Глаза Арама Антоныча так и остановились, впившись в поднятую руку генерала Алеша. На лице Клубной Обезьяны — Кинтоури Симона замерла смешанная со страхом улыбка. Сергей Каспарыч поднес руку к губам и машинально — как это случалось с ним во время приемов — сухо, официально закашлял. Затем генерал Алеш и Мазут Амо рассказали о происшествии все, что знали.
Оказывается, утром, часам к семи-восьми, когда Амо Амбарцумович еще спал, ничего не подозревая, приходят и вызывают его по чрезвычайно важному делу к уездному начальнику. Последний просил его взять с собой также и Алеша Никитича. Амо Амбарцумович немедленно одевается, бежит к нему, и они вместе идут на квартиру уездного начальника. В столь необыкновенный утренний час уездный начальник принимает гостей чрезвычайно любезно и сообщает им, что волею божьей и августейшего монарха Россия, вынужденная к тому, объявила войну... «Собственно говоря, гнусный германский кайзер Вильгельм Второй объявил войну России. Необходимо организовать манифестации,— говорил уездный начальник Алешу Никитичу и Мазуту Амо,— и разъяснить народу большое, безмерно важное значение события».
Сообщение Амо Амбарцумовича произвело на слушателей впечатление грома. Присутствующие бросили карточную игру и вышли из клуба во главе с генералом Алешем.
— Господа, надо начинать,— сказал Амо Амбарцумович, став в дверях клуба.
Что? — спросил Кинтоури Симон, обеспокоенный: ему показалось, что надо начинать... войну.
— Вот сейчас увидишь,— ответил Амо Амбарцумович многозначительно и вновь вошел в клуб, а за ним пустился Кинтоури Симон. Вышли они, держа в руках большой портрет царя, а за ними показался официант, поставивший перед клубом зеленый карточный стол. Портрет царя взяли генерал Алеш и Осеп Нариманов. Мазут Амо тем временем взобрался на зеленый карточный стол. Вокруг собралась толпа.
— Господа! — воскликнул, поднимая руку, Мазут Амо.
Все окаменели, разинув рты. Поистине чудо, невероятный человек этот Амо Амбарцумович — Мазут Амо!..
С головокружительной высоты своего пьедестала — зеленого карточного стола — Амо Амбарцумович сообщил собравшимся внизу многочисленным наирянам весть о войне. Обругал, разнес Мазут Амо со своей высоты, сверкая глазами, низкого германского кайзера Вильгельма II. Стоявшему в толпе лавочнику Колопотяну показалось, что германский кайзер заклятый враг, личный кредитор Мазута Амо; стоявшему же несколько поодаль цирюльнику Василу Вильгельм представился в образе кровожадного чудовища. Мазут Амо не забыл также довести до сведения собравшихся рассказанное уездным начальником то важное обстоятельство, что наш всемогущий государь император множество раз телеграфировал Вильгельму, предлагая мирно ликвидировать возникшее недоразумение, но, к сожалению, его усилия остались тщетными. В заключение Мазут Амо призвал слушателей прийти на помощь общему отечеству в критический час и жертвовать добровольно, не останавливаясь перед мелкими лишениями в деле помощи великому отечеству.
— Итак, да здравствует наш государь император и его доблестная армия! Долой низкого кайзера Вильгельма Второго! Урра! — закончил Мазут Амо свою историческую речь, которая, к его большому удивлению, была встречена полным молчанием. Однако не думайте, что народ промолчал нарочно; конечно нет; народ просто не знал, его еще не научили, что в подобных случаях нужно откликнуться. Но вот пришел на помощь со своим исключительным положением генерал Алеш. Совершенно неожиданным для такого тучного старика образом
взобрался он на зеленый карточный стол, и, став рядом с Мазутом Амо, закричал генерал Алеш: «Урра-а!!» — потрясая шапкой. Ему страшным ревом вторили — Сергей Каспдрыч, Осеп Нариманов и Кинтоури Симон; и тогда уже битком набитый сад так загремел от возгласов, что даже г. Марукэ, который уже отошел от своих партнеров и смешался с толпой, на минуту растерялся и чуть было не снял шляпу и не стал звероподобно реветь. Но г. Марукэ этого, конечно, не сделал. К совершающемуся вокруг него он с первого же дня занял особую позицию,— но об этом после.
Сад еще гремел от радостных возгласов, как раздались звуки военного оркестра, посланного уездным начальником; оркестр заиграл «Боже, царя». Все обнажили головы. После гимна Осеп Нариманов, обратившись к толпе, закричал: «Да здравствует наш возлюбленный государь Николай Второй! Урра!!» — и вновь с зеленого стола начали кричать, размахивая руками, генерал Алеш и Мазут Амо. После долгих рукоплесканий и выкриков они сошли со стола, и в сопровождении этих двух почтенных наирян процессия вышла из сада и направилась по Большой улице к дому уездного начальника.
Когда процессия в сопровождении военного оркестра проходила мимо кофеен Телефона Сето и Егора Арзуманова, собравшиеся в них наиряне, занятые игрой в карты, домино и нарды, высыпали на улицу и стояли перед кофейнями, пока не прошла процессия. «Что это еще за кутерьма?» — спросил гробовщик Енок, державший в руке бубновую даму. «Опять подорожает хлеб»,— ответил с убеждением Телефон Сето и вернулся в кофейню, качая головой. «Не поймешь, к чему эта зурна?»— сказал он, обращаясь в пространство, но ответа не последовало, так как посетители были на улице и смотрели на манифестацию. «Опять подорожает хлеб, вот и трубят в зурну»,— повторил он, когда посетители вернулись в кофейню продолжать прерванную игру. «А ты что думал?» — ответил ему Кривой Арут, и наиряне в раздумье покачали головами.
Однако некоторые из посетителей кофейни, как-то: г. Абомарш, лавочник Франк, Католик Даниэль и другие, заметив, что процессию возглавляют такие почтенные
наиряне, как генерал Алеш и Мазут Амо, также смешались с толпой. Вскоре для всех стало ясно, что толпа направляется к уездному начальнику выразить свою гражданскую готовность, свои верноподданнические чувства, и г. Абомарш нашел, что это акт в высшей степени желательный и необходимый...
— До какого же возраста будут призывать? — спросил задумчиво Католик Даниэль.
— А бог его знает, смотря как придется,— мрачно ответил Абомарш, и, казалось, оба собеседника опечалились: шли они молча, опустив глаза на свои собственные башмаки.
Стоял жаркий воскресный день. Ярко блестело солнце. Ясное, безоблачное небо опрокинулось над городом, точно голубая тарелка. За играющим оркестром следовали наиряне, разодетые в разноцветные праздничные наряды. Детям, шедшим впереди оркестра, это непонятное зрелище казалось веселым празднеством. «Крошка», десяти двенадцатилетний мальчик Хаджи Онника Мануко- фа Эфенди, известный всему городу своими шалостями, шел рядом с барабанщиком, как победитель, и, воображая себя военным, отбивал такт:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Оказывается, утром, часам к семи-восьми, когда Амо Амбарцумович еще спал, ничего не подозревая, приходят и вызывают его по чрезвычайно важному делу к уездному начальнику. Последний просил его взять с собой также и Алеша Никитича. Амо Амбарцумович немедленно одевается, бежит к нему, и они вместе идут на квартиру уездного начальника. В столь необыкновенный утренний час уездный начальник принимает гостей чрезвычайно любезно и сообщает им, что волею божьей и августейшего монарха Россия, вынужденная к тому, объявила войну... «Собственно говоря, гнусный германский кайзер Вильгельм Второй объявил войну России. Необходимо организовать манифестации,— говорил уездный начальник Алешу Никитичу и Мазуту Амо,— и разъяснить народу большое, безмерно важное значение события».
Сообщение Амо Амбарцумовича произвело на слушателей впечатление грома. Присутствующие бросили карточную игру и вышли из клуба во главе с генералом Алешем.
— Господа, надо начинать,— сказал Амо Амбарцумович, став в дверях клуба.
Что? — спросил Кинтоури Симон, обеспокоенный: ему показалось, что надо начинать... войну.
— Вот сейчас увидишь,— ответил Амо Амбарцумович многозначительно и вновь вошел в клуб, а за ним пустился Кинтоури Симон. Вышли они, держа в руках большой портрет царя, а за ними показался официант, поставивший перед клубом зеленый карточный стол. Портрет царя взяли генерал Алеш и Осеп Нариманов. Мазут Амо тем временем взобрался на зеленый карточный стол. Вокруг собралась толпа.
— Господа! — воскликнул, поднимая руку, Мазут Амо.
Все окаменели, разинув рты. Поистине чудо, невероятный человек этот Амо Амбарцумович — Мазут Амо!..
С головокружительной высоты своего пьедестала — зеленого карточного стола — Амо Амбарцумович сообщил собравшимся внизу многочисленным наирянам весть о войне. Обругал, разнес Мазут Амо со своей высоты, сверкая глазами, низкого германского кайзера Вильгельма II. Стоявшему в толпе лавочнику Колопотяну показалось, что германский кайзер заклятый враг, личный кредитор Мазута Амо; стоявшему же несколько поодаль цирюльнику Василу Вильгельм представился в образе кровожадного чудовища. Мазут Амо не забыл также довести до сведения собравшихся рассказанное уездным начальником то важное обстоятельство, что наш всемогущий государь император множество раз телеграфировал Вильгельму, предлагая мирно ликвидировать возникшее недоразумение, но, к сожалению, его усилия остались тщетными. В заключение Мазут Амо призвал слушателей прийти на помощь общему отечеству в критический час и жертвовать добровольно, не останавливаясь перед мелкими лишениями в деле помощи великому отечеству.
— Итак, да здравствует наш государь император и его доблестная армия! Долой низкого кайзера Вильгельма Второго! Урра! — закончил Мазут Амо свою историческую речь, которая, к его большому удивлению, была встречена полным молчанием. Однако не думайте, что народ промолчал нарочно; конечно нет; народ просто не знал, его еще не научили, что в подобных случаях нужно откликнуться. Но вот пришел на помощь со своим исключительным положением генерал Алеш. Совершенно неожиданным для такого тучного старика образом
взобрался он на зеленый карточный стол, и, став рядом с Мазутом Амо, закричал генерал Алеш: «Урра-а!!» — потрясая шапкой. Ему страшным ревом вторили — Сергей Каспдрыч, Осеп Нариманов и Кинтоури Симон; и тогда уже битком набитый сад так загремел от возгласов, что даже г. Марукэ, который уже отошел от своих партнеров и смешался с толпой, на минуту растерялся и чуть было не снял шляпу и не стал звероподобно реветь. Но г. Марукэ этого, конечно, не сделал. К совершающемуся вокруг него он с первого же дня занял особую позицию,— но об этом после.
Сад еще гремел от радостных возгласов, как раздались звуки военного оркестра, посланного уездным начальником; оркестр заиграл «Боже, царя». Все обнажили головы. После гимна Осеп Нариманов, обратившись к толпе, закричал: «Да здравствует наш возлюбленный государь Николай Второй! Урра!!» — и вновь с зеленого стола начали кричать, размахивая руками, генерал Алеш и Мазут Амо. После долгих рукоплесканий и выкриков они сошли со стола, и в сопровождении этих двух почтенных наирян процессия вышла из сада и направилась по Большой улице к дому уездного начальника.
Когда процессия в сопровождении военного оркестра проходила мимо кофеен Телефона Сето и Егора Арзуманова, собравшиеся в них наиряне, занятые игрой в карты, домино и нарды, высыпали на улицу и стояли перед кофейнями, пока не прошла процессия. «Что это еще за кутерьма?» — спросил гробовщик Енок, державший в руке бубновую даму. «Опять подорожает хлеб»,— ответил с убеждением Телефон Сето и вернулся в кофейню, качая головой. «Не поймешь, к чему эта зурна?»— сказал он, обращаясь в пространство, но ответа не последовало, так как посетители были на улице и смотрели на манифестацию. «Опять подорожает хлеб, вот и трубят в зурну»,— повторил он, когда посетители вернулись в кофейню продолжать прерванную игру. «А ты что думал?» — ответил ему Кривой Арут, и наиряне в раздумье покачали головами.
Однако некоторые из посетителей кофейни, как-то: г. Абомарш, лавочник Франк, Католик Даниэль и другие, заметив, что процессию возглавляют такие почтенные
наиряне, как генерал Алеш и Мазут Амо, также смешались с толпой. Вскоре для всех стало ясно, что толпа направляется к уездному начальнику выразить свою гражданскую готовность, свои верноподданнические чувства, и г. Абомарш нашел, что это акт в высшей степени желательный и необходимый...
— До какого же возраста будут призывать? — спросил задумчиво Католик Даниэль.
— А бог его знает, смотря как придется,— мрачно ответил Абомарш, и, казалось, оба собеседника опечалились: шли они молча, опустив глаза на свои собственные башмаки.
Стоял жаркий воскресный день. Ярко блестело солнце. Ясное, безоблачное небо опрокинулось над городом, точно голубая тарелка. За играющим оркестром следовали наиряне, разодетые в разноцветные праздничные наряды. Детям, шедшим впереди оркестра, это непонятное зрелище казалось веселым празднеством. «Крошка», десяти двенадцатилетний мальчик Хаджи Онника Мануко- фа Эфенди, известный всему городу своими шалостями, шел рядом с барабанщиком, как победитель, и, воображая себя военным, отбивал такт:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46