Мы не знаем, с какой силой давят льды. Наверное, с колоссальной силой, и вряд ли выдержит корабль эту силу. Надо сделать корабль как яйцо, тогда его не раздавит, а выжмет наверх, на лед.
Так рассуждал Нансен. И он создал такое судно; его назвали «Фрам». Экспедиция состоялась.
Льды в Арктике не раздавили «Фрам», а выжали его почти всего наверх, и судно оставалось целым.
Одного не учел Нансен: оказывается, в этом районе течение проходило в стороне от полюса. «Фрам» не дошел до полюса-. Самая северная широта, до которой он дошел, была 85°56'.
Видя, что судно до полюса не дойдет, Нансен решил добраться туда на лыжах и на собачьих упряжках, взяв с собой одного товарища, по имени Иогансен. С Нансеном хотели идти несколько человек. Но это бы очень осложнило экспедицию.
После новых обсуждений и расчетов Нансен решил взять с собой только трое саней с 220 килограммами груза на каждые сани; экономия в грузе была достигнута уменьшением провианта, которого Нансен брал теперь: для себя с товарищем на сто дней, а для собак — всего на тридцать. Сани были сооружены по возможности прочными,
Четырнадцатого марта «санная экспедиция» выступила, напутствуемая ружейным салютом. Свердруп, Могстад, Скотт-Гансен, Гендриксен и Петерсен отправились ее проводить.
В первый день пути Нансену с Иогансеном удалось сделать только полторы мили, во второй — одну и три четверти мили. Это была далеко не та скорость, на какую рассчитывал первоначально Нансен.
Действительно, в следующие дни удавалось подвигаться не более как на две мили в день; если встречались трещины и торосы, то и меньше. Дорогу выбирал Нансен, он шел впереди с санями, на которых помещался его. каяк; в эти сани было запряжено девять собак; затем следовали средние сани, запряженные тоже девятью собаками; и наконец шел Иогансен с третьими санями, на которых находился его каяк; эти сани тащили десять собак. Первые и третьи сани подвигались довольно хо-
рошо, но со средними, остававшимися без присмотра, то и дело случалась беда: собаки шли неровно, путали постромки, сани опрокидывались набок. Иогансен, конечно, сейчас же кидался на помощь, но в это время та же беда постигала его сани. Словом, уже с первых миль идти было очень тяжело.
Лучшим «другом» путешественников был спальный мешок, но и он с каждым днем становился все жестче и тяжелее. Время от времени его приходилось выворачивать и выколачивать палкой, чтобы сделать его помягче. Когда они забирались в него вечером, мешок и одежда их постепенно оттаивали и становились мягче, но оттаивание это производилось за счет теплоты их тела и дыхания. Их бил озноб. Только согрев одежду и мешок, начинали они согреваться и переставали дрожать. Замерзшие рукавицы и носки так и оставались мерзлыми.
С 23 марта путь ухудшился. Им то и дело приходилось помогать собакам тянуть сани, переволакивать их через ледяные бугры. К вечеру оба так уставали, что шатались и чуть не падали, засыпая на ходу.
Нансен ставил палатку, набивал котел льдом, зажигал лампу и готовил ужин. Один день он варил нечто вроде похлебки из пшеничной муки, масла и сушеного картофеля; на другой день — похлебку из рыбной и пшеничной муки с маслом; на третий день — суп из горохового пюре или чечевичную похлебку. Вечерним напитком служил обыкновенно кипяток с распущенным в нем порошком кислого молока. Это питье считалось настоящим лакомством, главным образом потому, что «согревало все тело до самых пяток», — как говорил Нансен.
Насытившись и согревшись, товарищи плотно затягивали мешок и, прижавшись друг к другу, засыпали. Но и во сне им снились бугры, торосы, собаки.
Утром Нансену, как повару, приходилось вставать первому и готовить завтрак. Приготовление завтрака продолжалось в течение часа. Когда завтрак поспевал, пробуждался Иогансен, и товарищи завтракали, сидя в мешке, затем брались за свои дневники, и только покончив с записями, вылезали из мешка.
— Как часто, — говорил Нансен, — хотелось мне опять заползти в самую глубь мешка и спать, спать целые сутки. Это казалось мне наивысшим блаженством. Но надо было идти вперед, вперед к северу.
Хорошо еще, что к страданиям от холода не присоединялись страдания от так называемой арктической жажды; многие путешественники усиливали это ощущение тем, что ели снег, а это еще увеличивало жажду. Сам Нансен испытал такое состояние во время гренландской экспедиции. На этот раз он запасся для себя и своего спутника особыми, карманными фляжками из черного дерева. Оба наполняли их по утрам водой, полученной из растопленного льда. Пили по глотку, экономя воду на весь день перехода.
Несмотря на неимоверные труды, Нансену с Иоган-сеном удалось достигнуть лишь 86°, 13,36 с. ш., до полюса они не дошли: лед не пустил их дальше. Но и это был уже большой шаг вперед по сравнению с прежними полярными экспедициями.
8 апреля, водрузив флаг на самом северном пункте земного шара, на который когда-либо ступала нога человека, Нансен с Иогансеном повернули в обратный путь.
Но продовольствие для собак уже кончилось, и, чтобы их кормить, пришлось постепенно убивать ослабевших собак и ими кормить остальных.
28 мая ознаменовалось появлением первой птицы — глупыша и сменой зимней обуви — финских башмаков — на летнюю — комаги, а 29 мая путешественники увидели вторую птицу — кайру, затем тюленя и несколько нарвалов. Но земля все не показывалась.
«Удивительно! Последний день мая! Месяц прошел, а мы не только не добрались до земли, но даже и в глаза ее не видели. Неужели и июнь так пройдет? Нет, теперь земля не может быть далеко. Все как будто указывает на ее близость. Лед становится все тоньше и тоньше, окрестности оживают, а впереди виднеется темное небо, говорящее или об открытой воде или о земле. Вчера я видел в небольших полыньях двух тюленей, птицу, должно быть глупыша, пролетавшую над полыньей, и еще мы наткнулись на свежие следы медведицы с двумя медвежатами, они шли вдоль одной полыньи», — записывает Нансен в свой дневник.
Сильный юго-восточный ветер, дувший в течение нескольких дней, заставил полыньи закрыться. Правда, на-
чавшаяся мокрая снежная вьюга и туман сильно затруднили путь, но все-таки продвигаться вперед было можно. И снова потянулась полоса тех же серых, томительных дней, с трудными переходами, грозною убылью собак и еще более грозной убылью провианта. Надвигался голод.
Но вот Нансену и Иогансену повезло. Они застрелили первого тюленя.
Нансен вспоминал:
— Очень приятно после того, как мы были принуждены дрожать над остатками нашего провианта и топлива, получить возможность кутить вовсю, есть до отвала, когда вздумается. Право, даже как-то не верится, что все это так в действительности. А еда поистине отличная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Так рассуждал Нансен. И он создал такое судно; его назвали «Фрам». Экспедиция состоялась.
Льды в Арктике не раздавили «Фрам», а выжали его почти всего наверх, и судно оставалось целым.
Одного не учел Нансен: оказывается, в этом районе течение проходило в стороне от полюса. «Фрам» не дошел до полюса-. Самая северная широта, до которой он дошел, была 85°56'.
Видя, что судно до полюса не дойдет, Нансен решил добраться туда на лыжах и на собачьих упряжках, взяв с собой одного товарища, по имени Иогансен. С Нансеном хотели идти несколько человек. Но это бы очень осложнило экспедицию.
После новых обсуждений и расчетов Нансен решил взять с собой только трое саней с 220 килограммами груза на каждые сани; экономия в грузе была достигнута уменьшением провианта, которого Нансен брал теперь: для себя с товарищем на сто дней, а для собак — всего на тридцать. Сани были сооружены по возможности прочными,
Четырнадцатого марта «санная экспедиция» выступила, напутствуемая ружейным салютом. Свердруп, Могстад, Скотт-Гансен, Гендриксен и Петерсен отправились ее проводить.
В первый день пути Нансену с Иогансеном удалось сделать только полторы мили, во второй — одну и три четверти мили. Это была далеко не та скорость, на какую рассчитывал первоначально Нансен.
Действительно, в следующие дни удавалось подвигаться не более как на две мили в день; если встречались трещины и торосы, то и меньше. Дорогу выбирал Нансен, он шел впереди с санями, на которых помещался его. каяк; в эти сани было запряжено девять собак; затем следовали средние сани, запряженные тоже девятью собаками; и наконец шел Иогансен с третьими санями, на которых находился его каяк; эти сани тащили десять собак. Первые и третьи сани подвигались довольно хо-
рошо, но со средними, остававшимися без присмотра, то и дело случалась беда: собаки шли неровно, путали постромки, сани опрокидывались набок. Иогансен, конечно, сейчас же кидался на помощь, но в это время та же беда постигала его сани. Словом, уже с первых миль идти было очень тяжело.
Лучшим «другом» путешественников был спальный мешок, но и он с каждым днем становился все жестче и тяжелее. Время от времени его приходилось выворачивать и выколачивать палкой, чтобы сделать его помягче. Когда они забирались в него вечером, мешок и одежда их постепенно оттаивали и становились мягче, но оттаивание это производилось за счет теплоты их тела и дыхания. Их бил озноб. Только согрев одежду и мешок, начинали они согреваться и переставали дрожать. Замерзшие рукавицы и носки так и оставались мерзлыми.
С 23 марта путь ухудшился. Им то и дело приходилось помогать собакам тянуть сани, переволакивать их через ледяные бугры. К вечеру оба так уставали, что шатались и чуть не падали, засыпая на ходу.
Нансен ставил палатку, набивал котел льдом, зажигал лампу и готовил ужин. Один день он варил нечто вроде похлебки из пшеничной муки, масла и сушеного картофеля; на другой день — похлебку из рыбной и пшеничной муки с маслом; на третий день — суп из горохового пюре или чечевичную похлебку. Вечерним напитком служил обыкновенно кипяток с распущенным в нем порошком кислого молока. Это питье считалось настоящим лакомством, главным образом потому, что «согревало все тело до самых пяток», — как говорил Нансен.
Насытившись и согревшись, товарищи плотно затягивали мешок и, прижавшись друг к другу, засыпали. Но и во сне им снились бугры, торосы, собаки.
Утром Нансену, как повару, приходилось вставать первому и готовить завтрак. Приготовление завтрака продолжалось в течение часа. Когда завтрак поспевал, пробуждался Иогансен, и товарищи завтракали, сидя в мешке, затем брались за свои дневники, и только покончив с записями, вылезали из мешка.
— Как часто, — говорил Нансен, — хотелось мне опять заползти в самую глубь мешка и спать, спать целые сутки. Это казалось мне наивысшим блаженством. Но надо было идти вперед, вперед к северу.
Хорошо еще, что к страданиям от холода не присоединялись страдания от так называемой арктической жажды; многие путешественники усиливали это ощущение тем, что ели снег, а это еще увеличивало жажду. Сам Нансен испытал такое состояние во время гренландской экспедиции. На этот раз он запасся для себя и своего спутника особыми, карманными фляжками из черного дерева. Оба наполняли их по утрам водой, полученной из растопленного льда. Пили по глотку, экономя воду на весь день перехода.
Несмотря на неимоверные труды, Нансену с Иоган-сеном удалось достигнуть лишь 86°, 13,36 с. ш., до полюса они не дошли: лед не пустил их дальше. Но и это был уже большой шаг вперед по сравнению с прежними полярными экспедициями.
8 апреля, водрузив флаг на самом северном пункте земного шара, на который когда-либо ступала нога человека, Нансен с Иогансеном повернули в обратный путь.
Но продовольствие для собак уже кончилось, и, чтобы их кормить, пришлось постепенно убивать ослабевших собак и ими кормить остальных.
28 мая ознаменовалось появлением первой птицы — глупыша и сменой зимней обуви — финских башмаков — на летнюю — комаги, а 29 мая путешественники увидели вторую птицу — кайру, затем тюленя и несколько нарвалов. Но земля все не показывалась.
«Удивительно! Последний день мая! Месяц прошел, а мы не только не добрались до земли, но даже и в глаза ее не видели. Неужели и июнь так пройдет? Нет, теперь земля не может быть далеко. Все как будто указывает на ее близость. Лед становится все тоньше и тоньше, окрестности оживают, а впереди виднеется темное небо, говорящее или об открытой воде или о земле. Вчера я видел в небольших полыньях двух тюленей, птицу, должно быть глупыша, пролетавшую над полыньей, и еще мы наткнулись на свежие следы медведицы с двумя медвежатами, они шли вдоль одной полыньи», — записывает Нансен в свой дневник.
Сильный юго-восточный ветер, дувший в течение нескольких дней, заставил полыньи закрыться. Правда, на-
чавшаяся мокрая снежная вьюга и туман сильно затруднили путь, но все-таки продвигаться вперед было можно. И снова потянулась полоса тех же серых, томительных дней, с трудными переходами, грозною убылью собак и еще более грозной убылью провианта. Надвигался голод.
Но вот Нансену и Иогансену повезло. Они застрелили первого тюленя.
Нансен вспоминал:
— Очень приятно после того, как мы были принуждены дрожать над остатками нашего провианта и топлива, получить возможность кутить вовсю, есть до отвала, когда вздумается. Право, даже как-то не верится, что все это так в действительности. А еда поистине отличная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57