Вародяна в виде рисунка, сотканного из синих линий?
В другом, не имеющем в глазах т. Вародяна значения «центре печали» (как называет т. Вародян пятиэтажное здание) имела место героическая борьба, неукротимый бунт, с одной стороны (читай — со стороны т. Вародяна) ; насилие, кошмар, желтое рабство — с другой (со стороны русских). Как раскаленный позор, сыпались на спину т. Вародяна удары шомпола, и он, встав, вышел из «центра печали» закалившийся, очистившийся, словно отточенный клинок кинжала, и устремился бунтарский дух его ввысь, как победитель... Вот что было!..
Но одного не может доселе забыть и простить себе т. Вародян — это того, что там, в «центре печали», или же, как называет с благоговением народ, в темном месте, сам т. Вародян, как перед поркой так и в особенности во время порки,— представляете вы себе? — раскаялся по-детски и сказал, что его участие в этой глупой истории было совершенно случайным. И что же он сделал в конце-то концов? Написал т. Каро наивное письмецо и попросил у него «Логику толпы» — вот и все. Письмецо-то было найдено в кармане Каро, а т. Вародян должен пострадать,— что за абсурд! «Неосторожность глупого революционера»,— подумал т. Вародян в час испытания. И он долго еще не прощал себе этот овечий страх, эту позорную слабость, которая может лечь черным пятном на неподкупную совесть всякого подлинного революционера, Слава богу, что об этом, по крайней мере, никто ничего не знает. Тов. Вародян дал себе слово смыть когда-нибудь это черное пятно со своей совести делом, достойным подлинного революционера,— но мы уж слишком растянули историю совести т. Вародяна. Вернемся к городу.
Кроме пятиэтажного здания — этого так или иначе всемогущего центра,— в городе имеется целый ряд разбросанных там и сям более или менее заметных и незаметных центров: больница, городской клуб, мужская гимназия, женская гимназия, две приходские школы. Мы забыли отметить присутствие мирового судьи, тюрьму, публичный дом, за что настоятельно просим быть снисходительным к нам. Казармы и публичный дом не относятся к городу: они находятся по ту сторону железной дороги, у кладбища, так что эти два «учреждения» по вполне понятным обстоятельствам оставляются нами без внимания. Впрочем, городская больница тоже находится почти вне города: это низенький одноэтажный домик, ютящийся на окраине города на углу грязной и узенькой улицы. Больница такая же грязная и сырая, как и улица. Врач больницы, Сергей Каспарыч, не раз собирался перевести больницу в город, но всегда случалось так, что осуществлению этого его человеколюбивого намерения препятствовало какое-нибудь важное обстоятельство: либо он сам болел, либо жена уездного начальника, а в последний раз, когда здание было уже готово и были даже начаты переговоры как с хозяином дома, так и с пятиэтажным центром,— откуда ни возьмись, обрушилось на голову врача для него совершенно неожиданным, а для горожан вполне «ожиданным» образом невероятное несчастье: красивая, как Леда, молоденькая жена врача совершила самоубийство... в клозете. Голая, совершенно голая, как говорится, в костюме Адама (Евы) вошла она в клозет и покончила с собой — не револьвером или же, как принято в подобных случаях, при помощи какого-нибудь яда, а... поразительное, непостижимое дело! — разобрала пол клозета и бросила себя... понимаете — куда? После этого ужасного, отвратительного, безобразного, непостижимого и буквально сатанинского несчастья врач навсегда отказался от своих человеколюбивых намерений и начал в клубе, где до несчастья для времяпрепровождения и успокоения нервов играл лишь в преферанс, после несчастья играть и баккара, макао или же местную игру — цхра, чем в значительной мере мог успокоить свои довольно-таки сильно расшатанные нервы. И когда после этого кучер врача, в меру вознаграждавшийся больницей, стал с приглашавших врача на дом пациентов брать «за езду» по полтиннику, то никто из горожан не посмел сердиться на кучера. И не к чему было сердиться: уж слишком велико было несчастье, разразившееся над врачом.
Но надобно заметить, что не одно только это изменение произошло тогда в делах врача, а случилось и то, что отправлявший доселе в больнице обязанности простого сторожа Аршак из Битлиса получил в той же больнице должность ответственного, или, как говорят, дежурного фельдшера, чем была создана для него возможность оказывать во всякое время медицинскую помощь всем, нуждающимся в услугах врача. Обстоятельство, без которого в былые дни очень и очень много неимущих больных днями ожидали осмотра, валяясь у стен больницы, тщетно рассчитывая на помощь и участие. Нет худа без добра,— гласит народная мудрость, и этот случай лишний раз подтвердил нерушимую истинность этой вековой мудрости. Особенно же не следует забывать и того, что, решившись на этот человеколюбивый поступок, то есть на назначение Аршака из Битлиса фельдшером, врач в сущности ёе иге подтвердил существовавшее с давних пор. Дело в том, что битлисец Аршак давно занимался медицинской практикой и даже пользовался значительной популярностью не в одних лишь отсталых районах города, куда довольно-таки часто совершал свои рейсы Аршак из Битлиса, или же, как величали его крестьяне,— «дохтур Аршак». Ежегодно, в понедельник третьей недели великого поста можно было видеть Аршака из Битлиса на деревенской двухколесной телеге, совершавшего рейсы по ближайшим деревням, откуда он возвращался всегда во вторник на страстной, на той же двухколесной телеге, но уже нагруженной маслом, сыром, яйцами и несколькими беленькими ягнятами. Довольно приличная часть их отправлялась в дом врача как пасхальное «дарение» от облагодетельствованного слуги, так что врач имел все моральные и юридические основания для совершения этого человеколюбивого поступка. Удостоив по заслугам самого последнего своего служащего, он тем самым
освободил свои слабые плечи от незначительной части чрезвычайно трудных и ответственных обязанностей городского врача, дабы предоставить освободившуюся часть плеч тяжести вышеупомянутого семейного несчастья, для несения которого поистине были необходимы более или менее облегчающие средства. Говорят, что в деле изыскания этих средств огромную моральную помощь оказал врачу, Сергею Каспарычу, его давнишний приятель и партнер по карточной игре, мировой судья города, Осеп Нариманов, тот самый, что является другом упомянутого уже в начале рассказа самого уважаемого в городе богача генерала Алеша, по словам которого Осеп Нариманов — «душа-человек, настоящий душка»...
Его присутствие находится на самой большой — Александровской улице. Оно имеет жестяную вывеску, на которой написано по-русски — «Мировой судья».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
В другом, не имеющем в глазах т. Вародяна значения «центре печали» (как называет т. Вародян пятиэтажное здание) имела место героическая борьба, неукротимый бунт, с одной стороны (читай — со стороны т. Вародяна) ; насилие, кошмар, желтое рабство — с другой (со стороны русских). Как раскаленный позор, сыпались на спину т. Вародяна удары шомпола, и он, встав, вышел из «центра печали» закалившийся, очистившийся, словно отточенный клинок кинжала, и устремился бунтарский дух его ввысь, как победитель... Вот что было!..
Но одного не может доселе забыть и простить себе т. Вародян — это того, что там, в «центре печали», или же, как называет с благоговением народ, в темном месте, сам т. Вародян, как перед поркой так и в особенности во время порки,— представляете вы себе? — раскаялся по-детски и сказал, что его участие в этой глупой истории было совершенно случайным. И что же он сделал в конце-то концов? Написал т. Каро наивное письмецо и попросил у него «Логику толпы» — вот и все. Письмецо-то было найдено в кармане Каро, а т. Вародян должен пострадать,— что за абсурд! «Неосторожность глупого революционера»,— подумал т. Вародян в час испытания. И он долго еще не прощал себе этот овечий страх, эту позорную слабость, которая может лечь черным пятном на неподкупную совесть всякого подлинного революционера, Слава богу, что об этом, по крайней мере, никто ничего не знает. Тов. Вародян дал себе слово смыть когда-нибудь это черное пятно со своей совести делом, достойным подлинного революционера,— но мы уж слишком растянули историю совести т. Вародяна. Вернемся к городу.
Кроме пятиэтажного здания — этого так или иначе всемогущего центра,— в городе имеется целый ряд разбросанных там и сям более или менее заметных и незаметных центров: больница, городской клуб, мужская гимназия, женская гимназия, две приходские школы. Мы забыли отметить присутствие мирового судьи, тюрьму, публичный дом, за что настоятельно просим быть снисходительным к нам. Казармы и публичный дом не относятся к городу: они находятся по ту сторону железной дороги, у кладбища, так что эти два «учреждения» по вполне понятным обстоятельствам оставляются нами без внимания. Впрочем, городская больница тоже находится почти вне города: это низенький одноэтажный домик, ютящийся на окраине города на углу грязной и узенькой улицы. Больница такая же грязная и сырая, как и улица. Врач больницы, Сергей Каспарыч, не раз собирался перевести больницу в город, но всегда случалось так, что осуществлению этого его человеколюбивого намерения препятствовало какое-нибудь важное обстоятельство: либо он сам болел, либо жена уездного начальника, а в последний раз, когда здание было уже готово и были даже начаты переговоры как с хозяином дома, так и с пятиэтажным центром,— откуда ни возьмись, обрушилось на голову врача для него совершенно неожиданным, а для горожан вполне «ожиданным» образом невероятное несчастье: красивая, как Леда, молоденькая жена врача совершила самоубийство... в клозете. Голая, совершенно голая, как говорится, в костюме Адама (Евы) вошла она в клозет и покончила с собой — не револьвером или же, как принято в подобных случаях, при помощи какого-нибудь яда, а... поразительное, непостижимое дело! — разобрала пол клозета и бросила себя... понимаете — куда? После этого ужасного, отвратительного, безобразного, непостижимого и буквально сатанинского несчастья врач навсегда отказался от своих человеколюбивых намерений и начал в клубе, где до несчастья для времяпрепровождения и успокоения нервов играл лишь в преферанс, после несчастья играть и баккара, макао или же местную игру — цхра, чем в значительной мере мог успокоить свои довольно-таки сильно расшатанные нервы. И когда после этого кучер врача, в меру вознаграждавшийся больницей, стал с приглашавших врача на дом пациентов брать «за езду» по полтиннику, то никто из горожан не посмел сердиться на кучера. И не к чему было сердиться: уж слишком велико было несчастье, разразившееся над врачом.
Но надобно заметить, что не одно только это изменение произошло тогда в делах врача, а случилось и то, что отправлявший доселе в больнице обязанности простого сторожа Аршак из Битлиса получил в той же больнице должность ответственного, или, как говорят, дежурного фельдшера, чем была создана для него возможность оказывать во всякое время медицинскую помощь всем, нуждающимся в услугах врача. Обстоятельство, без которого в былые дни очень и очень много неимущих больных днями ожидали осмотра, валяясь у стен больницы, тщетно рассчитывая на помощь и участие. Нет худа без добра,— гласит народная мудрость, и этот случай лишний раз подтвердил нерушимую истинность этой вековой мудрости. Особенно же не следует забывать и того, что, решившись на этот человеколюбивый поступок, то есть на назначение Аршака из Битлиса фельдшером, врач в сущности ёе иге подтвердил существовавшее с давних пор. Дело в том, что битлисец Аршак давно занимался медицинской практикой и даже пользовался значительной популярностью не в одних лишь отсталых районах города, куда довольно-таки часто совершал свои рейсы Аршак из Битлиса, или же, как величали его крестьяне,— «дохтур Аршак». Ежегодно, в понедельник третьей недели великого поста можно было видеть Аршака из Битлиса на деревенской двухколесной телеге, совершавшего рейсы по ближайшим деревням, откуда он возвращался всегда во вторник на страстной, на той же двухколесной телеге, но уже нагруженной маслом, сыром, яйцами и несколькими беленькими ягнятами. Довольно приличная часть их отправлялась в дом врача как пасхальное «дарение» от облагодетельствованного слуги, так что врач имел все моральные и юридические основания для совершения этого человеколюбивого поступка. Удостоив по заслугам самого последнего своего служащего, он тем самым
освободил свои слабые плечи от незначительной части чрезвычайно трудных и ответственных обязанностей городского врача, дабы предоставить освободившуюся часть плеч тяжести вышеупомянутого семейного несчастья, для несения которого поистине были необходимы более или менее облегчающие средства. Говорят, что в деле изыскания этих средств огромную моральную помощь оказал врачу, Сергею Каспарычу, его давнишний приятель и партнер по карточной игре, мировой судья города, Осеп Нариманов, тот самый, что является другом упомянутого уже в начале рассказа самого уважаемого в городе богача генерала Алеша, по словам которого Осеп Нариманов — «душа-человек, настоящий душка»...
Его присутствие находится на самой большой — Александровской улице. Оно имеет жестяную вывеску, на которой написано по-русски — «Мировой судья».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46