я оказываюсь перед дверцей бокса номер восемь.
Открыть ее моей отмычкой — детская игра. Замок открывается чуть ли не в ту же секунду, когда вставляю отмычку в скважину.
— Хорошая штука природа, — начинаю напевать я, потому что, едва открыл дверь, мне в ноздри бьет противный запах. Жуткая вонища…
Включив свет, осматриваю узкое помещение. Кавардак редкий…
Металлическая каминная решетка, деревянная лошадка, костюмы древних времен… Короче, я сразу понимаю, что Парьо использовал подвал как склад для старья.
Я смотрю по сторонам и сразу нахожу то, что искал: клочки грубой черной шерсти, воняющие салом.
Здесь точно держали барана. Тут даже есть засохшие какашки… Те самые последние какашки, которые животное выбрасывает после смерти.
Те штуки, что топорщились в сумке Изабель, были окоченевшими ногами барана.
Следовательно, Изабель притащила барана… Значит, она знала, как будет использовать животное…
Однако ее же и сожгли.
Клянусь вам, что нужны крепкие нервы, чтобы заниматься этой чертовой работой.
— Нашли, что искали? — спрашивает наблюдающий консьерж.
— Да.
Я делаю три шага вперед, и тут его любопытство выплескивается наружу.
— А что это было? — спрашивает он.
— Какашки! — отвечаю я и выхожу.
Глава 17
Взгляд на наручные часы: пять сорок! Теперь я веду борьбу со временем.
Еще несколько часов, и придется все бросать. Захожу в бистро напротив.
— Есть что-то новое? — спрашивает меня толстый хозяин.
— Да так…
Он видит, что я злой как черт, и не настаивает. Он из тактичных.
Издав “ахх!” борца классического стиля, он достает свою бутылку белого.
— Как обычно? — спрашивает он.
— У вас легко обзаводишься привычками. Два больших стакана белого.
Мы чокаемся.
— Скажите, патрон, вы не видели со вчерашнего дня мадемуазель Бужон?
— Это киску Парьо, что ли?
— Да.
— Нет.
Отличный диалог. Я шмыгаю носом от нетерпения.
— А вы не замечали, были ли у этой девушки золотые зубы?
Вопрос медленно погружается в глубины его интеллекта, как поплавок вашей удочки в воду, когда крючок заглотнул линь.
Он измеряет его, взвешивает, наконец заявляет:
— Никогда не замечал. — И добавляет:
— Может, моя хозяйка заметила Жермен! — орет он во всю глотку.
Его половина такая же представительная, как и он сам. Настоящая половина… Очаровательная женщина с приветливой улыбкой.
— В чем дело? — интересуется она. Муж собирается повторить ей мой вопрос, но, сочтя его слишком нелепым, отказывается от этой мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мой девиз: “Живи моментом”. Я начну думать о предстоящей миссии, когда буду сидеть в самолете.
Положив паспорт, доллары и рекомендательное письмо в карман, я снова ступаю на тропу войны.
До вылета осталось несколько часов, а опыт меня учит, что с толком использованные несколько часов стоят без толку проведенной жизни.
Немного помедлив, выйдя на улицу, я направляюсь на улицу Шапталь, которую следовало бы переименовать в улицу Жмуров…
Для начала наношу визит соседке Парьо — старой деве.
Увидев меня, она издает писк напуганной мышки.
— Ой, — вскрикивает она, — полицейский!
— Он самый, — отвечаю. — Никогда бы не подумал, что вы боитесь полиции, мадемуазель.
— Я боюсь не полиции, а мужчин, — жеманничает эта старая сушеная вобла.
Я бросаю на нее красноречивый взгляд.
Чтобы покуситься на ее добродетель, надо запастись отбойным молотком, это я вам говорю!
— Ну, ну, дорогая мадемуазель, не все же мужчины грубияны.
Попадаются и джентльмены. — И добавляю:
— В полиции они встречаются редко, тут я с вами согласен, но Я, так сказать, редкая птица. — И я возвращаюсь к моему барану:
— Скажите, в тот вечер, когда бедный месье Парьо протянул ноги…
— Нельзя поприличнее? — перебивает она.
— Пардон, в тот вечер, когда он отбросил копыта, у него работало радио?
— Да… Он слушал музыкальную программу. Это был воскресный вечер, да?
— Совершенно верно. А потом, когда.., подружка Парьо ушла, радио замолчало?
— Да… Незадолго до ее ухода.
Так-так, неужели доктор Андрэ попал в “десятку”?
Изабель выключила перед уходом радио… А Парьо спал.., вечным сном!
Я смотрю на старую деву, не сводящую с меня глаз.
— Какая жалость, что вы не вышли замуж, — говорю я.
— Это почему? — возмущается она.
— Потому что я уверен, что вы составили бы счастье любого мужчины.
— Это судьба, — говорит она, и в ее голосе слышится сожаление.
— Ну да… Но вам, должно быть, одиноко?
— Я привыкла…
— Конечно… Вы смотрите на улицу и, спорю, долго остаетесь у окна…
— На этой улице почти никакого движения…
— Это верно. Скажите, когда в тот вечер ушла девушка, вы стояли у окна?
— Я не помню.
Эта старая калоша пудрит мне мозги!
— Но, — уверяю я, — владелец ресторана напротив сказал мне, что вы стояли у окна и видели, как малышка вышла из дома.
Я, конечно, блефую, но она заглатывает крючок всей челюстью.
— Куда он лезет, этот свин! — возмущается она. — Я что, уж и не имею права подойти к окну?
— Речь не об этом, мадемуазель… Вы имеете полное право проводить у окна всю жизнь, только не нагишом…
— Какой ужас! — стонет она. Ее челюсть вываливается изо рта, но она втягивает ее обратно.
— Девушка села в машину Парьо?
— Да, — отвечает она.
— Она была одна?
— Да… Но она вышла из дома не сразу.
— Как это?
— Я слышала, как она открыла дверь, но на улицу вышла Не сразу. По крайней мере минут на пять позже, чем нужно, чтобы спуститься на первый этаж… Правда, она несла груз, но все-таки…
— Груз?
— Да, она несла на плече сумку.
— Сумку? Какого рода сумку?
— Холщовую, вроде мешка для картошки.
— Она была полной?
— Да, но имела странную форму… Я подумала, что она выносит старые вещи, может быть канделябры.
— Почему именно канделябры?
— Просто так…
— Мысли никогда не приходят просто так, мадемуазель. Если вы подумали о канделябрах, значит, что-то в форме сумки навело вас на эту мысль.
— Это правда, — соглашается она. — У нее были острые углы…
Подумав, я решаю, что из нее больше ничего не вытянешь.
— Всего хорошего, мадемуазель. Она кивает мне и провожает до двери. Не заходя в квартиру покойного, я быстро сбегаю по лестнице.
Консьерж там. Надраивает медные перила лестницы.
— Это снова я, — говорю я вместо приветствия.
— О! Добрый день, господин инспектор.
— Комиссар, и этим все сказано! Он отвешивает мне поклон, полный скрытого почтения.
— Скажите, — спрашиваю, — все жильцы этого дома пользуются подвалом?
— Разумеется.
— Номер бокса Парьо?
— Восьмой.
— Ладно, спасибо… Сюда, да? — добавляю я, показывая на низкую дверь в глубине лестницы.
— Да… Хотите ключ?
— Нет, у меня есть все, что нужно.
— Я хоть включу свет в подвале.
— Отличная мысль!
В десять прыжков я оказываюсь перед дверцей бокса номер восемь.
Открыть ее моей отмычкой — детская игра. Замок открывается чуть ли не в ту же секунду, когда вставляю отмычку в скважину.
— Хорошая штука природа, — начинаю напевать я, потому что, едва открыл дверь, мне в ноздри бьет противный запах. Жуткая вонища…
Включив свет, осматриваю узкое помещение. Кавардак редкий…
Металлическая каминная решетка, деревянная лошадка, костюмы древних времен… Короче, я сразу понимаю, что Парьо использовал подвал как склад для старья.
Я смотрю по сторонам и сразу нахожу то, что искал: клочки грубой черной шерсти, воняющие салом.
Здесь точно держали барана. Тут даже есть засохшие какашки… Те самые последние какашки, которые животное выбрасывает после смерти.
Те штуки, что топорщились в сумке Изабель, были окоченевшими ногами барана.
Следовательно, Изабель притащила барана… Значит, она знала, как будет использовать животное…
Однако ее же и сожгли.
Клянусь вам, что нужны крепкие нервы, чтобы заниматься этой чертовой работой.
— Нашли, что искали? — спрашивает наблюдающий консьерж.
— Да.
Я делаю три шага вперед, и тут его любопытство выплескивается наружу.
— А что это было? — спрашивает он.
— Какашки! — отвечаю я и выхожу.
Глава 17
Взгляд на наручные часы: пять сорок! Теперь я веду борьбу со временем.
Еще несколько часов, и придется все бросать. Захожу в бистро напротив.
— Есть что-то новое? — спрашивает меня толстый хозяин.
— Да так…
Он видит, что я злой как черт, и не настаивает. Он из тактичных.
Издав “ахх!” борца классического стиля, он достает свою бутылку белого.
— Как обычно? — спрашивает он.
— У вас легко обзаводишься привычками. Два больших стакана белого.
Мы чокаемся.
— Скажите, патрон, вы не видели со вчерашнего дня мадемуазель Бужон?
— Это киску Парьо, что ли?
— Да.
— Нет.
Отличный диалог. Я шмыгаю носом от нетерпения.
— А вы не замечали, были ли у этой девушки золотые зубы?
Вопрос медленно погружается в глубины его интеллекта, как поплавок вашей удочки в воду, когда крючок заглотнул линь.
Он измеряет его, взвешивает, наконец заявляет:
— Никогда не замечал. — И добавляет:
— Может, моя хозяйка заметила Жермен! — орет он во всю глотку.
Его половина такая же представительная, как и он сам. Настоящая половина… Очаровательная женщина с приветливой улыбкой.
— В чем дело? — интересуется она. Муж собирается повторить ей мой вопрос, но, сочтя его слишком нелепым, отказывается от этой мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27