С такой прической он похож на мыслителя, словно бы обосновавшегося за перегородкой.
— Как делишки, коллега? — Попытки вышестоящих панибратствовать, опускаться на корточки, чтобы стать вровень с ним, Алоизасом, всегда злят его.— Дела, здоровье и т. п.
Что, и пошутить нельзя? — Я, товарищ заведующий, не склонен шутить. В другой раз, ладно?
— Почему? Жизнь коротка! — Уловив морщину неудовольствия на лбу Алоизаса, П. оборвал смех.— Знаю, знаю, вы не из разговорчивых! Поэтому не буду расспрашивать. Между прочим, не вижу экзаменационного листа.
Из-за этого между прочим и затеял разговор, все остальное — дым. Жесткие, колючие глазки П. на миг рассеяли этот дым.
— Еще не сдал.
— Почему? Простите, пристаю, как пятилетний ребенок моей сестры. Почему не сгорает солнце? Почему не падает луна?
— Немногим легче ответить и на ваш вопрос, товарищ заведующий.
— Ну-ну, не будем скромничать!
— Отдельным студентам я разрешаю пересдавать. Вы отлично знаете.
— Я не посторонний, чтобы ничем не интересоваться. Кому ответственность, а кто фокусы выкидывает.— Снова остренько пробились из-под копны волос глазки.
— Смотря что называть фокусами.
— Не заводитесь, Губертавичюс. Не по адресу ляпнул. Пожаловался на собачью жизнь завкафедрой. С кого руководство шкуру дерет за проценты неуспеваемости? Не с вас.
— Сочувствую,— пробормотал Алоизас, покосившись на дверь.
— Надеюсь, все уладится, товарищ Губертавичюс? — Голос заведующего зазвучал раздраженнее. И голос, и уколы глаз свидетельствовали, что он не собирается мириться с создавшимся положением.
— Сдали все, у кого я раньше не принял зачета. Только Аудорне И., Алдона И. и еще один...
— Интересно, какого пола ващ еще один!
— Вижу, вы неплохо информированы? — Алоизас поморщился, хотя собирался язвительно усмехнуться.— В данном случае мужчина. Студент-инвалид.
— Должность! Должность заставляет интересоваться всем, включая прошлогодний снег. Должность заставляет, товарищ Губертавичюс, настоятельно вам посоветовать: поставьте т согроге и забудьте.
— Не убедившись, что нюхали материал?
— Не надоело вам возиться? Пара вопросиков, и...
— Не думаю, что смогу так возмутительно нарушить академические принципы.
— Значит, все-таки ввязываемся в холодную войну? — П. снова попытался усмехнуться, в горле у него что-то скрипнуло.— В таких случаях лучше не драматизировать обстановку! — Взмахом головы П. еще ниже опустил на лоб волосы, чтобы не видны были его истинные мысли.— Никто не виноват. Товарищ М. не вовремя полез под машину. Он преподавал так, вы требуете иначе. Отсюда и недоразумения.
— Я создал все условия. Словно каким-то недоразвитым.— Алоизас передернул плечами.
— Видимо, не всем, не всем! — Весело запрыгали над бровями заслоняющие глаза космы.— Кому создали, тот и сдал. Например, Алмоне И.
Меня правильно информировали?
— Правильно. Пожалел девушку. Когда ей учиться? Она — гладиатор. Жертва спортивных амбиций института.
— Вам не нравится спорт? Впрочем, о значении спорта в деле воспитания молодежи мы подискутируем в следующий раз. В здоровом теле — здоровый дух! Не мудрость ли римлян? Ладно, Губертавичюс! Что вам мешает таким же образом амнистировать и остальных? Аудроне И. и Алдона И.— неплохие студентки.— Заведующий кафедрой усмехнулся маленьким хитрым ротиком, кончик язычка лизнул губы, как змеиное жало. Прекрасно знает, какие они студентки, и даже не скрывает этого от горящих возмущением глаз несговорчивого преподавателя. И я знаю, и ты знаешь, так и говорит его усмешка, но надо делать все для блага нашей и для своего собственного, всячески избегать сложностей, не диктуемых необходимостью.
— Не собираюсь основывать филиал армии спасения.— Алоизас отгородился от заговорщицкой ухмылки.— Это — первое. Второе — тут совершенно другой случай, чем с Алмоне И. Злоупотребление своим положением, попытка использовать привилегии, на которые они вряд ли имеют право.
— Что вы, что вы! В нашем обществе привилегий нет ни у кого, за исключением, как утверждается в одной песенке, детей. Студенческие привычки не особо отличаются от школьных: заболел преподаватель — ура, от радости никто не учится! Разве мы были другими? Вы славились, Губертавичюс, благородством. Кто мог подумать, что вытащите нож?
— Элементарная требовательность — не нож.
— Я гиперболизирую, конечно, однако в конкретной ситуации ваша непреклонность...— П. опять тряхнул космами, улыбнулся снисходительно, почти отечески, хотя был всего на несколько лет старше.— Оба мы заговорились! Вручите мне красивый экзаменационный лист, Губертавичюс, и инцидент исчерпан.
Алоизас, не скрывая презрения — ведь П. извивается ужом! — отрицательно мотнул головой.
— Фу, устал.— Заведующий потянул вниз узел галстука — миролюбивый, зовущий к компромиссу жест,— однако проглянувшие сквозь завесу глазки обожгли Алоизаса белым, безжалостным огнем.— Понятно, мы порядочнее, честнее всех остальных, которые продаются за злато, за ложку вкусной еды, как сказано у поэта. Упоминавшейся уже Алмоне И. за тупость ставим четверку, двум другим за то же самое — двойку. Какие же тут принципы? Не выдерживают критики и ваши новации. Экзамены — не самое подходящее время для экспериментов. Что вам взбрело в голову? Студенты растерялись, занервничали. Если узнает ректорат...
— Что тогда, товарищ заведующий? Пугаете?
— Что вы, милый мой Губертавичюс! Предлагаю еще раз подумать в спокойной обстановке, не горячась...
— Я все обдумал.
— Не все! Втянули нас всех в отвратительную историю, будьте любезны исправить дело.— Сквозь завесу волос вновь посыпались злые огоньки.
— Исправить я согласен, только честно.
— Ладно! Прикинемся детишками-почемучками и будем спрашивать, почему не падает луна. Почему-то умалчиваете вы о студенте-инвалиде. С ним, скажите, вы поступили честно?
— Не о нем речь. Ему готов вывести тройку. Парень из самолюбия примкнул к Аудроне И. и Ал доне И. Покинул аудиторию с двумя красотками!
— Понимаю, вы обижены выпадом девушек! — П. обрадовался, задвигался, заряженный новой энергией.— Они немедленно сократят прощения. Да, немедленно.
— Пусть лучше повторят курс! И — как следует. Алоизас поднялся, отупев от беседы. Голова гудела, еще минут
десять такой обработки — и отступил бы.
— Минуточку! — П. задержал его в дверях. Еще не все свои заряды выпустил.— Посоветуйте, Губертавичюс, если не хотите помочь... Что мне делать, если пойдут разговоры, дескать, кафедра преследует студентку Алдону И.? Преследует лишь за то, что ее отец — влиятельная персона?
— Оригинальный поворот!
— Что вы, только советуюсь. Между прочим,— и снова между прочим было для него самым главным,— отец Алдоны И.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Как делишки, коллега? — Попытки вышестоящих панибратствовать, опускаться на корточки, чтобы стать вровень с ним, Алоизасом, всегда злят его.— Дела, здоровье и т. п.
Что, и пошутить нельзя? — Я, товарищ заведующий, не склонен шутить. В другой раз, ладно?
— Почему? Жизнь коротка! — Уловив морщину неудовольствия на лбу Алоизаса, П. оборвал смех.— Знаю, знаю, вы не из разговорчивых! Поэтому не буду расспрашивать. Между прочим, не вижу экзаменационного листа.
Из-за этого между прочим и затеял разговор, все остальное — дым. Жесткие, колючие глазки П. на миг рассеяли этот дым.
— Еще не сдал.
— Почему? Простите, пристаю, как пятилетний ребенок моей сестры. Почему не сгорает солнце? Почему не падает луна?
— Немногим легче ответить и на ваш вопрос, товарищ заведующий.
— Ну-ну, не будем скромничать!
— Отдельным студентам я разрешаю пересдавать. Вы отлично знаете.
— Я не посторонний, чтобы ничем не интересоваться. Кому ответственность, а кто фокусы выкидывает.— Снова остренько пробились из-под копны волос глазки.
— Смотря что называть фокусами.
— Не заводитесь, Губертавичюс. Не по адресу ляпнул. Пожаловался на собачью жизнь завкафедрой. С кого руководство шкуру дерет за проценты неуспеваемости? Не с вас.
— Сочувствую,— пробормотал Алоизас, покосившись на дверь.
— Надеюсь, все уладится, товарищ Губертавичюс? — Голос заведующего зазвучал раздраженнее. И голос, и уколы глаз свидетельствовали, что он не собирается мириться с создавшимся положением.
— Сдали все, у кого я раньше не принял зачета. Только Аудорне И., Алдона И. и еще один...
— Интересно, какого пола ващ еще один!
— Вижу, вы неплохо информированы? — Алоизас поморщился, хотя собирался язвительно усмехнуться.— В данном случае мужчина. Студент-инвалид.
— Должность! Должность заставляет интересоваться всем, включая прошлогодний снег. Должность заставляет, товарищ Губертавичюс, настоятельно вам посоветовать: поставьте т согроге и забудьте.
— Не убедившись, что нюхали материал?
— Не надоело вам возиться? Пара вопросиков, и...
— Не думаю, что смогу так возмутительно нарушить академические принципы.
— Значит, все-таки ввязываемся в холодную войну? — П. снова попытался усмехнуться, в горле у него что-то скрипнуло.— В таких случаях лучше не драматизировать обстановку! — Взмахом головы П. еще ниже опустил на лоб волосы, чтобы не видны были его истинные мысли.— Никто не виноват. Товарищ М. не вовремя полез под машину. Он преподавал так, вы требуете иначе. Отсюда и недоразумения.
— Я создал все условия. Словно каким-то недоразвитым.— Алоизас передернул плечами.
— Видимо, не всем, не всем! — Весело запрыгали над бровями заслоняющие глаза космы.— Кому создали, тот и сдал. Например, Алмоне И.
Меня правильно информировали?
— Правильно. Пожалел девушку. Когда ей учиться? Она — гладиатор. Жертва спортивных амбиций института.
— Вам не нравится спорт? Впрочем, о значении спорта в деле воспитания молодежи мы подискутируем в следующий раз. В здоровом теле — здоровый дух! Не мудрость ли римлян? Ладно, Губертавичюс! Что вам мешает таким же образом амнистировать и остальных? Аудроне И. и Алдона И.— неплохие студентки.— Заведующий кафедрой усмехнулся маленьким хитрым ротиком, кончик язычка лизнул губы, как змеиное жало. Прекрасно знает, какие они студентки, и даже не скрывает этого от горящих возмущением глаз несговорчивого преподавателя. И я знаю, и ты знаешь, так и говорит его усмешка, но надо делать все для блага нашей и для своего собственного, всячески избегать сложностей, не диктуемых необходимостью.
— Не собираюсь основывать филиал армии спасения.— Алоизас отгородился от заговорщицкой ухмылки.— Это — первое. Второе — тут совершенно другой случай, чем с Алмоне И. Злоупотребление своим положением, попытка использовать привилегии, на которые они вряд ли имеют право.
— Что вы, что вы! В нашем обществе привилегий нет ни у кого, за исключением, как утверждается в одной песенке, детей. Студенческие привычки не особо отличаются от школьных: заболел преподаватель — ура, от радости никто не учится! Разве мы были другими? Вы славились, Губертавичюс, благородством. Кто мог подумать, что вытащите нож?
— Элементарная требовательность — не нож.
— Я гиперболизирую, конечно, однако в конкретной ситуации ваша непреклонность...— П. опять тряхнул космами, улыбнулся снисходительно, почти отечески, хотя был всего на несколько лет старше.— Оба мы заговорились! Вручите мне красивый экзаменационный лист, Губертавичюс, и инцидент исчерпан.
Алоизас, не скрывая презрения — ведь П. извивается ужом! — отрицательно мотнул головой.
— Фу, устал.— Заведующий потянул вниз узел галстука — миролюбивый, зовущий к компромиссу жест,— однако проглянувшие сквозь завесу глазки обожгли Алоизаса белым, безжалостным огнем.— Понятно, мы порядочнее, честнее всех остальных, которые продаются за злато, за ложку вкусной еды, как сказано у поэта. Упоминавшейся уже Алмоне И. за тупость ставим четверку, двум другим за то же самое — двойку. Какие же тут принципы? Не выдерживают критики и ваши новации. Экзамены — не самое подходящее время для экспериментов. Что вам взбрело в голову? Студенты растерялись, занервничали. Если узнает ректорат...
— Что тогда, товарищ заведующий? Пугаете?
— Что вы, милый мой Губертавичюс! Предлагаю еще раз подумать в спокойной обстановке, не горячась...
— Я все обдумал.
— Не все! Втянули нас всех в отвратительную историю, будьте любезны исправить дело.— Сквозь завесу волос вновь посыпались злые огоньки.
— Исправить я согласен, только честно.
— Ладно! Прикинемся детишками-почемучками и будем спрашивать, почему не падает луна. Почему-то умалчиваете вы о студенте-инвалиде. С ним, скажите, вы поступили честно?
— Не о нем речь. Ему готов вывести тройку. Парень из самолюбия примкнул к Аудроне И. и Ал доне И. Покинул аудиторию с двумя красотками!
— Понимаю, вы обижены выпадом девушек! — П. обрадовался, задвигался, заряженный новой энергией.— Они немедленно сократят прощения. Да, немедленно.
— Пусть лучше повторят курс! И — как следует. Алоизас поднялся, отупев от беседы. Голова гудела, еще минут
десять такой обработки — и отступил бы.
— Минуточку! — П. задержал его в дверях. Еще не все свои заряды выпустил.— Посоветуйте, Губертавичюс, если не хотите помочь... Что мне делать, если пойдут разговоры, дескать, кафедра преследует студентку Алдону И.? Преследует лишь за то, что ее отец — влиятельная персона?
— Оригинальный поворот!
— Что вы, только советуюсь. Между прочим,— и снова между прочим было для него самым главным,— отец Алдоны И.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174