Вародяном, тем более что в последнее время он все более и более привлекал к себе внимание местной глав нитки Центромозгопаука, Амо Амбарцумовича — Мазута Амо.
Необходимо заметить также, что с этих дней стал идти в гору т. Вародян, который впоследствии в жизни наирского города сыграл столь заметную роль; Вародян, который в конце концов был не чем иным, как «жалким варжапетом», «воплощением наирского тупоумия», как говорил про него г. Марукэ. Чем он заслужил доверие Мазута Амо — один бог ведает. Но факт остается фактом: с той поры его участие в сутолоке городской жизни бросалось в глаза даже сильнее, нежели участие в ней врача Сергея Каспарыча, этой второй, вернее, правой руки Мазута Амо. Я уже не говорю об Осепе Нариманове — левой руке Амо Амбарцумовича, по мере роста событий все более и более утрачивавшего свое влияние. Обстоятельство это покажется еще более удивительным, если я скажу, что до того Сергей Каспарыч и Осеп Нариманов по назначению центра были членами Местного Комитета, председателем которого, как уже известно нам, был и остался до конца Мазут Амо. Это означало, что и врач и мировой судья, оба наравне с Мазутом Амо, были подвержены непосредственным колебаниям (мозго-инструкциям) Центропаука. Тов. Вародян же... Ну что же он представлял собою? Вначале, казалось, его и не существовало. Случалось не раз, что он, т. Вародян, будто невзначай, заглядывал в контору Мазута Амо, когда там заседала Тройка Местного Комитета. И что же? Он, т. Вародян, не успевал просунуть голову внутрь, как врач — и всегда этот высокомерный врач! — поднимал нос, нюхал воздух, глядя на т. Вародяна, и — «Пардон», говорил врач с кислой улыбкой, после чего голова т. Вародяна отскакивала, как пружина, оставалась за закрытой дверью и, подобно охотничьей гончей, чутко внимала шушуканьям, происходившим внутри. Да, так было прежде, но впоследствии... Впоследствии т. Вародян стал знаменитым деятелем, внушительной персоной, и много, много раз врач Сергей Каспарыч и мировой судья Нариманов имели случай ждать очереди в его приемной!..
Однако прости, читатель, что я столь сильно запутал нить моего рассказа. Но знаешь ли — пишущий историю тех знаменательных дней похож на несчастного малыша, который,— как это частенько случалось в пашем городе,— выкупавшись в реке и собираясь одеться, находит рукав своей рубашки мокрым и столь туго стянутым в узел, что сам черт затруднился бы его распутать. Он знает, что это дело рук окружающей его гогочущей детворы; он вне себя от злости, ему хочется отомстить, но он так же отлично понимает, что если начнет преследовать товарищей, двое-трое из них отстанут и намочат, стянут в узлы остальную одежду. Поэтому ему ничего не остается, как бросить стянутую в узел рубашку. Нам точно так же, читатель, остается — дабы не забыть события и происшествия, лишенные узлов,— бросить в сторону комочки и узлы и перейти к продолжению романа.
Как я уже сказал, т. Вародян своими собственными глазами видел в конторе Мазута Амо полученную из центра бумагу, в которой, между прочим, была изложена инструкция «Сообщи всем!» Так вот, выходя из конторы Мазута Амо, т. Вародян случайно встретил Марукэ и решил, что необходимо в первую очередь сообщить интересную новость именно ему, этому тупоголовому наирянину: во-первых, он этим покажет тупоголовому господину, что он, Вародян, не такая уж простая персона, что он действительно имеет связи с важными центрами и всякую новость может узнать из первоисточника, а затем — согласно инструкции Мазута Амо — «прощупает почву». Марукэ же как противник, так или иначе, представлял собой довольно интересную «почву» с точки зрения зондирования общественных настроений...
— Интересные новости,— сказал т. Вародян г. Марукэ, будто так, между прочим.— Довольно-таки интересные.
— Ну? — посмотрел г. Марукэ на т. Вародяна поверх очков.— В чем дело?
По лицу т. Вародяна пробежала улыбка. Он закашлял, поднося руку к губам: «Кхи, кхи, кхи!» — точь-в-точь, как Сергей Каспарыч.
Г-н Марукэ вышел из себя.
—1 Скажи, если знаешь что-нибудь, чего ты виляешь?
Тов. Вародян побагровел, глаза его налились кровью.
— Через семь дней мы будем в Эрзеруме! — точно бомбу бросил в лицо г. Марукэ т. Вародян, повторяя слова Мазута Амо и глядя на него победоносно.
Г-н Марукэ устремил на него поверх очков полный пренебрежения и укора взгляд. «Идиот!» — точно плюнул, точно ударил по лицу т. Вародяна тяжелой дубиной г. Марукэ и, повернувшись, удалился, подергивая правым плечом.
Тов. Вародян знал, что в этом наирском городе г. Марукэ один из тех немногих, кто читает газету; г. Марукэ знал из газет, что уже объявлена война Турции. И что же вы думаете? Этим он был недоволен. Странный, удивительный был человек г. Марукэ. Но с каким бы глубоким презрением ни относился к нему т. Вародян, как бы ни колола глаз неприятная краснота кончика его носа, что, как говорили, было результатом потребления спиртных напитков,— повторяем, невзирая на все эти странности, все же г. Марукэ заслуживал исключительного внимания. Уж одно то, что этот пьянчуга «европеец» осмеливался не раз, да еще в присутствии Мазута Амо, порочить Товарищество — одного этого было достаточно, чтоб Марукэ в моих глазах — ив глазах каждого из нас — предстал бы в ореоле героя. Дорогой читатель, г. Марукэ — мой единственный герой!.. Что же из того, что г. Марукэ впоследствии не совершил ни одного героического поступка. Быть может, для этого нужны были иные обстоятельства, может быть, в том были виноваты условия, а не г. Марукэ. Но в тот вечер г. Марукэ, так или иначе, имел дерзость совершить столь важный героический поступок, что действительно он, этот красноносый Марукэ, заслуживает, чтобы считаться моим единственным героем!..
Он знал, да, он читал уже в газете, что Турции объявлена война, и, быть может, он был единственным человеком в городе, кто по мотивам, одному ему известным, был недоволен этим. Но не думайте, что г. Марукэ был «анархистом» или же высказывался против войны по какому-нибудь убеждению. О нет, он не был ни «анархистом» и не чем иным, а лишь «головкой гвоздя», как впоследствии называл его т. Вародян, то ссть человеком, созданным для того, чтобы его били. В этом оригинальном мнении т. Вародяна была известная доля истины, если не в прямом, то в косвенном смысле. Может быть, и впрямь надлежало бить по этой «головке гвоздя»,— мы во всяком случае пока не знали других причин для г. Марукэ быть недовольным вопросом, к нему не относящимся,— объявлением войны Турции. Одно было ясно: г. Марукэ заметил, что Товарищество уже зашевелилось, и это служило прежде всего одною из причин его неудовольствия, а не социалистические и иные соображения. Он, Марукэ, по причинам, лишь ему известным, был против Товарищества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46