Сама пришла. А зачем приходить девчонке к парню, который бог знает почему валяется в степи? Да и знать она его не знает... Чего она здесь потеряла?" Словно холодом обдало — он задрожал всем телом.
— Иди сюда... смугляночка... Иди, иди!.. Присаживайся! — он трижды перевел дух, пока произнес это. Во рту пересохло. Он проглотил слюну.
Девушка не двигалась. Она замерла изумленно и робко.
Бексеит не стал дожидаться, когда она сама приблизится к нему.
И ошибся. Сопротивлялась она отчаянно, напрягшись, будто сжатая пружина. Как в железные тиски схватила она его руки и не отпускала. Они долго боролись, пока, изнемогши, не почувствовал он вдруг, что она ослабела. В то же мгновение она испуганно взметнулась всем телом, но поздно — навалившаяся тяжесть не давала шелохнуться. Словно ягненок косули, схваченный волком, она вскрикнула раз — и все...
Опустошенный и легкий Бексеит долго лежал возле девушки. Резкими порывами пробегал прохладный ветер. Суматошно сновали бело-розовые бабочки. Где-то верещал сурок. По белым облакам пролегли темные полосы. Высоко в небе — три короткие черточки: это птицы высматривали с неба земную добычу. Все при этих птицах — и когти, и сильный клюв, и крылья широки в размахе, и сами они крупны. Но это не беркуты, а кушегены. Их корм, их добыча — мыши и падаль... Вдруг один из кушегенов стал падать прямо на них. Снизившись, он описал два-три круга и повис, словно удивляясь, зачем здесь эти двое. Едва шевеля крыльями, он парил, уставившись, казалось, в одну эту точку. И вслед за ним Бексеит невольно перевел взгляд на девушку. Но она была все так же недвижна. Даже подол не одернула. Лишь отвернулась. Плачет, догадался он.
Но и когда поднялась, слезы все падали сами собой, будто не ее эти слезы. Как быть? Бексеит вовсе пал духом.
— Машина, которая должна к вам прийти, там еще? — Ничего другого он придумать не мог.
— Шофер сказал, после обеда погрузит овец и поедет, — она произнесла это очень тихо, едва шевеля губами, но в голосе не было слез. — В Алма-Ату? — спросила она немного погодя.
-Да...
"За полдень уже перевалило, не опоздать бы", — подумал он.
Девушка впервые взглянула на Бексеита в упор. Глаза ее были как две влажные ягоды. Она была сейчас совсем другой. Раскрывшаяся чистая душа... Словно молодая степная трава, омытая дождем.
Он обнял ее и с жаром поцеловал. Ее нежные губы пылали, а горящие щеки были мягки, как тонкий шелк. Словно током пронзило его. Она не стала сопротивляться, но и страсти в ней не было. Так — безразлична.
—- Ведь не вернетесь, —- сказала она потом.
— Вернусь. Вернусь к тебе, — произнес он первое, что пришло в голову.
— Прошлый год весь за матерью ходила, в школе отстала, — она глядела мимо него. — Если в интернат возьмут, опять пойду учиться...
— Десятый кончишь — заберу тебя, — пообещал Бексеит, лишь бы сказать что-нибудь.
— Еще два года ждать.
— Пошли, а то машина уйдет, — сказал он.
Она сделала было несколько шагов, но, обогнав его, остановилась.
— Не надо смотреть так, — она обернулась. — Неловко мне. Ступайте, я после приду... Вон и мешок забыла.
Он припустил с такой прытью, что последние слова девушки уже не достигли его слуха.
Шофер, знакомый малый, из одной с Бексеитом школы, только на четыре класса старше, сменив лопнувшее колесо, уже убирал свое хозяйство. Место в кабине было, и он согласился подбросить Бексеита. Расспрашивая про Алма-Ату, сказал, что в прошлом году страсть как намучился, гоняя машину на ремонт в Тургень, зато выкроил время и разочка три смотался в Алма-Ату.
— Отменное местечко — о чем еще мечтать, — и даже причмокнул, — молодец, что в столице осел, и что в науку подался — тоже молодец, только, слышно, дна мудрости еще никто не достиг, — думаешь, тебе добраться? Лучше б шанырак свой поднял — рухнула крыша, как не стало матери; пусть над домом дымок вьется, жену бы взял, а то людям в глаза смотреть стыдно. Ты ж обрусел совсем и знать не знаешь, что мы с тобой родственники в седьмом колене, ты — Ерсары, а я — Кулсары, и оба мы — от Естербек-батыра, мир праху его святому, по всему Среднему жузу знаменитый был человек, а ты, сопляк, брата своего старшего не признаешь, плеть по тебе плачет, а от благословенного пращура нашего Естербек-батыра, да святится имя его, байбише принесла пятерых сыновей, прапрапрадед твой Ерсары — самый младший из них, стало быть, последняя ветвь главного в нашем роду дома —ты, ты один. И запомни мои слова: приедешь в Алма-Ату, женись, не дай исчезнуть дымку над батыровым шаныраком, пусть потомкам славного рода не придется опускать из-за тебя глаза.
Все это он выпалил на ходу, ни на секунду не замолкая, его руки заправляли машину, заливали бензин и воду, протирали капот и стекла. Когда наконец все было готово и он велел садиться, из полуразвалившейся трехкрылой юрты, похожей больше на шалаш, послышались визг и вопли.
— Ойбай-ай, распутница несчастная! Еще не выросла, а отца родного сожрала, мать, что грудью тебя вскормила, живьем поглотила. Теперь до нас добралась, сука проклятая! Ты где целый день шлялась? Куда кизяк подевала? Ойбай-ай, ойбай! Как я теперь в глаза посмотрю людям, овца блудливая!
Чем-то громыхнули, и девушка в красном ситцевом платьишке с разодранным подолом выскочила из юрты. Пущенный вслед деревянный ковшик пронесся над ее головой и ударился о борт грузовика. Девушка подлетела к Бексеиту, который уже лез в кабину.
— Вернись только — все космы повыдираю, — неслось из прокопченной развалюхи, — и морду располосую, стерва проклятая! Голова моя разнесчастная, и за что на нее такая беда? Кому эта голь нужна? Кто посватается за нее, сучку эту, ойбай-ай!..
— Ага... — Голос девушки дрожал, и она вот-вот разрыдалась бы. — Ага, не кончать мне школу, увезите меня отсюда!
— И увезем! — Шофер вывалился из кабины и разом обнял и Бексеита и девушку. — Пусть я буду твоей жертвой, господи!.. Увезем ее! Вот сейчас и увезем! Только что я этому нечестивцу про бабу толковал — услышали духи предков, дошла моя молитва! Нет, пра-прапрадед наш Естербек не из простаков был и прапра-правнуку его дураком не бывать. Не дурак, ой не дурак, вон какую красавицу отхватил. Минуты не простоим, прямым ходом ко мне — завьем свадебку!
Бексеит, оказавшийся меж двух огней, не знал, как и быть. И она тут со своей доверчивостью. И шофер бог знает что несет. Будто кто за глотку схватил —ни "да", ни "нет" он не мог из себя выдавить.
— Бексеит, голубь мой, да эта Айгуль чистое золото! — ликовал шофер, будто для себя увозил невесту. — Девчонку с такой душой поискать только. Не то что в нашем "Жанатурмысе", а во всем районе, да что там в районе — во всей Карагандинской области, да и во всем Казахстане не сыщешь. А я-то все думал — это кому же такое счастье достанется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— Иди сюда... смугляночка... Иди, иди!.. Присаживайся! — он трижды перевел дух, пока произнес это. Во рту пересохло. Он проглотил слюну.
Девушка не двигалась. Она замерла изумленно и робко.
Бексеит не стал дожидаться, когда она сама приблизится к нему.
И ошибся. Сопротивлялась она отчаянно, напрягшись, будто сжатая пружина. Как в железные тиски схватила она его руки и не отпускала. Они долго боролись, пока, изнемогши, не почувствовал он вдруг, что она ослабела. В то же мгновение она испуганно взметнулась всем телом, но поздно — навалившаяся тяжесть не давала шелохнуться. Словно ягненок косули, схваченный волком, она вскрикнула раз — и все...
Опустошенный и легкий Бексеит долго лежал возле девушки. Резкими порывами пробегал прохладный ветер. Суматошно сновали бело-розовые бабочки. Где-то верещал сурок. По белым облакам пролегли темные полосы. Высоко в небе — три короткие черточки: это птицы высматривали с неба земную добычу. Все при этих птицах — и когти, и сильный клюв, и крылья широки в размахе, и сами они крупны. Но это не беркуты, а кушегены. Их корм, их добыча — мыши и падаль... Вдруг один из кушегенов стал падать прямо на них. Снизившись, он описал два-три круга и повис, словно удивляясь, зачем здесь эти двое. Едва шевеля крыльями, он парил, уставившись, казалось, в одну эту точку. И вслед за ним Бексеит невольно перевел взгляд на девушку. Но она была все так же недвижна. Даже подол не одернула. Лишь отвернулась. Плачет, догадался он.
Но и когда поднялась, слезы все падали сами собой, будто не ее эти слезы. Как быть? Бексеит вовсе пал духом.
— Машина, которая должна к вам прийти, там еще? — Ничего другого он придумать не мог.
— Шофер сказал, после обеда погрузит овец и поедет, — она произнесла это очень тихо, едва шевеля губами, но в голосе не было слез. — В Алма-Ату? — спросила она немного погодя.
-Да...
"За полдень уже перевалило, не опоздать бы", — подумал он.
Девушка впервые взглянула на Бексеита в упор. Глаза ее были как две влажные ягоды. Она была сейчас совсем другой. Раскрывшаяся чистая душа... Словно молодая степная трава, омытая дождем.
Он обнял ее и с жаром поцеловал. Ее нежные губы пылали, а горящие щеки были мягки, как тонкий шелк. Словно током пронзило его. Она не стала сопротивляться, но и страсти в ней не было. Так — безразлична.
—- Ведь не вернетесь, —- сказала она потом.
— Вернусь. Вернусь к тебе, — произнес он первое, что пришло в голову.
— Прошлый год весь за матерью ходила, в школе отстала, — она глядела мимо него. — Если в интернат возьмут, опять пойду учиться...
— Десятый кончишь — заберу тебя, — пообещал Бексеит, лишь бы сказать что-нибудь.
— Еще два года ждать.
— Пошли, а то машина уйдет, — сказал он.
Она сделала было несколько шагов, но, обогнав его, остановилась.
— Не надо смотреть так, — она обернулась. — Неловко мне. Ступайте, я после приду... Вон и мешок забыла.
Он припустил с такой прытью, что последние слова девушки уже не достигли его слуха.
Шофер, знакомый малый, из одной с Бексеитом школы, только на четыре класса старше, сменив лопнувшее колесо, уже убирал свое хозяйство. Место в кабине было, и он согласился подбросить Бексеита. Расспрашивая про Алма-Ату, сказал, что в прошлом году страсть как намучился, гоняя машину на ремонт в Тургень, зато выкроил время и разочка три смотался в Алма-Ату.
— Отменное местечко — о чем еще мечтать, — и даже причмокнул, — молодец, что в столице осел, и что в науку подался — тоже молодец, только, слышно, дна мудрости еще никто не достиг, — думаешь, тебе добраться? Лучше б шанырак свой поднял — рухнула крыша, как не стало матери; пусть над домом дымок вьется, жену бы взял, а то людям в глаза смотреть стыдно. Ты ж обрусел совсем и знать не знаешь, что мы с тобой родственники в седьмом колене, ты — Ерсары, а я — Кулсары, и оба мы — от Естербек-батыра, мир праху его святому, по всему Среднему жузу знаменитый был человек, а ты, сопляк, брата своего старшего не признаешь, плеть по тебе плачет, а от благословенного пращура нашего Естербек-батыра, да святится имя его, байбише принесла пятерых сыновей, прапрапрадед твой Ерсары — самый младший из них, стало быть, последняя ветвь главного в нашем роду дома —ты, ты один. И запомни мои слова: приедешь в Алма-Ату, женись, не дай исчезнуть дымку над батыровым шаныраком, пусть потомкам славного рода не придется опускать из-за тебя глаза.
Все это он выпалил на ходу, ни на секунду не замолкая, его руки заправляли машину, заливали бензин и воду, протирали капот и стекла. Когда наконец все было готово и он велел садиться, из полуразвалившейся трехкрылой юрты, похожей больше на шалаш, послышались визг и вопли.
— Ойбай-ай, распутница несчастная! Еще не выросла, а отца родного сожрала, мать, что грудью тебя вскормила, живьем поглотила. Теперь до нас добралась, сука проклятая! Ты где целый день шлялась? Куда кизяк подевала? Ойбай-ай, ойбай! Как я теперь в глаза посмотрю людям, овца блудливая!
Чем-то громыхнули, и девушка в красном ситцевом платьишке с разодранным подолом выскочила из юрты. Пущенный вслед деревянный ковшик пронесся над ее головой и ударился о борт грузовика. Девушка подлетела к Бексеиту, который уже лез в кабину.
— Вернись только — все космы повыдираю, — неслось из прокопченной развалюхи, — и морду располосую, стерва проклятая! Голова моя разнесчастная, и за что на нее такая беда? Кому эта голь нужна? Кто посватается за нее, сучку эту, ойбай-ай!..
— Ага... — Голос девушки дрожал, и она вот-вот разрыдалась бы. — Ага, не кончать мне школу, увезите меня отсюда!
— И увезем! — Шофер вывалился из кабины и разом обнял и Бексеита и девушку. — Пусть я буду твоей жертвой, господи!.. Увезем ее! Вот сейчас и увезем! Только что я этому нечестивцу про бабу толковал — услышали духи предков, дошла моя молитва! Нет, пра-прапрадед наш Естербек не из простаков был и прапра-правнуку его дураком не бывать. Не дурак, ой не дурак, вон какую красавицу отхватил. Минуты не простоим, прямым ходом ко мне — завьем свадебку!
Бексеит, оказавшийся меж двух огней, не знал, как и быть. И она тут со своей доверчивостью. И шофер бог знает что несет. Будто кто за глотку схватил —ни "да", ни "нет" он не мог из себя выдавить.
— Бексеит, голубь мой, да эта Айгуль чистое золото! — ликовал шофер, будто для себя увозил невесту. — Девчонку с такой душой поискать только. Не то что в нашем "Жанатурмысе", а во всем районе, да что там в районе — во всей Карагандинской области, да и во всем Казахстане не сыщешь. А я-то все думал — это кому же такое счастье достанется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117