Тыну и успел о споем деле (они обменялись общими фразами о здоровье, сторону реки, причем старуха набила смой огромный нос табаком), а знахарка, разложив карты, тотчас же прочла в них как по писаному: ждет, мол, хозяина Ириллупа большая удача, ежели только он сам сумеет взять быка за рога, поймать свое счастье. Помочи ость, по их надо осторожненько обойти сторонкой.
А в заключение грязные пестрые кусочки картона, пахнущие как казалось Тыну, травой-вонючкой, изрекли кратко и загадочно: «Не отдашь — не получишь». Да, пусть хозяин с того берега крепко запомнит: не отдашь — не получишь.
Но именно эти туманные слова заставили Тыну вскочить, как подброшенного.
Он пожал бабусе обе руки, пообещал осенью кое-что добавить к уже принесенной плате и ушел.
Дятел спешил за червячками — скорее, скорее!
— Не отдашь — не получишь... Не отдашь — не получишь!
От бабкиного хуторка Сутсу до Приллупова дома было напрямик через болото около часа ходьбы. Но Приллуп перемахнул это расстояние вдвое скорее. Он бежал бегом, словно его подстегивал страх, что гадалка догонит его и отберет свои откровения. У роки, уже занеся ногу на гать, он глянул назад, па избушку Сутсу, и, убедившись, что никого не видно, ухмыльнулся. А потом как припустил с берега — только вода захлюпала под ногами! Почему он и сейчас так спешил — неизвестно, разве затем, чтобы поскорее быть дома и в этот воскресный вечер приблизить завершение предсказанной сделки. Только перед подъемом на холм Круузимяэ, уже обувшись (дома не должны знать, что он ходил через болото), Тыну замедлил шаг, чувствуя слабость в коленях, а в голове — легкий туман.
Он нашел жену во дворе. Она лежала на траве, около нее белели рядом три раскрытые книги. Дело в том, что у Мари была странная привычка читать по нескольку книг сразу — страницы две из одной, страницы две из другой, причем, как она уверяла, их содержание нисколько не перепутывалось у нее в голове. Таким же образом она выполняла и не очень спешные домампше работы — бросит одну, возьмется за другую: так, мол, удобнее и легче. Насмешки и подтрунивания ее не трогали; как ей хотелось, так она и поступала. Дюжину засаленных книжек — разные рассказы и песенники — она привезла с собой из отцовского дома и перечитывала их уже бог весть в который раз. У Приллупа, кроме Библии и молитвенника, имелся лишь маленький календарь, и никакого другого чтива в доме не прибавлялось.
Когда Тыну подошел, Мари отвела глаза от книжки, но взгляд ее только скользнул по ногам мужа, затем она продолжала спокойно читать. О том, куда и зачем Тыну ходит, Мари обычно не спрашивала. Приллуп растянулся на траве рядом с женой и начал набивать трубку. Он был доволен, что на него обратили так мало внимания: можно было подыскать подходящее начало для разговора и попытаться придать голосу твердость — в его груди еще что-то екало и подкатывалось к горлу.
— Где ребятишки? — помолчав, спросил он как бы для пробы.
— В Паюзи, наверно,— ответила Мари и взялась за другую книжку.
— Поссорились им, что ли?
Но хотелось почитать. Тыну сильно пыхтел трубкой. С вечернего неба лился Голоиа Мари и книга нежно рдели.
Мы с тобой так до конца и не договорили... произнес наконец Прпллуп и положил руку на плечо молодухи.
Мари продолжала читать — как видно, попалось увлекательное место. Она инстинктивно протянула руку назад и о гнела руку мужа, словно ей было тяжело под ней. Но она слышала, что сказал Тыну, и когда самое интересное было прочитано, отозвалась:
О чем то?
Ну, рал но ты помнишь. Ты сказала — в городе. Когда па молоке этом поднакопим сколько надо - переехать бы в город... Я, правда, в тот вечер призадумался, спорна вроде чудно показалось; как-никак с землицей этой да с навозом до того свыкся, сросся, точно улитка со сноси ракушкой. А поразмыслишь да прикинешь — городе не плохо. Не надо со скотиной копиться, да о хлебе душой болеть. Все готовое, все под рукой, знай покупай да ешь, живи себе барином... Купили бы сразу два дома побольше... будет охота откроем или еще какое дельце, а нет — деньги и сами процент дают... Вот уж тогда вволю наглядишься и на людей, и ни не и кую ней чипу, как думаешь, Маннь, а?
Мири прочла еще несколько строк и ответила, не подними когда Лап станет себе имение покупать, •вы и возьми молоко.
Когда?..— Длинные ноги Приллупа заерзали по |раие, усмешка искривила угол рта.-—Ты что, шутишь? Кю мне тогда это молоко даст? Старик уже и сейчас злится, что но ухватились сразу, когда он предложил. Он, мол, добро делает, а тут еще жди, торгуйся, как с мужичьем... И шла бы ты да кончила эту канитель, право...—Фраза эта ласковой укоризной скользит с губ в заросли бороды.
— А ты замолчи — вот канитель сразу и кончится.
— Значит, ты... значит, ты не хочешь?
— Нет.
Рыже-карие глаза Приллупа на миг закрылись, точно от удара по голове. Он вынул трубку изо рта, снова взял ее в зубы, снова вынул и опять сунул в рот.
— Но ты же обещала... ты сказала, что...
— Сказала, что не прочь бы жить в городе, кабы можно.
— Кабы можно... Так тогда и было бы можно... ведь ты...
Мари перевернула страницу, ни одна жгшка на ее лице не дрогнула, и все же слова замерли у Тыну на языке, горло его вздулось, из груди вырвался такой звук, точно его что-то душило. Как поваленное дерево, лежал он еще несколько минут на траве, потом поднялся и побрел к избе. Мари показалось, что у него подкашиваются ноги.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Покойный Аабрам Приллуп, бывало, сомневался — у бога ли надо вымаливать мирские блага или у злого духа. Сын его Тыну предусмотрительно обращался и к тому, и к другому, но дело не подвинулось ни па шаг. Всевышний хранил молчание, очевидно давая понять, что подобное ходатайство к его канцелярии не относится, а нечистый хоть и отвечал через зловонные листочки знахарки Трийну, но слишком уж кратко и неопределенно. Лови свое счастье, обходи помехи сторонкой,.. Хорошо сказано, да как это сделать?.. До чего же неясные указания дают человеку эти наставники и помощники, обитающие в заоблачных высотах и в недрах преисподней! Они совсем упускают из виду, что остротой ума их клиенты не отличаются. Вполне ясными были только слова: не отдашь — не получишь.
И Аабрамов сын готов был отдать.
Но что делать, если та, кого ты собираешься отдать, этого не хочет? Если речь идет уже не об упрямстве, с которым можно было бы справиться, а о твердом решении? Что же, черт подери, теперь ловить и что обходить сторонкой?
И Приллуп снова решал махнуть на все рукой. Но, едва похоронив своего мертвеца, он опять выкапывал его из могилы, снова оживлял безнадежность дыханием надежды. Да, предскажи ему гадалка какую-нибудь пустяковую удачу — другое дело! Но ведь тут, наверно, крылось большущее счастье, по меньшей мере такое, какого ждал сам Тыну, а может быть, и гораздо, гораздо большее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
А в заключение грязные пестрые кусочки картона, пахнущие как казалось Тыну, травой-вонючкой, изрекли кратко и загадочно: «Не отдашь — не получишь». Да, пусть хозяин с того берега крепко запомнит: не отдашь — не получишь.
Но именно эти туманные слова заставили Тыну вскочить, как подброшенного.
Он пожал бабусе обе руки, пообещал осенью кое-что добавить к уже принесенной плате и ушел.
Дятел спешил за червячками — скорее, скорее!
— Не отдашь — не получишь... Не отдашь — не получишь!
От бабкиного хуторка Сутсу до Приллупова дома было напрямик через болото около часа ходьбы. Но Приллуп перемахнул это расстояние вдвое скорее. Он бежал бегом, словно его подстегивал страх, что гадалка догонит его и отберет свои откровения. У роки, уже занеся ногу на гать, он глянул назад, па избушку Сутсу, и, убедившись, что никого не видно, ухмыльнулся. А потом как припустил с берега — только вода захлюпала под ногами! Почему он и сейчас так спешил — неизвестно, разве затем, чтобы поскорее быть дома и в этот воскресный вечер приблизить завершение предсказанной сделки. Только перед подъемом на холм Круузимяэ, уже обувшись (дома не должны знать, что он ходил через болото), Тыну замедлил шаг, чувствуя слабость в коленях, а в голове — легкий туман.
Он нашел жену во дворе. Она лежала на траве, около нее белели рядом три раскрытые книги. Дело в том, что у Мари была странная привычка читать по нескольку книг сразу — страницы две из одной, страницы две из другой, причем, как она уверяла, их содержание нисколько не перепутывалось у нее в голове. Таким же образом она выполняла и не очень спешные домампше работы — бросит одну, возьмется за другую: так, мол, удобнее и легче. Насмешки и подтрунивания ее не трогали; как ей хотелось, так она и поступала. Дюжину засаленных книжек — разные рассказы и песенники — она привезла с собой из отцовского дома и перечитывала их уже бог весть в который раз. У Приллупа, кроме Библии и молитвенника, имелся лишь маленький календарь, и никакого другого чтива в доме не прибавлялось.
Когда Тыну подошел, Мари отвела глаза от книжки, но взгляд ее только скользнул по ногам мужа, затем она продолжала спокойно читать. О том, куда и зачем Тыну ходит, Мари обычно не спрашивала. Приллуп растянулся на траве рядом с женой и начал набивать трубку. Он был доволен, что на него обратили так мало внимания: можно было подыскать подходящее начало для разговора и попытаться придать голосу твердость — в его груди еще что-то екало и подкатывалось к горлу.
— Где ребятишки? — помолчав, спросил он как бы для пробы.
— В Паюзи, наверно,— ответила Мари и взялась за другую книжку.
— Поссорились им, что ли?
Но хотелось почитать. Тыну сильно пыхтел трубкой. С вечернего неба лился Голоиа Мари и книга нежно рдели.
Мы с тобой так до конца и не договорили... произнес наконец Прпллуп и положил руку на плечо молодухи.
Мари продолжала читать — как видно, попалось увлекательное место. Она инстинктивно протянула руку назад и о гнела руку мужа, словно ей было тяжело под ней. Но она слышала, что сказал Тыну, и когда самое интересное было прочитано, отозвалась:
О чем то?
Ну, рал но ты помнишь. Ты сказала — в городе. Когда па молоке этом поднакопим сколько надо - переехать бы в город... Я, правда, в тот вечер призадумался, спорна вроде чудно показалось; как-никак с землицей этой да с навозом до того свыкся, сросся, точно улитка со сноси ракушкой. А поразмыслишь да прикинешь — городе не плохо. Не надо со скотиной копиться, да о хлебе душой болеть. Все готовое, все под рукой, знай покупай да ешь, живи себе барином... Купили бы сразу два дома побольше... будет охота откроем или еще какое дельце, а нет — деньги и сами процент дают... Вот уж тогда вволю наглядишься и на людей, и ни не и кую ней чипу, как думаешь, Маннь, а?
Мири прочла еще несколько строк и ответила, не подними когда Лап станет себе имение покупать, •вы и возьми молоко.
Когда?..— Длинные ноги Приллупа заерзали по |раие, усмешка искривила угол рта.-—Ты что, шутишь? Кю мне тогда это молоко даст? Старик уже и сейчас злится, что но ухватились сразу, когда он предложил. Он, мол, добро делает, а тут еще жди, торгуйся, как с мужичьем... И шла бы ты да кончила эту канитель, право...—Фраза эта ласковой укоризной скользит с губ в заросли бороды.
— А ты замолчи — вот канитель сразу и кончится.
— Значит, ты... значит, ты не хочешь?
— Нет.
Рыже-карие глаза Приллупа на миг закрылись, точно от удара по голове. Он вынул трубку изо рта, снова взял ее в зубы, снова вынул и опять сунул в рот.
— Но ты же обещала... ты сказала, что...
— Сказала, что не прочь бы жить в городе, кабы можно.
— Кабы можно... Так тогда и было бы можно... ведь ты...
Мари перевернула страницу, ни одна жгшка на ее лице не дрогнула, и все же слова замерли у Тыну на языке, горло его вздулось, из груди вырвался такой звук, точно его что-то душило. Как поваленное дерево, лежал он еще несколько минут на траве, потом поднялся и побрел к избе. Мари показалось, что у него подкашиваются ноги.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Покойный Аабрам Приллуп, бывало, сомневался — у бога ли надо вымаливать мирские блага или у злого духа. Сын его Тыну предусмотрительно обращался и к тому, и к другому, но дело не подвинулось ни па шаг. Всевышний хранил молчание, очевидно давая понять, что подобное ходатайство к его канцелярии не относится, а нечистый хоть и отвечал через зловонные листочки знахарки Трийну, но слишком уж кратко и неопределенно. Лови свое счастье, обходи помехи сторонкой,.. Хорошо сказано, да как это сделать?.. До чего же неясные указания дают человеку эти наставники и помощники, обитающие в заоблачных высотах и в недрах преисподней! Они совсем упускают из виду, что остротой ума их клиенты не отличаются. Вполне ясными были только слова: не отдашь — не получишь.
И Аабрамов сын готов был отдать.
Но что делать, если та, кого ты собираешься отдать, этого не хочет? Если речь идет уже не об упрямстве, с которым можно было бы справиться, а о твердом решении? Что же, черт подери, теперь ловить и что обходить сторонкой?
И Приллуп снова решал махнуть на все рукой. Но, едва похоронив своего мертвеца, он опять выкапывал его из могилы, снова оживлял безнадежность дыханием надежды. Да, предскажи ему гадалка какую-нибудь пустяковую удачу — другое дело! Но ведь тут, наверно, крылось большущее счастье, по меньшей мере такое, какого ждал сам Тыну, а может быть, и гораздо, гораздо большее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49