Парень, значит, женится на горожанке, а та девушка, в ауле, сочиняет эту песню. Или по-другому: на свадьбе, когда он уже почти женился, парень слышит песню и понимает свою ошибку; оставив невесту, он возвращается к своей настоящей любви... Другим же все было известно куда как более точно. Джигит, значит, — такой-то композитор. Ну, а девушка — его жена. Не ссорились они и не разводились. И давно уже как живут вместе. А эта песня, как и все другие, просто сочинена молодым композитором в день, когда на него сошло вдохновение. Очень скоро, дескать, вы ее услышите по радио. Тогда и узнаете, кто есть кто и насколько всякие другие слухи о песне ошибочны.
Косайдар довольно долго предполагал, что это, возможно, какая-то народная песня или же новая вещь какого-нибудь известного композитора, случайно распространившаяся среди студентов как безымянная. Но со временем он перестал сомневаться в том, кто сочинил песню. Балкия. Эта песня принадлежала Балкии. Понял он и то, при каких обстоятельствах она сложена и кому посвящена. Когда он на студенческих вечерах, на всяких молодежных сборищах слушал теперь уже такую близкую его сердцу, такую понятную ему "Песнь тюльпана", вся прелесть и очарование которой были ему теперь ясны до конца, ему хотелось крикнуть: "Я! Я все знаю, как есть. Эта песня посвящена мне!" Его тянуло написать Балкии. Но, думая о том, что сам он заканчивает институт, а у нее нет никакого специального образования, да к тому же и вообще она еще не поступила учиться, Косайдар всякий раз решал пока не писать.
И пока он все жил так, колеблясь, с ним случилась беда.
На вечере танцев в общежитии накануне Нового года подвыпивший Косайдар повздорил из-за девушки с незнакомым парнем, с лихо закрученными усами, длинными волосами до плеч и одетым по последней моде. Оба они подошли к этой девушке одновременно, и та, поочередно, снизу вверх внимательно поглядев на них и все для себя взвесив, предпочла длинноволосого.
Оскорбленный Косайдар почел своим долгом поквитаться за обиду. Узнав, что незнакомец из сельскохозяйственного института, он и вовсе взбесился. "Эй, колхозник, — закричал он, толкая его, — зачем это колхознику так разряжаться?" Стычка их вылилась в настоящий скандал. И у той и у другой стороны нашлись защитники, кое-кто стал их разнимать. Косайдар, вконец взвинтившийся от поддержки большинства собравшихся, схватил за ворот одного из парней, пытавшихся его утихомирить. С этого-то все и началось. Парень, которому он разорвал ворот, хоть и жил в общежитии, оказался не студентом, а неким ассистентом некоей кафедры, нынче только закончившим институт и оставленным на преподавательскую работу.
Во время обсуждения скандального происшествия двух мнений не было. Некоторые, припомнив ему задолженности по одному ли, по двум ли предметам, равнодушное его отношение к учебе, потребовали даже, чтобы дело передали в суд. В конце концов постановили: за появление в нетрезвом состоянии, за организацию драки в общественном месте, за то, что поднял руку на своего преподавателя, студента-хулигана Косай-дара АДимо^това исключить из Политехнического института.
Меоща два-три Косайдар провел в праздном болтании. Службы в конторе не нашлось, идти же рабочим не позволяла гордыня. Но тут как раз скончался отец, и волей-неволей пришлось вернуться в Каркаралинск. И не способная работать, больная мать, и маленькие еще его братишки — все остались теперь на его попечении. Объявив, что взял академический отпуск, Косайдар устроился рядовым служащим в одно из городских учреждений, на место, не требовавшее специальности. На следующий год он поехал в Алма-Ату и предпринял несколько попыток восстановиться в институте, но все было безуспешно, и он вернулся обратно, сказав, что перешел на заочное отделение. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон, — через два-три года люди и забыли, что этот молодой джигит, начавший бросаться в глаза своим пристрастием к выпивке, учился когда-то в приличном институте.
Так и шла жизнь. Косайдар женился, семьи не получилось — разошелся. Некоторое время после этого он вел разгульную холостяцкую жизнь, потом снова женился — на красивой молодой женщине, бывшей до того замужем, со штампом и без штампа, раза четыре. По утрам ругаясь, по вечерам дерясь, где-то перед тем как лечь в постель примиряясь, не зная нормальной ч
жизни, какой живут все люди, и не разводясь по-человечески, влачили они бестолковые свои дни. Расспрашивая уроженцев того аула Семипалатинской области, Косайдар узнал, что Балкия вышла замуж за парня-домбриста по имени Айдар, они заведуют автоклубом, имеют детей. После этого Косайдар запил и пил несколько дней кряду, не просыхая. На работе стали недовольны им, ему грозило увольнение. В конце концов в дело вмешались по-доброму к нему относившиеся уважаемые аксакалы — белобородые, и почитаемые всеми карасакалы — чернобородые, вынесли решение и, вырвав у него клятву, заставили бросить пить. Теперь Косайдар только за праздничным застольем и выпивал рюмку-другую — за здоровье присутствующих. Но и того было достаточно, чтобы щеки у него По-пьяному залились алым. Ну а стоило лишь за таким вот застольем раздаться ставшей в народе широко популярной "Песне тюльпана", на глазах у него разом наворачивались слезы. Кто-нибудь из рядом сидящих подталкивал тогда соседа: "Эту песню специально для Косайдара сочинила одна девушка из аула его матери. Есть ли в женщине постоянство: пела-пела свою песню — да и выскочила за другого. А ведь он был джигитом из джигитов! Вот из-за предательства девушки и стал таким..." На что сосед, усмехнувшись, возражал: "Ну ты несешь тоже невесть что! Народная ведь песня. А этот пьяница, даже когда "Одинокую арчу" поют, и то плачет".
1972
БЕЗ ХОЗЯИНА
Это была не какая-нибудь немецкая овчарка с разбойничьими глазами, готовая в любой момент, только прикажи, броситься, схватить, подмять, не английский дог с пиратским оскалом, мнящий о себе, что на свете нет более свирепого существа, чем он, и не казахский дворовый пес, способный довериться кому угодно и куда угодно последовать за ним. Это была маленькая болонка, которая не то что сторожить дом, охраняя его от всяких там воров и грабителей, а даже лаять, просто подать свой собачий голос по-настоящему и то не могла. Поэтому-то в глазах ее хозяев она не имела никакой ценности.
Если, впрочем, быть точным, то собака эта вообще не имела хозяев. .Откуда она пришла, где она жила прежде — было неизвестно.
В один из дней, как всегда по утрам, надев рабочую одежду и выйдя из дому, хозяин его увидел, что у крыльца с подветренной, солнечной стороны, лежит белая, размером чуть больше кошки, болонка. Когда же вечером, уставший и весь пропыленный, он вернулся домой, то увидел, что с этой утренней болонкой играет его маленький сын Ален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Косайдар довольно долго предполагал, что это, возможно, какая-то народная песня или же новая вещь какого-нибудь известного композитора, случайно распространившаяся среди студентов как безымянная. Но со временем он перестал сомневаться в том, кто сочинил песню. Балкия. Эта песня принадлежала Балкии. Понял он и то, при каких обстоятельствах она сложена и кому посвящена. Когда он на студенческих вечерах, на всяких молодежных сборищах слушал теперь уже такую близкую его сердцу, такую понятную ему "Песнь тюльпана", вся прелесть и очарование которой были ему теперь ясны до конца, ему хотелось крикнуть: "Я! Я все знаю, как есть. Эта песня посвящена мне!" Его тянуло написать Балкии. Но, думая о том, что сам он заканчивает институт, а у нее нет никакого специального образования, да к тому же и вообще она еще не поступила учиться, Косайдар всякий раз решал пока не писать.
И пока он все жил так, колеблясь, с ним случилась беда.
На вечере танцев в общежитии накануне Нового года подвыпивший Косайдар повздорил из-за девушки с незнакомым парнем, с лихо закрученными усами, длинными волосами до плеч и одетым по последней моде. Оба они подошли к этой девушке одновременно, и та, поочередно, снизу вверх внимательно поглядев на них и все для себя взвесив, предпочла длинноволосого.
Оскорбленный Косайдар почел своим долгом поквитаться за обиду. Узнав, что незнакомец из сельскохозяйственного института, он и вовсе взбесился. "Эй, колхозник, — закричал он, толкая его, — зачем это колхознику так разряжаться?" Стычка их вылилась в настоящий скандал. И у той и у другой стороны нашлись защитники, кое-кто стал их разнимать. Косайдар, вконец взвинтившийся от поддержки большинства собравшихся, схватил за ворот одного из парней, пытавшихся его утихомирить. С этого-то все и началось. Парень, которому он разорвал ворот, хоть и жил в общежитии, оказался не студентом, а неким ассистентом некоей кафедры, нынче только закончившим институт и оставленным на преподавательскую работу.
Во время обсуждения скандального происшествия двух мнений не было. Некоторые, припомнив ему задолженности по одному ли, по двум ли предметам, равнодушное его отношение к учебе, потребовали даже, чтобы дело передали в суд. В конце концов постановили: за появление в нетрезвом состоянии, за организацию драки в общественном месте, за то, что поднял руку на своего преподавателя, студента-хулигана Косай-дара АДимо^това исключить из Политехнического института.
Меоща два-три Косайдар провел в праздном болтании. Службы в конторе не нашлось, идти же рабочим не позволяла гордыня. Но тут как раз скончался отец, и волей-неволей пришлось вернуться в Каркаралинск. И не способная работать, больная мать, и маленькие еще его братишки — все остались теперь на его попечении. Объявив, что взял академический отпуск, Косайдар устроился рядовым служащим в одно из городских учреждений, на место, не требовавшее специальности. На следующий год он поехал в Алма-Ату и предпринял несколько попыток восстановиться в институте, но все было безуспешно, и он вернулся обратно, сказав, что перешел на заочное отделение. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон, — через два-три года люди и забыли, что этот молодой джигит, начавший бросаться в глаза своим пристрастием к выпивке, учился когда-то в приличном институте.
Так и шла жизнь. Косайдар женился, семьи не получилось — разошелся. Некоторое время после этого он вел разгульную холостяцкую жизнь, потом снова женился — на красивой молодой женщине, бывшей до того замужем, со штампом и без штампа, раза четыре. По утрам ругаясь, по вечерам дерясь, где-то перед тем как лечь в постель примиряясь, не зная нормальной ч
жизни, какой живут все люди, и не разводясь по-человечески, влачили они бестолковые свои дни. Расспрашивая уроженцев того аула Семипалатинской области, Косайдар узнал, что Балкия вышла замуж за парня-домбриста по имени Айдар, они заведуют автоклубом, имеют детей. После этого Косайдар запил и пил несколько дней кряду, не просыхая. На работе стали недовольны им, ему грозило увольнение. В конце концов в дело вмешались по-доброму к нему относившиеся уважаемые аксакалы — белобородые, и почитаемые всеми карасакалы — чернобородые, вынесли решение и, вырвав у него клятву, заставили бросить пить. Теперь Косайдар только за праздничным застольем и выпивал рюмку-другую — за здоровье присутствующих. Но и того было достаточно, чтобы щеки у него По-пьяному залились алым. Ну а стоило лишь за таким вот застольем раздаться ставшей в народе широко популярной "Песне тюльпана", на глазах у него разом наворачивались слезы. Кто-нибудь из рядом сидящих подталкивал тогда соседа: "Эту песню специально для Косайдара сочинила одна девушка из аула его матери. Есть ли в женщине постоянство: пела-пела свою песню — да и выскочила за другого. А ведь он был джигитом из джигитов! Вот из-за предательства девушки и стал таким..." На что сосед, усмехнувшись, возражал: "Ну ты несешь тоже невесть что! Народная ведь песня. А этот пьяница, даже когда "Одинокую арчу" поют, и то плачет".
1972
БЕЗ ХОЗЯИНА
Это была не какая-нибудь немецкая овчарка с разбойничьими глазами, готовая в любой момент, только прикажи, броситься, схватить, подмять, не английский дог с пиратским оскалом, мнящий о себе, что на свете нет более свирепого существа, чем он, и не казахский дворовый пес, способный довериться кому угодно и куда угодно последовать за ним. Это была маленькая болонка, которая не то что сторожить дом, охраняя его от всяких там воров и грабителей, а даже лаять, просто подать свой собачий голос по-настоящему и то не могла. Поэтому-то в глазах ее хозяев она не имела никакой ценности.
Если, впрочем, быть точным, то собака эта вообще не имела хозяев. .Откуда она пришла, где она жила прежде — было неизвестно.
В один из дней, как всегда по утрам, надев рабочую одежду и выйдя из дому, хозяин его увидел, что у крыльца с подветренной, солнечной стороны, лежит белая, размером чуть больше кошки, болонка. Когда же вечером, уставший и весь пропыленный, он вернулся домой, то увидел, что с этой утренней болонкой играет его маленький сын Ален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117