Время подвигалось к обеду, а впереди все стоял лес и лес. Раза, два мы присаживались отдыхать, выпускали из корзин своих подсадных уток поплескаться в придорожной луже.
— Может, сбились, — высказал я свою тревогу Дмитрию Николаевичу. — На хуторе говорили, что до кордона не более десяти километров, а мы, наверняка, все пятнадцать прошагали.
— А кто их тут мерил, эти километры, — спокойно отвечал он.— Скоро дойдем. Одна тут дорога.
Мы усаживали уток, взваливали на плечи поклажу и снова шли однообразным зеленым коридором.
Из лесу навстречу нам вышел пожилой мужчина, первый встречный за всю дорогу, одетый по-зимнему, в полушубке, старом малахае. Он был весь прокопченный, словно с пожара или только что поднялся из угольной шахты.
— Охотнички, — улыбнулся он нам. — Далеконько забрались. Мы поздоровались, закурили. Оказалось, что он и в самом
деле чуть ли не с пожара: вдвоем с товарищем они жгут в лесу уголь для своего колхоза и гонят смолу, а сейчас он пошел в село за провизией. До кордона лесника Дмитриева, как он нам рассказал, осталось совсем рукой подать — версты две-три.
— А как у вас тут охота? — спросил Дмитрий Николаевич.
«— А кто ее знает? — неопределенно ответил он. — Кабы мы ходили, а то неколи. По утрам где-то чуфыкают тетери, а более ничего не слыхать.
Но вот наконец-то и кордон. Он стоял в стороне в полкилометре от дороги, и мы, может, прошли бы мимо, не заметив его за елями, если бы там, на наше счастье, не залаяли собаки.
Хозяин был дома. Он ошкуривал у двора сосновые жерди для изгороди и стоял со скобелкой в руках по колено в смоляных стружках. Увидев нас, он обрадованно и удивленно воскликнул:
— Э! Кого угодно ждал, только не вас! Правда говорится: гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно сойдутся! Как это вы добрались? Даль-то какая, да по бездорожью...
Лет десять назад свела нас с Михаилом Ивановичем неторная лесная дорога, с тех пор мы и водим с ним дружбу. Он, приезжая в город, постоянно останавливается у меня, я, когда случается припоздниться в лесу, попросту захожу к нему.
— Вот уж не чаял, — продолжал удивляться старик. — Пойдемте в избу, сейчас обедать будем.
Лесные кордоны строят по стандарту, везде они одинаковые. Поэтому и у Михаила Ивановича все выглядело по-старому: столы и кровати в тех же углах, словно он и не переезжал, а жил здесь все время.
Михаил Иванович — горный мариец, но, работая вот уже около двух десятков лет лесником, совершенно обрусел. Старые обычаи его народа не умерли в нем, и однажды он просто удивил меня.
Глубокой осенью года три назад я припозднился на охоте и зашел к нему. За самоваром между общими разговорами Михаил Иванович спросил, есть ли в городе белые нитки десятого номера. Тогда в марийских селах да и у нас в городе любители-рыболовы плели из таких ниток, ссученных вдвое, вентеря и пауки-зыбки. Я подумал, что лесник решил за зиму от нечего делать подготовить к весне несколько снастей. Сам я этим делом не занимался, поэтому и не знал точно, есть, нет ли в магазинах нужный ему товар, но высказался, что должен бы быть.
— Да мне многа нада, — словно о большой нужде, со вздохом сказал он, — катушек двести али триста. Лучше бы в бобинах достать. Вот собираюсь завтра в город. Не знай, что выйдет.
Я удивился, куда это ему потребовалась такая уйма ниток —• на целый рыболовный колхоз.
— А мне не для вентерей, — заметив мое недоумение, ответил он. — Я ведь не рыбачу, сам знаешь. Мне вон для чего. — И он показал в передний угол.
Тут только я заметил, что в передней, занимая полкомнаты, стоит старый ткацкий стан, на каких когда-то в деревнях ткали холсты.
— Марюк замуж выходит, ей нада, — объяснил он.
Я опять не понимал. Ну, замуж, так замуж, к чему же этот стан и нитки?
— Обычай такой, — удивляясь моей непонятливости, стал объяснять Михаил Иванович, — невеста сама должна наткать полотна и сшить из него себе к свадьбе платье.
— Так теперь дешевле и проще готовое купить.
— Нельзя, обычай. У нас ли нет платьев? Всякие есть, и шелковые даже, а в день свадьбы, когда родители благословляют жениха с невестой и посыпают их зерном и хмелем, невеста должна быть в платье, какое она сама себе сделает. Вот и собираюсь завтра в город за нитками... А нужно это, как я полагаю, не столько самой невесте — она его больше сроду не наденет, — а нам, ее родителям. В таком платье сразу видно, что мы не только вырастили дочь, но и научили ее уму-разуму, ремеслу-рукоделию. В старину умные люди были, поэтому и мы не должны нарушать их обычай. А так, конечно, платьев, что ли, теперь у кого нет. Грех жаловаться...
Старинный обряд горных марийцев мне понравился. Ничего плохого нет, если невеста в день свадьбы демонстрирует свое рукоделие.
— А венчание? — осторожно спросил я.
— У нас и в старину-то не особенно, так уж попов боялись, а теперь и подавно. Пустое это. И без венца живут, и венчанные расходятся. У нас давно никто не венчается. Распишутся в сельсовете — и все тут. А вот насчет платьев-то хотя и очень старинный обычай, а все держится. Тоже, должно, скоро отомрет. Ни к чему он теперь. Это когда женщины всю жизнь ткали да шили все на всю семью сами — купить-то не на что было, — тогда и обычай этот хорош был, а таперь к чему он. Но раз еще держится, то и мы не будем нарушать. Пускай ткет, делать-то ей сейчас все равно нечего, а это все будто за делом.
После того вечера я не виделся с Михаилом Ивановичем и сейчас, когда сели за стол, спросил, как сложилась судьба его младшей дочери Марии, которая ткала когда-то себе полотно на свадебное платье.
— Хорошо живут, — ответил старик, видимо довольный тем, что мы, хотя и посторонние люди, интересуемся судьбой его детей.— Жаловаться грех. Сам-то трактористом в колхозе работает, а Марюк на ферме за телятами ходит. Справно живут. Молодым что теперь не жить. На Первый май собираемся со старухой к ним в гости. Давно приглашают.
Узнав, что мы перебираемся на Ясашное озеро, старик удивился не менее, как я когда-то удивился его ткацкому станку.
— Да что вам там делать-то? Разве в пильщики найметесь? Там еще с прошлого лета начали лес валить и по се время валят. Неужели в хуторе никто об этом не знает? Это прошлой весной озеро в лесу было, а теперь почитай что в степи стоит. А шуму — уши затыкай. Не то что птице или зверю какому, человеку-то с непривычки невмоготу. Машин разных — гибель. Электропилами валят. Тракторов наехало, автомашин. Ветку от Суслонгера тянут. На Марбумкомбинат больше везут да на Кокшагу для сплава. Нам
135
уже план на посадку леса дали. Только я сто тысяч саженцев получил, да другие лесники не менее. Размах огромный. Не знаю только, как справиться, где людей брать. И в колхозах как раз посевная начнется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Может, сбились, — высказал я свою тревогу Дмитрию Николаевичу. — На хуторе говорили, что до кордона не более десяти километров, а мы, наверняка, все пятнадцать прошагали.
— А кто их тут мерил, эти километры, — спокойно отвечал он.— Скоро дойдем. Одна тут дорога.
Мы усаживали уток, взваливали на плечи поклажу и снова шли однообразным зеленым коридором.
Из лесу навстречу нам вышел пожилой мужчина, первый встречный за всю дорогу, одетый по-зимнему, в полушубке, старом малахае. Он был весь прокопченный, словно с пожара или только что поднялся из угольной шахты.
— Охотнички, — улыбнулся он нам. — Далеконько забрались. Мы поздоровались, закурили. Оказалось, что он и в самом
деле чуть ли не с пожара: вдвоем с товарищем они жгут в лесу уголь для своего колхоза и гонят смолу, а сейчас он пошел в село за провизией. До кордона лесника Дмитриева, как он нам рассказал, осталось совсем рукой подать — версты две-три.
— А как у вас тут охота? — спросил Дмитрий Николаевич.
«— А кто ее знает? — неопределенно ответил он. — Кабы мы ходили, а то неколи. По утрам где-то чуфыкают тетери, а более ничего не слыхать.
Но вот наконец-то и кордон. Он стоял в стороне в полкилометре от дороги, и мы, может, прошли бы мимо, не заметив его за елями, если бы там, на наше счастье, не залаяли собаки.
Хозяин был дома. Он ошкуривал у двора сосновые жерди для изгороди и стоял со скобелкой в руках по колено в смоляных стружках. Увидев нас, он обрадованно и удивленно воскликнул:
— Э! Кого угодно ждал, только не вас! Правда говорится: гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно сойдутся! Как это вы добрались? Даль-то какая, да по бездорожью...
Лет десять назад свела нас с Михаилом Ивановичем неторная лесная дорога, с тех пор мы и водим с ним дружбу. Он, приезжая в город, постоянно останавливается у меня, я, когда случается припоздниться в лесу, попросту захожу к нему.
— Вот уж не чаял, — продолжал удивляться старик. — Пойдемте в избу, сейчас обедать будем.
Лесные кордоны строят по стандарту, везде они одинаковые. Поэтому и у Михаила Ивановича все выглядело по-старому: столы и кровати в тех же углах, словно он и не переезжал, а жил здесь все время.
Михаил Иванович — горный мариец, но, работая вот уже около двух десятков лет лесником, совершенно обрусел. Старые обычаи его народа не умерли в нем, и однажды он просто удивил меня.
Глубокой осенью года три назад я припозднился на охоте и зашел к нему. За самоваром между общими разговорами Михаил Иванович спросил, есть ли в городе белые нитки десятого номера. Тогда в марийских селах да и у нас в городе любители-рыболовы плели из таких ниток, ссученных вдвое, вентеря и пауки-зыбки. Я подумал, что лесник решил за зиму от нечего делать подготовить к весне несколько снастей. Сам я этим делом не занимался, поэтому и не знал точно, есть, нет ли в магазинах нужный ему товар, но высказался, что должен бы быть.
— Да мне многа нада, — словно о большой нужде, со вздохом сказал он, — катушек двести али триста. Лучше бы в бобинах достать. Вот собираюсь завтра в город. Не знай, что выйдет.
Я удивился, куда это ему потребовалась такая уйма ниток —• на целый рыболовный колхоз.
— А мне не для вентерей, — заметив мое недоумение, ответил он. — Я ведь не рыбачу, сам знаешь. Мне вон для чего. — И он показал в передний угол.
Тут только я заметил, что в передней, занимая полкомнаты, стоит старый ткацкий стан, на каких когда-то в деревнях ткали холсты.
— Марюк замуж выходит, ей нада, — объяснил он.
Я опять не понимал. Ну, замуж, так замуж, к чему же этот стан и нитки?
— Обычай такой, — удивляясь моей непонятливости, стал объяснять Михаил Иванович, — невеста сама должна наткать полотна и сшить из него себе к свадьбе платье.
— Так теперь дешевле и проще готовое купить.
— Нельзя, обычай. У нас ли нет платьев? Всякие есть, и шелковые даже, а в день свадьбы, когда родители благословляют жениха с невестой и посыпают их зерном и хмелем, невеста должна быть в платье, какое она сама себе сделает. Вот и собираюсь завтра в город за нитками... А нужно это, как я полагаю, не столько самой невесте — она его больше сроду не наденет, — а нам, ее родителям. В таком платье сразу видно, что мы не только вырастили дочь, но и научили ее уму-разуму, ремеслу-рукоделию. В старину умные люди были, поэтому и мы не должны нарушать их обычай. А так, конечно, платьев, что ли, теперь у кого нет. Грех жаловаться...
Старинный обряд горных марийцев мне понравился. Ничего плохого нет, если невеста в день свадьбы демонстрирует свое рукоделие.
— А венчание? — осторожно спросил я.
— У нас и в старину-то не особенно, так уж попов боялись, а теперь и подавно. Пустое это. И без венца живут, и венчанные расходятся. У нас давно никто не венчается. Распишутся в сельсовете — и все тут. А вот насчет платьев-то хотя и очень старинный обычай, а все держится. Тоже, должно, скоро отомрет. Ни к чему он теперь. Это когда женщины всю жизнь ткали да шили все на всю семью сами — купить-то не на что было, — тогда и обычай этот хорош был, а таперь к чему он. Но раз еще держится, то и мы не будем нарушать. Пускай ткет, делать-то ей сейчас все равно нечего, а это все будто за делом.
После того вечера я не виделся с Михаилом Ивановичем и сейчас, когда сели за стол, спросил, как сложилась судьба его младшей дочери Марии, которая ткала когда-то себе полотно на свадебное платье.
— Хорошо живут, — ответил старик, видимо довольный тем, что мы, хотя и посторонние люди, интересуемся судьбой его детей.— Жаловаться грех. Сам-то трактористом в колхозе работает, а Марюк на ферме за телятами ходит. Справно живут. Молодым что теперь не жить. На Первый май собираемся со старухой к ним в гости. Давно приглашают.
Узнав, что мы перебираемся на Ясашное озеро, старик удивился не менее, как я когда-то удивился его ткацкому станку.
— Да что вам там делать-то? Разве в пильщики найметесь? Там еще с прошлого лета начали лес валить и по се время валят. Неужели в хуторе никто об этом не знает? Это прошлой весной озеро в лесу было, а теперь почитай что в степи стоит. А шуму — уши затыкай. Не то что птице или зверю какому, человеку-то с непривычки невмоготу. Машин разных — гибель. Электропилами валят. Тракторов наехало, автомашин. Ветку от Суслонгера тянут. На Марбумкомбинат больше везут да на Кокшагу для сплава. Нам
135
уже план на посадку леса дали. Только я сто тысяч саженцев получил, да другие лесники не менее. Размах огромный. Не знаю только, как справиться, где людей брать. И в колхозах как раз посевная начнется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101