— В августе вряд ли сумеем, — ответил Дмитрий Николаевич. — Отгуляли мы уже за весь год. Теперь не пустят. А вот новой весной, как только полетит птица, так мы к вам и нагрянем. Ждите, обязательно будем! Лучшего времени для отдыха не придумаешь.
Мы посидели на лужайке, покурили, как курили сотню раз на охотничьих привалах, путешествуя по лесам и болотам, и простились. Они пошли на хутор, мы — за подводой в город.
— До свидания! Приезжайте весной обязательно! — махая шапкой, кричал нам вслед Ванюшка. — А если осенью сумеете, — тоже приезжайте, будем ждать!
— Приедем, Ваня!
— Обязательно приедем!
ХЛЕБОЗОРЫ
(Главы из повести)
Весну открыли трактора. Они пришли в село за неделю до прилета грачей.
Митька Горюнов, а по-уличному — просто Горюн, возвращался с Зраповского поля: отвозил с фермы навоз. На Теренгульской дороге показалась длинная вереница машин. Трактора шли медленно и издали походили на жуков, деловито гудевших, словно что-то отыскивающих на кипенно-белом снегу. Их гул, терпкий запах прелого навоза сразу же пахнули на Митьку весной, разбередили огрубевшую за зиму душу. Митька довольно улыбнулся и стал погонять не в меру разленившегося мерина, гадая, которую из шести машин ведет Андрейка Гусев. Но тут, перед самым селом, трактора один за другим стали скрываться в ложбинке, и вскоре до Митьки доносился только приглушенный расстоянием гул. Было похоже, что трактора-жуки просто-напросто зарываются в пушистый снег, чтобы скрыться от любопытных Митькиных глаз.
Когда Митька добрался до села, трактора уже стояли на площади возле дома бригадира отряда Михаила Ефимовича Семенова.
Тут же, словно на парад, выстроились привезенные из МТС трех и пятилемешные плуги, дисковые бороны, сеялки, культиваторы.
Все это уже успела окружить толпа ребятишек, среди которых колокольней возвышался Митькин дед по матери, Яков Ухватов, в лохматом бараньем малахае.
— Ну, которые тут наши трактора, — шумел дед Яков, помахивая своим батогом, — ставь их в отдельности, хотя бы к моему двору. Чего вы их вместе с казенными путаете?
Дед был явно подвыпивши, но еще не в ударе и посему злой. Это заметил Михаил Ефимович и, чтобы не распалять старика, шутливо сказал:
— Чего это ты, Яков Васильевич, шумишь? Колхоз еще ни копейки государству не заплатил, а ты уже машины забирать пришел?
— Ты партиец, Михайло, а мелешь дурь, — козырем пошел на него старик. — Слышал небось, что Москва-то калякает? Слышал, а мелешь. Все твои МТС вконец разорять будут. Так сказано аль не так? Бают, ни к чему они, тормоз только колхозу. Посему выходит, трактора так и этак наши. А деньги мы завсегда уплатим, это само собой. Главное—машины теперь наши. Так, что ли, я говорю?
— Ладно шуметь, старина, — вмешался пожилой тракторист Михаил Жомков. — Три трактора уже колхозные. Коль не доверяешь, так выбирай три любых и тащи к своему двору.
— Выбирай! — усмехнулся дед. — Если бы это лошади, так выбрал без промашки бы, не хуже цыгана, а тут им в нутро смотреть надо. Снаружу-то они и хороши, а, может, нутро у них все сношено, как мои портки. Тут спеца надо приглашать.
— А мы-то, по-твоему, не спецы, что ли?
— Спецы вы, конечно, хорошие, только ведь опять мтесовские, наш интерес держать не станете.
— Ха-ха-ха! — взорвалось над площадью.
«Опять старый хрыч расспорился, — подъезжая к площади, подумал Митька, — политик тоже...»
Из толпы вынырнул чумазый длинноногий Андрей и, сняв с головы замасленную ушанку, весело помахал:
— Привет, Митя!
— Здорово, Андрей! — довольный встречей поздоровался Митька, хотя не виделись друг с другом только с прошлой субботы.
— Привет труженику молочной фермы, неутомимому выгребальщику навоза! — с ехидцей поздоровался подошедший Ванька Крюков. Ванька только этой зимой окончил курсы трактористов, впервые сел за трактор и, от природы гордый, задирал теперь нос выше колокольни.
«— Здравствуй, Ваня! — будто не заметив насмешки, ответил на приветствие Митька и, хлопнув себя по голенищу витым ременным кнутом, спросил: — Отремонтировались?
— Как часы! Теперь зарядим на все лето без единой остановочки. Слышал, как твой дед расшумелся? За колхозные трактору болеет.
— Болеет, — усмехнулся Митька..» — Оба вы с ним патриоты! Ты зарядишь на все лето без остановочки, он болеет— герои...
— А ты что, сомневаешься? — ощерился Крюков.
— Да нет, зачем же. Только за машину никогда ручаться нельзя. Ты так думаешь, а она возьми да сломайся.
— Чего хорошего, а этого сколько хочешь, — вмешался Андрей.
— Это смотря у кого, — не сдавался Крюков. — Только я за свой трактор ручаюсь.
— Ручаться можно только за печку да за мерина. Печку не уведут, а мерин не кобыла, — отрезал Андрей.
Крюков ушел, даже не простясь, все так же высокомерно улыбаясь, словно любуясь собой.
— Закури-ка вот пшеничных, — не зная чем угодить другу, предложил Андрей, вынимая из внутреннего кармана стеганки измятую пачку папирос. — Давно небось не пробовал таких?
— Давно! — чистосердечно признался Митька, неумело разминая мозолистыми пальцами хрупкую папиросу. — Однако самосад все же лучше.
— Знамо дело, — согласился Андрей. — Это так, для фасона. Подошел дед Яков и, опершись на батог, уставился на Митьку,
будто впервые видит его.
— Горюн ты, Митька, как есть. Не зря тебя так зовут. Видно, так на всю жизнь горюном и останешься, — бесцеремонно с укоризной проговорил он. — Посмотри, какие жеребцы стоят! Посылал тебя, дьявола, учиться — не пошел, прогонял всю зиму зайцев и думаешь — гоже? Навоз возить да за зайцами бегать нехитро. Глядишь, человеком был бы, спецом по машинному делу.
Отца у Митьки не было: погиб на войне. Жил он на отшибе села вдвоем с матерью, и дед Ухватов, единственный на селе близкий родственник, считал себя по отношению к Митьке отцом, дело и не в дело на каждом шагу цоучал его, порой надоедая, как горькая редька.
Любил Митька охоту и рыбалку. В селе же никто этим не занимался, насмехались над охотниками, считая их пустыми людьми. Поэтому и на Митьку многие махнули рукой, как на человека непутевого, легкодумного. Такого же мнения был о Митьке и дед Яков, хотя человека непутевее самого дела Якова во всем белом свете вряд ли сыщешь. Всю жизнь старик прожил безалаберно. В молодости пьянствовал, играл в карты, проигрываясь до последних порток, и только в старости немного образумился.
Выслушав упрек старика, Митька опустил глаза, покраснел, будто и в самом деле в чем-то провинился»
Вступился Андрей.
Надо, дедушка, кому-нибудь и на лошадке работать, не всем трактористами быть.
— Ты говорун известный, — явно обиделся дед Яков, — и отец у тебя насчет сладкой жизни поболтать любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101