— Яак, у-у, вставай! Пора на сенокос, хозяин ждет!
Хинд вышел из себя.
— Солнце совсем высоко, встанешь ты или нет? — крикнул он и отчаянно забарабанил в дверь, и чем дольше он колотил, тем злее становился. Хотел даже дверь высадить, но внутри был тяжелый засов, против него у Хинда кишка тонка.
С испугу залаяла собака. Такого шума на хуторе она давно не слыхала. Это было почище охоты на зайцев, которую устраивали мызники.
Хозяин сделал передышку и прислушался. Тихо, как в могиле.
Дворняга поджала хвост, косо взглянула на амбар, подошла к забытому на дворе подойнику, понюхала, он ее заинтересовал гораздо больше, нежели брань хозяина с батраком. Но Хинд, экая досада, случайно бросил на нее взгляд и завопил:
— Цыц, пошла вон!
Псина вздрогнула.
В амбаре послышался какой-то стук.
Обнадеженный, Хинд приложил ухо к двери.
— Совсем загоняла его ночью, теперь спит как убитый! — сказал он Элл сурово.— Ты мне за это ответишь!
Работница прыснула.
Из-за дверей послышалось ворчание.
— Уж больно жидкая у тебя еда.
— Немедля вылазь оттуда, нам давно пора выходить! — приказал хозяин.
— Сил нет подняться.
— А ты попробуй! Нам пора уж на мызе быть!
— Правда, сил нету,— жаловался батрак.
— Живо вставай! — снова забарабанил в дверь Хинд.
Тем временем пес, воспользовавшись моментом, решительно сунул свой нос в подойник: была не была! Вышедшая из летней кухни Паабу прогнала собаку. Та убежала с белой пеной на носу в загон, откуда Мооритс выгонял стадо.
— Что это с Яаком случилось? — спросила ключница.
— А то случилось, что девка ему нужна! — ответил в сердцах хозяин.
Паабу залилась краской. Поднялась на примостки, где уже стояли Элл и Хинд, легонько постучала в дверь и, по своему обыкновению, тихо позвала:
— Яак, голубчик, не балуй, выходи, я тебе яичко дам...
— Правда дашь? — немного погодя спросил батрак с сомнением в голосе.
— Выходи, тогда увидишь.
— А ты не врешь?
Ключница засмеялась:
— Когда ж я тебя обманывала.
Яак подумал немного, потом в амбаре послышались шаркающие шаги и дверь отворилась.
— Смотри-ка, вышел,— завистливо произнесла Элл.
У Хинда кошки заскребли на душе: Паабу справилась с батраком, а он нет.
Нога Ааду Кригуля никак не заживала. Должно быть, то, что вышло из строя на мызном сенокосе, не желало поправляться к сеноуборке на собственном хуторе.
Как-то ближе к полудню, когда остальные работники были на покосе, Паабу решила заглянуть в Алатаре, узнать, как здоровье старика.
Ааду сидел на лавке и вырезал от нечего делать трубку из березовой свили, к нарыву была приложена пареная луковица, стопа обмотана тряпкой.
Ключница заметила, что ее приход был не по душе работнику, даже очень не по душе; Ааду воспринимал девушку как хозяйку.
— Может, нужно еще какое лекарство попробовать? Может, водички железной вскипятить? — спросила Паабу и подошла посмотреть ногу.
Старик взъерепенился.
— Не трожь! Сегодня только боль заговорили!
Девушка помолчала немного, потом спросила:
— И чего это вы на хозяина взъелись? Твой род спокон веку на Паленой Горе живет, мог бы хозяину помочь.
Ааду оскалил свои обломанные зубы, то ли от удивления, то ли от презрения, то ли от того и другого вместе.
— Чем же семью кормить станете, коли работать не будете? — добавила Паабу.
Старик угрюмо молчал.
Всю неделю шел дождь.
На меже с Мыраским хутором, возле куртины, остался несметанным стог. Сено стояло в копнах, сырая погода мешала доделать эту работу. Наконец установилось вёдро, ветер подул на северо-запад, в сторону Мыра.
Как-то вечером, когда Мооритс пригнал домой стадо, Хинд стоял у забора и с удивлением глядел на куртину. Там никого не было видно, копны как были, так и стояли непросушенные. Словно он и не посылал туда своих работников — Яака, Элл и Май.
Хинд не знал, что предпринять. Он догадывался, что это очередная проделка Яака. Однако пойти к нему сам он не решался — вдруг снова не справится?
И тут ему в голову пришла хорошая мысль, он решил послать туда Мооритса, а сам спрятался на всякий случай за мякинником.
Пастух вскоре вернулся.
— Ну, что они там делают?
Мооритс отвел глаза.
— Ничего не делают.
— Как так?
— Яак спит под кустом.
— А бабы где?
— Отдыхают под копной.
— Они что, заболели? Может, у них сыпной тиф? — распалился хозяин.
— Не знаю,— робко ответил мальчик.
— Они тебе ничего не сказали?
— Сказали: «Поди прочь, оставь нас в покое».
— Кто это сказал, Яак, что ли? — допытывался Хинд.
— Элл и Май,— Мооритс подумал немного и поправился: — Май ничего не говорила, только пукала.
Хозяина охватила ярость. Он бегом помчался к бане, оттуда на луг, к куртине. Или он должен был махнуть прямо через овсы? За кустом он прислушался. Так и есть, батрак храпел. Листья шумели на свежем ветру, облака над лесом становились все белее и чище — в такую погоду только и сушить сено!
Однако батрака он трогать не стал. Ему вдруг все осточертело и опротивело. Мысли пошли по старому кругу — ведь он был очень ранимым человеком и легко падал духом. Вместо того чтобы вести хозяйство, только и делай, что борись с батраком. Не своей волей пошел он в хозяева. До чего хорошо тому же почтальону, ему не нужно подгонять других! Махнуть бы на все рукой и подняться на гребень холма, там, среди деревьев, он свой. И пусть эти предки с известково- белыми лицами говорят, что хотят, хорошо им поучать, поговорки сочинять, песенки петь, попробовали бы сами справиться с батраком, если в трудовое воинство вселился дух противоречия!
Скрепя сердце вышел он из-за кустов к бабам и, не зная, что предпринять, начал их отчитывать. Но его слова были точно затупившиеся о кочки косы, как притуплённые стрелы, они не поражали цели.
— Ты бы лучше батрака поднял,— ответила Элл из-под копны.— Чего ты на нас лаешь!
— Знамо дело, сперва мужика,— поддержала ее Май.
Хинд неуверенно посмотрел на куртину. Ну и дела!
К горлу подступил ком, слезы наворачивались на глаза.
Там, где большая беда, там и близкая помощь.
Из-за копны неожиданно возник Эверт Аялик, на груди
у него висела серебряная бляха — знак мирского судьи, изображенное там всевидящее око, не мигая, глядело вперед.
— Что же это ты, Хинд, не можешь управу найти на своих работников? Самовольничают они у тебя, супротив идут,— сказал он.— Снизу-то все видать, каждый ваш шаг на Паленой Горе.
Увидев самого судью, женщины заерзали.
— Или у вас уже обед? — строго спросил у них Эверт.
— Обед не обед...— пробормотала Май Кригуль. Элл же решительно отрезала:
— Вечер уже!
— Работать, работать! — скомандовал Аялик, седой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Хинд вышел из себя.
— Солнце совсем высоко, встанешь ты или нет? — крикнул он и отчаянно забарабанил в дверь, и чем дольше он колотил, тем злее становился. Хотел даже дверь высадить, но внутри был тяжелый засов, против него у Хинда кишка тонка.
С испугу залаяла собака. Такого шума на хуторе она давно не слыхала. Это было почище охоты на зайцев, которую устраивали мызники.
Хозяин сделал передышку и прислушался. Тихо, как в могиле.
Дворняга поджала хвост, косо взглянула на амбар, подошла к забытому на дворе подойнику, понюхала, он ее заинтересовал гораздо больше, нежели брань хозяина с батраком. Но Хинд, экая досада, случайно бросил на нее взгляд и завопил:
— Цыц, пошла вон!
Псина вздрогнула.
В амбаре послышался какой-то стук.
Обнадеженный, Хинд приложил ухо к двери.
— Совсем загоняла его ночью, теперь спит как убитый! — сказал он Элл сурово.— Ты мне за это ответишь!
Работница прыснула.
Из-за дверей послышалось ворчание.
— Уж больно жидкая у тебя еда.
— Немедля вылазь оттуда, нам давно пора выходить! — приказал хозяин.
— Сил нет подняться.
— А ты попробуй! Нам пора уж на мызе быть!
— Правда, сил нету,— жаловался батрак.
— Живо вставай! — снова забарабанил в дверь Хинд.
Тем временем пес, воспользовавшись моментом, решительно сунул свой нос в подойник: была не была! Вышедшая из летней кухни Паабу прогнала собаку. Та убежала с белой пеной на носу в загон, откуда Мооритс выгонял стадо.
— Что это с Яаком случилось? — спросила ключница.
— А то случилось, что девка ему нужна! — ответил в сердцах хозяин.
Паабу залилась краской. Поднялась на примостки, где уже стояли Элл и Хинд, легонько постучала в дверь и, по своему обыкновению, тихо позвала:
— Яак, голубчик, не балуй, выходи, я тебе яичко дам...
— Правда дашь? — немного погодя спросил батрак с сомнением в голосе.
— Выходи, тогда увидишь.
— А ты не врешь?
Ключница засмеялась:
— Когда ж я тебя обманывала.
Яак подумал немного, потом в амбаре послышались шаркающие шаги и дверь отворилась.
— Смотри-ка, вышел,— завистливо произнесла Элл.
У Хинда кошки заскребли на душе: Паабу справилась с батраком, а он нет.
Нога Ааду Кригуля никак не заживала. Должно быть, то, что вышло из строя на мызном сенокосе, не желало поправляться к сеноуборке на собственном хуторе.
Как-то ближе к полудню, когда остальные работники были на покосе, Паабу решила заглянуть в Алатаре, узнать, как здоровье старика.
Ааду сидел на лавке и вырезал от нечего делать трубку из березовой свили, к нарыву была приложена пареная луковица, стопа обмотана тряпкой.
Ключница заметила, что ее приход был не по душе работнику, даже очень не по душе; Ааду воспринимал девушку как хозяйку.
— Может, нужно еще какое лекарство попробовать? Может, водички железной вскипятить? — спросила Паабу и подошла посмотреть ногу.
Старик взъерепенился.
— Не трожь! Сегодня только боль заговорили!
Девушка помолчала немного, потом спросила:
— И чего это вы на хозяина взъелись? Твой род спокон веку на Паленой Горе живет, мог бы хозяину помочь.
Ааду оскалил свои обломанные зубы, то ли от удивления, то ли от презрения, то ли от того и другого вместе.
— Чем же семью кормить станете, коли работать не будете? — добавила Паабу.
Старик угрюмо молчал.
Всю неделю шел дождь.
На меже с Мыраским хутором, возле куртины, остался несметанным стог. Сено стояло в копнах, сырая погода мешала доделать эту работу. Наконец установилось вёдро, ветер подул на северо-запад, в сторону Мыра.
Как-то вечером, когда Мооритс пригнал домой стадо, Хинд стоял у забора и с удивлением глядел на куртину. Там никого не было видно, копны как были, так и стояли непросушенные. Словно он и не посылал туда своих работников — Яака, Элл и Май.
Хинд не знал, что предпринять. Он догадывался, что это очередная проделка Яака. Однако пойти к нему сам он не решался — вдруг снова не справится?
И тут ему в голову пришла хорошая мысль, он решил послать туда Мооритса, а сам спрятался на всякий случай за мякинником.
Пастух вскоре вернулся.
— Ну, что они там делают?
Мооритс отвел глаза.
— Ничего не делают.
— Как так?
— Яак спит под кустом.
— А бабы где?
— Отдыхают под копной.
— Они что, заболели? Может, у них сыпной тиф? — распалился хозяин.
— Не знаю,— робко ответил мальчик.
— Они тебе ничего не сказали?
— Сказали: «Поди прочь, оставь нас в покое».
— Кто это сказал, Яак, что ли? — допытывался Хинд.
— Элл и Май,— Мооритс подумал немного и поправился: — Май ничего не говорила, только пукала.
Хозяина охватила ярость. Он бегом помчался к бане, оттуда на луг, к куртине. Или он должен был махнуть прямо через овсы? За кустом он прислушался. Так и есть, батрак храпел. Листья шумели на свежем ветру, облака над лесом становились все белее и чище — в такую погоду только и сушить сено!
Однако батрака он трогать не стал. Ему вдруг все осточертело и опротивело. Мысли пошли по старому кругу — ведь он был очень ранимым человеком и легко падал духом. Вместо того чтобы вести хозяйство, только и делай, что борись с батраком. Не своей волей пошел он в хозяева. До чего хорошо тому же почтальону, ему не нужно подгонять других! Махнуть бы на все рукой и подняться на гребень холма, там, среди деревьев, он свой. И пусть эти предки с известково- белыми лицами говорят, что хотят, хорошо им поучать, поговорки сочинять, песенки петь, попробовали бы сами справиться с батраком, если в трудовое воинство вселился дух противоречия!
Скрепя сердце вышел он из-за кустов к бабам и, не зная, что предпринять, начал их отчитывать. Но его слова были точно затупившиеся о кочки косы, как притуплённые стрелы, они не поражали цели.
— Ты бы лучше батрака поднял,— ответила Элл из-под копны.— Чего ты на нас лаешь!
— Знамо дело, сперва мужика,— поддержала ее Май.
Хинд неуверенно посмотрел на куртину. Ну и дела!
К горлу подступил ком, слезы наворачивались на глаза.
Там, где большая беда, там и близкая помощь.
Из-за копны неожиданно возник Эверт Аялик, на груди
у него висела серебряная бляха — знак мирского судьи, изображенное там всевидящее око, не мигая, глядело вперед.
— Что же это ты, Хинд, не можешь управу найти на своих работников? Самовольничают они у тебя, супротив идут,— сказал он.— Снизу-то все видать, каждый ваш шаг на Паленой Горе.
Увидев самого судью, женщины заерзали.
— Или у вас уже обед? — строго спросил у них Эверт.
— Обед не обед...— пробормотала Май Кригуль. Элл же решительно отрезала:
— Вечер уже!
— Работать, работать! — скомандовал Аялик, седой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35