И так же шумно, с шутками и прибаутками, стали собираться на охоту. В окнах чуть-чуть серел восход. Со сборами мы не мешкали. На улице стояло тихое розовое утро с кристально чистым воздухом. Все лужицы затянуло молодым ледком. Земля сверху тоже немного пристыла за ночь, и идти по ней было как-то особенно легко и приятно.
На востоке все разгоралась заря, и черные веточки деревьев казались нарисованными черной тушью на розовом фоне. Птицы молчали. Легкий морозец бодрил, поднимал и без того приподнятое настроение. Бодрила сама весна, предстоящая охота, утренняя свежесть.
Михаил пошел в шалаш к Дмитрию Николаевичу, Антон — к Ивану, и только я остался один. У Ивана с Антоном не было подсадной крякуши, и они должны были охотиться с манком, выставив перед шалашом три или четыре утиных чучела.
Вода в протоке за сутки заметно убавилась, и шалаши наши отодвинулись от закрайка ближе к лесу. Над протокой ровной пеленой поднимался густой, молочно-белый туман. Он,, как и вода в протоке, медленно плыл по течению, образуя на своей поверхности и рябь и водовороты, когда впереди вставал ствол затопленного дерева или кустарник. У закрайка шириной в ладонь образовался ледок, тонкий, как стекло, словно природа, боясь, как бы вода не размыла берег, специально укрепила его этой ледяной коркой.
Подтянув повыше сапоги, я вошел в воду, пустил невдалеке от берега привязанную за ножку крякушу, воткнул колышек со шнурком в дно и забрался в шалаш.
Утка стала прихорашиваться, полоскаться, чистить перья. Покончив с туалетом, она сделала круг на бечевке, окунулась еще несколько раз, ополоснулась и разбудила тишину резким и громким кряканьем. Ей тотчас же ответила утка Дмитрия Николаевича, отозвались и наперебой закричали где-то вправо от меня в зарослях ивняка дикие.
Глухо хлопнул в тумане первый выстрел. Я не разобрал, из чьего ружья. Утки на минуту смолкли. Моя крякуша, прислушиваясь, остановилась на одном месте, покрутила в разные стороны головкой с черными бусинками глаз, как бы соображая, что же произошло, но быстро оправилась от испуга и снова закричала на всю протоку. Тут же из тумана ей наперебой ответили другие,
Недалеко от березняка раскричались дрозды, защелкали, засвистели скворцы, Лес проснулся, ожил. Над протокой на больших кругах летали чибисы, по-здешнему пигалицы, и пронзительно, как-то тоскливо и жалобно кричали: иу-ви, тиу-ви, тиу-ви Постепенно рассеивался туман.
На меня неожиданно, как-то сразу налетели два селезня, и не успели они сесть на воду, как я дуплетом сбил их обоих. Утка, испуганная выстрелами, метнулась в сторону, но веревочка не пустила ее, и она, громко крякнув, забила крыльями на одном месте.
Селезни были убиты наповал, и, чтобы их не снесло течением, пришлось вылезать из шалаша. Но едва я успел спрятаться с добычей в укрытие, как к уточке подлетел новый кавалер и также был убит наповал, не успев опуститься на воду.
Грохнула невдалеке двустволка Дмитрия Николаевича. Слышались выстрелы и других охотников. Крякуша уже привыкла к выстрелам и больше не металась из стороны в сторону.
Убитого селезня медленно поднесло к торчавшему из воды сучку, и он остановился. «Свись, свись, свись Вдоль протоки стремительно пронеслась утка, за ней в угон два селезня и быстро скрылись за деревьями. «Кря-кря, кря»,— продолжали кричать из тумана дикие. Им азартно вторили наши подсадные. То и дело по протоке перелетали стайки чирков. Но выстрелов больше почему-то не слышалось. Не летели селезни и ко мне. Я предположил, что кто-то из нас на берегу плохо замаскировался, а может, уже стихла на сегодня любовная страсть, и утки стали перебираться на дневку.
Из-за зарослей ивняка сквозь туман вдруг выплыло солнце, и сразу же все вокруг переменилось, ожило, громче запели птицы.
— Шабашим! — вдруг невдалеке за спиной раздался голос Дмитрия Николаевича. — Хорошего понемногу!
Они стояли с Михаилом на бугре и закуривали. Оба были не в духе. Оказалось, что пенек, как и предполагал Иван, сильно помешал им обоим: он загораживал самый лучший участок обстрела. Раза два к их крякуше подлетали селезни и всякий раз, потоптав >точку, уходили под прикрытием злополучного пенька. Охотники палили, но мимо. Сумки у обоих были пусты.
— Пенек, черт бы его побрал! — хмурился Михаил. — Пара бы селезней наверняка была.
Дмитрий Николаевич молчал.
— Я говорил... — заикнулся было Иван.
— Да не в этом дело, — в сердцах ответил ему Дмитрий Николаевич. — Вода отошла, а то бы в самый раз было. А сам то ты на хорошем месте сколько взял?
— Ну, из моего шалаша хоть Антон одного селезня убил, а из твоего— ни ты, ни Михаил.
Мои три селезня, с явным расчетом на похвальбу небрежно подвешенные к ремешкам у патронташа, удивили всех.
— Вот кто самое лучшее место выбрал! — указал на меня Михаил. — Три штуки сразу.
— Ну, это случайность... Могло бы ни одного не быть. А вы чего это все утро палили? Выходит, что на благо святых гремели, а где же добыча? — спросил я, в свою очередь. Мне даже трудно верилось, что они вчетвером взяли одного селезня, которого сейчас держал Антон за длинную шею обеими руками.
— А сейчас, мил человек, если бы каждый выстрел попадал в цель, — нравоучительно сказал Дмитрий Николаевич, обращаясь ко мне, а больше, как мне показалось, к хуторским, — то во всем лесу ни одной самой малюсенькой пичужки не осталось бы. Наши предки всю бы дичь еще за сто лет до нашего рождения перевели. Очень хорошо, что большинство выстрелов в белый свет идет. Поэтому вот и мы еще шляемся по лесу, отдыхаем, наслаждаемся природой да надеемся кое-что подстрелить.
— Верно, Дмитрий Николаевич! — горячо, поддержал его Михаил. — Да нам и обижаться-то, собственно, не на что: на пятерых четыре селезня взяли! Разве это плохо? Чего же еще надо? А у нас тут позапрошлой весной случай был — и смех и слезы. Приехали к нам по весне, вот об эту пору, может, чуть пораньше, два пожилых ткача из Казани. Оба охотники опытные, и справа у них хорошая — тоже подсадные утки, дорогие ружья бескурковые, много патронов, сумки с едой, почитай по пуду на каждого, даже палатка была. Тоже, как вот вы, в отпуск приехали поохотиться. Ну, мой отец посоветовал им к Ясашному озеру податься. Это километров двадцать с лишним от нас— глушь непроходимая. Ближе нашего хутора никакого жилья нет. Правда, жил там прямо у озера лесник на кордоне, да и тот сбежал еще лет семь назад: болотных чертей напугался, так что и кордон теперь заброшен, весь иван-чаем да крапивой порос, и уж крыша рухнула, да и сам-то дом осел. Место для охоты — лучше и не придумаешь. Уток там, чирков, лысух — тысячные табуны, поскольку крепи сильные. Даже гуси гнездуют, а когда-то и лебеди были. Ну, подрядили они в колхозе лошадь — еще Павел Чернышев их отвозил, — поехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
На востоке все разгоралась заря, и черные веточки деревьев казались нарисованными черной тушью на розовом фоне. Птицы молчали. Легкий морозец бодрил, поднимал и без того приподнятое настроение. Бодрила сама весна, предстоящая охота, утренняя свежесть.
Михаил пошел в шалаш к Дмитрию Николаевичу, Антон — к Ивану, и только я остался один. У Ивана с Антоном не было подсадной крякуши, и они должны были охотиться с манком, выставив перед шалашом три или четыре утиных чучела.
Вода в протоке за сутки заметно убавилась, и шалаши наши отодвинулись от закрайка ближе к лесу. Над протокой ровной пеленой поднимался густой, молочно-белый туман. Он,, как и вода в протоке, медленно плыл по течению, образуя на своей поверхности и рябь и водовороты, когда впереди вставал ствол затопленного дерева или кустарник. У закрайка шириной в ладонь образовался ледок, тонкий, как стекло, словно природа, боясь, как бы вода не размыла берег, специально укрепила его этой ледяной коркой.
Подтянув повыше сапоги, я вошел в воду, пустил невдалеке от берега привязанную за ножку крякушу, воткнул колышек со шнурком в дно и забрался в шалаш.
Утка стала прихорашиваться, полоскаться, чистить перья. Покончив с туалетом, она сделала круг на бечевке, окунулась еще несколько раз, ополоснулась и разбудила тишину резким и громким кряканьем. Ей тотчас же ответила утка Дмитрия Николаевича, отозвались и наперебой закричали где-то вправо от меня в зарослях ивняка дикие.
Глухо хлопнул в тумане первый выстрел. Я не разобрал, из чьего ружья. Утки на минуту смолкли. Моя крякуша, прислушиваясь, остановилась на одном месте, покрутила в разные стороны головкой с черными бусинками глаз, как бы соображая, что же произошло, но быстро оправилась от испуга и снова закричала на всю протоку. Тут же из тумана ей наперебой ответили другие,
Недалеко от березняка раскричались дрозды, защелкали, засвистели скворцы, Лес проснулся, ожил. Над протокой на больших кругах летали чибисы, по-здешнему пигалицы, и пронзительно, как-то тоскливо и жалобно кричали: иу-ви, тиу-ви, тиу-ви Постепенно рассеивался туман.
На меня неожиданно, как-то сразу налетели два селезня, и не успели они сесть на воду, как я дуплетом сбил их обоих. Утка, испуганная выстрелами, метнулась в сторону, но веревочка не пустила ее, и она, громко крякнув, забила крыльями на одном месте.
Селезни были убиты наповал, и, чтобы их не снесло течением, пришлось вылезать из шалаша. Но едва я успел спрятаться с добычей в укрытие, как к уточке подлетел новый кавалер и также был убит наповал, не успев опуститься на воду.
Грохнула невдалеке двустволка Дмитрия Николаевича. Слышались выстрелы и других охотников. Крякуша уже привыкла к выстрелам и больше не металась из стороны в сторону.
Убитого селезня медленно поднесло к торчавшему из воды сучку, и он остановился. «Свись, свись, свись Вдоль протоки стремительно пронеслась утка, за ней в угон два селезня и быстро скрылись за деревьями. «Кря-кря, кря»,— продолжали кричать из тумана дикие. Им азартно вторили наши подсадные. То и дело по протоке перелетали стайки чирков. Но выстрелов больше почему-то не слышалось. Не летели селезни и ко мне. Я предположил, что кто-то из нас на берегу плохо замаскировался, а может, уже стихла на сегодня любовная страсть, и утки стали перебираться на дневку.
Из-за зарослей ивняка сквозь туман вдруг выплыло солнце, и сразу же все вокруг переменилось, ожило, громче запели птицы.
— Шабашим! — вдруг невдалеке за спиной раздался голос Дмитрия Николаевича. — Хорошего понемногу!
Они стояли с Михаилом на бугре и закуривали. Оба были не в духе. Оказалось, что пенек, как и предполагал Иван, сильно помешал им обоим: он загораживал самый лучший участок обстрела. Раза два к их крякуше подлетали селезни и всякий раз, потоптав >точку, уходили под прикрытием злополучного пенька. Охотники палили, но мимо. Сумки у обоих были пусты.
— Пенек, черт бы его побрал! — хмурился Михаил. — Пара бы селезней наверняка была.
Дмитрий Николаевич молчал.
— Я говорил... — заикнулся было Иван.
— Да не в этом дело, — в сердцах ответил ему Дмитрий Николаевич. — Вода отошла, а то бы в самый раз было. А сам то ты на хорошем месте сколько взял?
— Ну, из моего шалаша хоть Антон одного селезня убил, а из твоего— ни ты, ни Михаил.
Мои три селезня, с явным расчетом на похвальбу небрежно подвешенные к ремешкам у патронташа, удивили всех.
— Вот кто самое лучшее место выбрал! — указал на меня Михаил. — Три штуки сразу.
— Ну, это случайность... Могло бы ни одного не быть. А вы чего это все утро палили? Выходит, что на благо святых гремели, а где же добыча? — спросил я, в свою очередь. Мне даже трудно верилось, что они вчетвером взяли одного селезня, которого сейчас держал Антон за длинную шею обеими руками.
— А сейчас, мил человек, если бы каждый выстрел попадал в цель, — нравоучительно сказал Дмитрий Николаевич, обращаясь ко мне, а больше, как мне показалось, к хуторским, — то во всем лесу ни одной самой малюсенькой пичужки не осталось бы. Наши предки всю бы дичь еще за сто лет до нашего рождения перевели. Очень хорошо, что большинство выстрелов в белый свет идет. Поэтому вот и мы еще шляемся по лесу, отдыхаем, наслаждаемся природой да надеемся кое-что подстрелить.
— Верно, Дмитрий Николаевич! — горячо, поддержал его Михаил. — Да нам и обижаться-то, собственно, не на что: на пятерых четыре селезня взяли! Разве это плохо? Чего же еще надо? А у нас тут позапрошлой весной случай был — и смех и слезы. Приехали к нам по весне, вот об эту пору, может, чуть пораньше, два пожилых ткача из Казани. Оба охотники опытные, и справа у них хорошая — тоже подсадные утки, дорогие ружья бескурковые, много патронов, сумки с едой, почитай по пуду на каждого, даже палатка была. Тоже, как вот вы, в отпуск приехали поохотиться. Ну, мой отец посоветовал им к Ясашному озеру податься. Это километров двадцать с лишним от нас— глушь непроходимая. Ближе нашего хутора никакого жилья нет. Правда, жил там прямо у озера лесник на кордоне, да и тот сбежал еще лет семь назад: болотных чертей напугался, так что и кордон теперь заброшен, весь иван-чаем да крапивой порос, и уж крыша рухнула, да и сам-то дом осел. Место для охоты — лучше и не придумаешь. Уток там, чирков, лысух — тысячные табуны, поскольку крепи сильные. Даже гуси гнездуют, а когда-то и лебеди были. Ну, подрядили они в колхозе лошадь — еще Павел Чернышев их отвозил, — поехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101