Они очень скоро помирились и с тех пор оставались друзьями.
— Вот, оказывается, как рождается большая дружба! — смеюсь я.
Между нами устанавливается тяжелое молчание.
— Мне кажется, нам нужно очень многое сказать друг другу, произношу я наконец. — В один из ближайших дней я вызову тебя в полицию.
И направляюсь к двери.
— Комиссар, — говорит Джо своим тонким женским голоском, — вы забыли вашу зажигалку.
Я смотрю на него. Он кажется совершенно искренним. Вывод: зажигалка не его. Ничего удивительного, раз он не курит.
Я кладу ее в карман.
— До скорого, Джо!
— До скорого, господин комиссар. Чтобы оставить последнее слово за собой, я добавляю:
— До очень скорого!
Выйдя из дома, я направляюсь к площади Терн, захожу в бистро, заказываю двойной чинзано и два жетона для телефона. Проглотив стакан, я бегу засунуть жетоны в прорезь аппарата для трепа.
Сначала звоню инспектору Шардону.
— Привет, комиссар, — говорит он мне. В кои-то веки рот у него не набит орехами.
— Слушай, парень, — говорю я ему, — сообщаю тебе, что дело Бальмена, которое ты считал таким простым, вовсе не является таковым и вовсю продолжается.
— Не может быть!
— Может… Все-таки досадно, что я делаю твою работу… Если бы мне было чем заняться…
— А что случилось?
— Займись для начала “королевой”, который жил с покойным. Установи за ним наблюдение… А в остальном — жди от меня известий…
— Хорошо, комиссар.
Затем я звоню медэксперту, доктору Андрэ.
— Сан-Антонио, — называюсь я.
— А! Добрый день! У вас появилась новая теория насчет смерти нашего клиента?
— Нет, но я хочу предложить вам для изучения новый труп.
— Серьезно?
— Вернее, кусок трупа.
— Где вы его нашли?
— В пепле.
— Вы что, копались в помойном ведре?
— Почти. Я могу к вам подъехать?
— Жду вас.
Я разворачиваю газетный лист на столе врача.
— Вот, — говорю, — кусок челюсти. Я хочу знать, кому она принадлежит, мужчине или женщине. Это очень важно. Вы можете ответить мне немедленно?
— Вне всяких сомнений.
Он берет фрагмент кости, в котором еще торчат два зуба.
— У вас есть минутка? Я только зайду в мою лабораторию и буду к вашим услугам.
— Конечно, пожалуйста. Простите, что так гоню вас, но послезавтра я вылетаю в Штаты и хочу успеть завершить это расследование, чтобы улететь с чистой совестью.
— Это делает вам честь!
Он выходит из кабинета.
Я беру журнал, но не могу его читать. К тому же это научный журнал, в котором все изложено жутко заумным языком.
Я кажусь сам себе похожим на “счастливого отца”, ожидающего в коридорах клиники результатов родов.
Наконец дверь открывается.
Я вскакиваю и всем моим существом спрашиваю:
— Ну что, доктор, мужчина или женщина? Он мило улыбается.
— Ни то, ни другое, — уверяет он. — Это баран!
Глава 12
На Париж опустилась нежная, как женская ляжка, ночь, пахнущая распускающимися почками, влагой, женщиной…
Оставив машину, я иду по бульварам, бормоча бессвязные фразы.
На этот раз, ребята, я крепко оглушен.
Баранья голова!
Сам я баран!
Врач извинился, что не дал мне ответ немедленно.
— Поскольку она почернела и наполовину обуглилась, — сказал он, — я предпочел изучить ее внимательно.
— Доктор, вы уверены в том, что говорите? Он пожимает плечами.
— Черт возьми! Да спросите кого хотите… И я иду в толпе, повторяя:
— Баранья голова… Баранья голова!
Нет, пора признавать поражение. Нет никакого преступления! Это был баран. Нет закона, запрещающего убивать барана, при условии, что он принадлежит вам.
Но, черт подери, почему Изабель приехала посреди ночи из Парижа (а это больше ста километров), чтобы сжечь барана?
Что она, чокнутая, что ли? И потом, я хочу ее увидеть! Немедленно!
Я должен как можно скорее отыскать ее. Я снова звоню Шардону.
— Ты установил наблюдение за домом сто двадцать?
— Да, господин комиссар. Кстати, мой патрон просил вас позвонить ему. Он считает…
— Знаю: он считает, что я лезу не в свое дело, что люди из совершенно другой полицейской службы не имеют права приказывать его подчиненным… Дай мне его.
Шардон облегченно вздыхает.
— Сейчас, господин комиссар. Зона молчания, потом хриплый голос издает “алло!”, похожее на пук.
— Мюлле?
— Он самый…
— Это Сан-Антонио.
— Отлично.
Эта гадина не начинает разговор. Ждет меня. Мюлле заранее наслаждается извинениями, которые я ему принесу, уже истекая слюной.
Я в телефонной кабине играю в воздушный шар: раздуваюсь, раздуваюсь.
— Ну что? — сухо спрашивает Мюлле.
Это слишком. Я взрываюсь! Бомба в Хиросиме и ядерный гриб на Бикини — это просто хлопок пистона по сравнению со взрывом моей ярости.
— Слушай, Мюлле, — ору я, — ты что, ждешь, пока я паду перед тобой ниц и начну петь романс извинений за то, что влез в дело, которое меня не касается? Тогда наберись Побольше терпения! Твои люди лопухи и опереточные полицейские, а ты, их начальничек, вообще полный идиот!
— Хватит! — вопит он.
— Нет, не хватит, дубина… Я вынужден в одиночку разыгрывать из себя Шерлока Холмса, пока твои бойскауты закрывают дела, помешавшие им резаться в картишки. Можешь орать, сколько хочешь, а тебе придется объяснять это Старику!
Тут он резко жмет на тормоза своих возражений.
— Ну, ну, что там случилось?
— Случилось, что найденный мною мертвец умер подозрительным образом; смерть сопровождавшего его типа еще более подозрительна!
Случилось то, что пассия второго одновременно и дочка врача первого; что ее невозможно найти, а среди ночи она явилась в свой дом в деревне и сожгла в топке барана. Если ты считаешь, что ничего не случилось, то браво!
Даже получив в морду удар кулаком от чемпиона мира по боксу, он бы не оказался в таком нокауте.
— Что… Что ты говоришь? — бормочет он.
— Правду, лопух!
— Я ничего не понимаю…
— И что с того? Ты только тем и занимаешься, что не понимаешь?
— Но…
— Закрой рот! Я говорю!
Мюлле, должно быть, очень неуютно. Это парень, если вы его не знаете, похож на лезвие ножа: такой же холодный, бледный и острый.
— Все, о чем я тебя прошу, — продолжаю я, — это бросить всех твоих орлов на поиски некой Изабель Бужон, дочери доктора Бужона с площади Терн… Да, и еще последить за маленьким голубым, откликающимся на нежное имя Жорж Дени, который сожительствовал со стариком Бальменом и участвовал в его эротических фантазиях… Я буду этим заниматься до завтрашнего вечера… Завтра, после обеда, я расскажу, чего сумел добиться, и передам эстафету тебе, потому что Старик посылает меня по ту сторону Большой Лужи с селедкой. Договорились?
— Договорились, — скрипит он.
Когда я сказал “скрипит”, то нисколько не преувеличил. Он скрипит, как флюгер на сильном ветру.
Должно быть, мой разнос был слышен далеко, потому что, когда я выхожу из телефонной кабины, остальные клиенты бистро пялятся на меня, будто я султан Марокко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Вот, оказывается, как рождается большая дружба! — смеюсь я.
Между нами устанавливается тяжелое молчание.
— Мне кажется, нам нужно очень многое сказать друг другу, произношу я наконец. — В один из ближайших дней я вызову тебя в полицию.
И направляюсь к двери.
— Комиссар, — говорит Джо своим тонким женским голоском, — вы забыли вашу зажигалку.
Я смотрю на него. Он кажется совершенно искренним. Вывод: зажигалка не его. Ничего удивительного, раз он не курит.
Я кладу ее в карман.
— До скорого, Джо!
— До скорого, господин комиссар. Чтобы оставить последнее слово за собой, я добавляю:
— До очень скорого!
Выйдя из дома, я направляюсь к площади Терн, захожу в бистро, заказываю двойной чинзано и два жетона для телефона. Проглотив стакан, я бегу засунуть жетоны в прорезь аппарата для трепа.
Сначала звоню инспектору Шардону.
— Привет, комиссар, — говорит он мне. В кои-то веки рот у него не набит орехами.
— Слушай, парень, — говорю я ему, — сообщаю тебе, что дело Бальмена, которое ты считал таким простым, вовсе не является таковым и вовсю продолжается.
— Не может быть!
— Может… Все-таки досадно, что я делаю твою работу… Если бы мне было чем заняться…
— А что случилось?
— Займись для начала “королевой”, который жил с покойным. Установи за ним наблюдение… А в остальном — жди от меня известий…
— Хорошо, комиссар.
Затем я звоню медэксперту, доктору Андрэ.
— Сан-Антонио, — называюсь я.
— А! Добрый день! У вас появилась новая теория насчет смерти нашего клиента?
— Нет, но я хочу предложить вам для изучения новый труп.
— Серьезно?
— Вернее, кусок трупа.
— Где вы его нашли?
— В пепле.
— Вы что, копались в помойном ведре?
— Почти. Я могу к вам подъехать?
— Жду вас.
Я разворачиваю газетный лист на столе врача.
— Вот, — говорю, — кусок челюсти. Я хочу знать, кому она принадлежит, мужчине или женщине. Это очень важно. Вы можете ответить мне немедленно?
— Вне всяких сомнений.
Он берет фрагмент кости, в котором еще торчат два зуба.
— У вас есть минутка? Я только зайду в мою лабораторию и буду к вашим услугам.
— Конечно, пожалуйста. Простите, что так гоню вас, но послезавтра я вылетаю в Штаты и хочу успеть завершить это расследование, чтобы улететь с чистой совестью.
— Это делает вам честь!
Он выходит из кабинета.
Я беру журнал, но не могу его читать. К тому же это научный журнал, в котором все изложено жутко заумным языком.
Я кажусь сам себе похожим на “счастливого отца”, ожидающего в коридорах клиники результатов родов.
Наконец дверь открывается.
Я вскакиваю и всем моим существом спрашиваю:
— Ну что, доктор, мужчина или женщина? Он мило улыбается.
— Ни то, ни другое, — уверяет он. — Это баран!
Глава 12
На Париж опустилась нежная, как женская ляжка, ночь, пахнущая распускающимися почками, влагой, женщиной…
Оставив машину, я иду по бульварам, бормоча бессвязные фразы.
На этот раз, ребята, я крепко оглушен.
Баранья голова!
Сам я баран!
Врач извинился, что не дал мне ответ немедленно.
— Поскольку она почернела и наполовину обуглилась, — сказал он, — я предпочел изучить ее внимательно.
— Доктор, вы уверены в том, что говорите? Он пожимает плечами.
— Черт возьми! Да спросите кого хотите… И я иду в толпе, повторяя:
— Баранья голова… Баранья голова!
Нет, пора признавать поражение. Нет никакого преступления! Это был баран. Нет закона, запрещающего убивать барана, при условии, что он принадлежит вам.
Но, черт подери, почему Изабель приехала посреди ночи из Парижа (а это больше ста километров), чтобы сжечь барана?
Что она, чокнутая, что ли? И потом, я хочу ее увидеть! Немедленно!
Я должен как можно скорее отыскать ее. Я снова звоню Шардону.
— Ты установил наблюдение за домом сто двадцать?
— Да, господин комиссар. Кстати, мой патрон просил вас позвонить ему. Он считает…
— Знаю: он считает, что я лезу не в свое дело, что люди из совершенно другой полицейской службы не имеют права приказывать его подчиненным… Дай мне его.
Шардон облегченно вздыхает.
— Сейчас, господин комиссар. Зона молчания, потом хриплый голос издает “алло!”, похожее на пук.
— Мюлле?
— Он самый…
— Это Сан-Антонио.
— Отлично.
Эта гадина не начинает разговор. Ждет меня. Мюлле заранее наслаждается извинениями, которые я ему принесу, уже истекая слюной.
Я в телефонной кабине играю в воздушный шар: раздуваюсь, раздуваюсь.
— Ну что? — сухо спрашивает Мюлле.
Это слишком. Я взрываюсь! Бомба в Хиросиме и ядерный гриб на Бикини — это просто хлопок пистона по сравнению со взрывом моей ярости.
— Слушай, Мюлле, — ору я, — ты что, ждешь, пока я паду перед тобой ниц и начну петь романс извинений за то, что влез в дело, которое меня не касается? Тогда наберись Побольше терпения! Твои люди лопухи и опереточные полицейские, а ты, их начальничек, вообще полный идиот!
— Хватит! — вопит он.
— Нет, не хватит, дубина… Я вынужден в одиночку разыгрывать из себя Шерлока Холмса, пока твои бойскауты закрывают дела, помешавшие им резаться в картишки. Можешь орать, сколько хочешь, а тебе придется объяснять это Старику!
Тут он резко жмет на тормоза своих возражений.
— Ну, ну, что там случилось?
— Случилось, что найденный мною мертвец умер подозрительным образом; смерть сопровождавшего его типа еще более подозрительна!
Случилось то, что пассия второго одновременно и дочка врача первого; что ее невозможно найти, а среди ночи она явилась в свой дом в деревне и сожгла в топке барана. Если ты считаешь, что ничего не случилось, то браво!
Даже получив в морду удар кулаком от чемпиона мира по боксу, он бы не оказался в таком нокауте.
— Что… Что ты говоришь? — бормочет он.
— Правду, лопух!
— Я ничего не понимаю…
— И что с того? Ты только тем и занимаешься, что не понимаешь?
— Но…
— Закрой рот! Я говорю!
Мюлле, должно быть, очень неуютно. Это парень, если вы его не знаете, похож на лезвие ножа: такой же холодный, бледный и острый.
— Все, о чем я тебя прошу, — продолжаю я, — это бросить всех твоих орлов на поиски некой Изабель Бужон, дочери доктора Бужона с площади Терн… Да, и еще последить за маленьким голубым, откликающимся на нежное имя Жорж Дени, который сожительствовал со стариком Бальменом и участвовал в его эротических фантазиях… Я буду этим заниматься до завтрашнего вечера… Завтра, после обеда, я расскажу, чего сумел добиться, и передам эстафету тебе, потому что Старик посылает меня по ту сторону Большой Лужи с селедкой. Договорились?
— Договорились, — скрипит он.
Когда я сказал “скрипит”, то нисколько не преувеличил. Он скрипит, как флюгер на сильном ветру.
Должно быть, мой разнос был слышен далеко, потому что, когда я выхожу из телефонной кабины, остальные клиенты бистро пялятся на меня, будто я султан Марокко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27