.. чуть было не высказался.
— Вы знаете, конечно,— сказал Мазут Амо, перейдя к практической части вопроса,— что вот уже третья неделя, как объявлена война нашему вековому врагу — Турции. Наши доблестные войска уже вошли в пределы врага, и близок, близок желанный день, когда наши победоносные войска вступят в Эрзерум. Центр тяжести ныне в том, чтобы мы, наиряне, прониклись серьезностью момента, отнеслись бы с должным вниманием к развертывающимся событиям, имеющим для нашего «вопроса» весьма существенное значение. Достаточно понять лишь то обстоятельство, чтобы не остаться ныне сидеть сложа руки; необходимо оказать заветному для нас всех делу самую широкую поддержку. А теперь разрешите мне,— сказал, повышая голос, взволнованный Мазут Амо,— сообщить вам одну радостную весть, имеющую огромное, исключительное значение: получена грамота за подписью государя императора в адрес наместника, коей разрешается нам организовать добровольческие отряды, другими словами, нам разрешается иметь нашу собственную армию для защиты оккупированных районов нашего древнего отечества!..
Не успел еще закончить эту фразу Мазут Амо, как по знаку, данному, кажется, врачом Сергеем Каспарычем, в зале поднялась буря аплодисментов. Многие из присутствующих, как-то: Кинтоури Симон и цирюльник Васил, дошли до такой степени воодушевления, что стали бить ногами об пол и испускать вопли. Но раздался звонок председателя, сухо, отрывисто прозвучал звонок т. Вародяна с председательского места — ив зале водворилась тишина. Пользуясь случаем, Мазут Амо глотнул из стакана воды и продолжал:
— Это значит, что отныне наш вопрос ставится на прочную, реальную почву и нам остается с распростертыми объятиями пойти навстречу создавшимся возможностям: постараться организованно встретить окончательное освобождение нашего многострадального отечества.—Тут Мазут Амо вновь выпил воды, хотя пил минуту назад, и: — но я, уважаемые слушатели, еще не сообщил самого главного,— сказал он таинственным голосом. Было видно, что он хочет сообщить чрезвычайно интересную весть, но затрудняется ее выразить.— Я должен вам сообщить, уважаемые слушатели,— сказал он наконец, вытирая губы,— что той же самой высочайшей грамотой-—мы имеем сведения из самых достоверных источников — нам даны определенные заверения относительно будущего, и мы категорически
можем утверждать, что помимо общего благожелательного отношения к нашему «вопросу» у нас уже имеются реальные, следовательно, и официальные гарантии, полученные в письменном виде от высочайших инстанций!..
Тут вновь зал загремел бурными аплодисментами; затем, перейдя к заключению своей лекции, Мазут Амо удалился на несколько шагов от кафедры и, подойдя к публике, сказал приблизительно следующее:
— Мы, уважаемые слушатели, переживаем решающие исторические дни, и нам необходимо определенно и отчетливо выявить наше организованное отношение к совершающимся событиям. Нужно уметь пользоваться случаем! — подчеркнул поучительно Мазут Амо.— Необходимо делом, а не словом прийти сегодня на помощь заветной цели освобождения родины. Проще: нужно, чтобы идея добровольчества стала достоянием широких слоев населения. Пусть запишется в добровольцы всякий, кто может, кто способен носить оружие, и тогда перед нашими потомками мы с гордостью, с полным правом можем сказать, что сделали все, что требовалось от нас в этот тяжелый момент истории, что мы действительно исполнили наш сыновний долг в отношении нашей дорогой родины, нашей — я в это верю, о, в этом я не сомневаюсь! — возрождающейся Наири!..
Так окончил свою историческую речь Мазут Амо и, как и следовало ожидать, удостоился бурных, несмолкаемых аплодисментов присутствовавших. Не знаю, кто это начал, но через минуту весь зал, встав на ноги, пел наирский гимн; присутствующие под управлением Сергея Каспарыча, как один человек, пели «Мер Айреник».
Затем начался обмен мнений. Начал его врач Сергей Каспарыч, а вслед за ним высказались Осеп Нариманов, Арам Антоныч, г. Абомарш, священник Иусик Пройдоха. Все соглашались с г. Амазаспом; все выражали желание по мере сил прийти на помощь общему делу. До этой минуты все шло хорошо, или, как говорится, катилось по маслу, и т. Вародян собирался было уже внести свое практическое предложение, как внезапно, совершенно нежданно-негаданно случилось довольно нежелательное, невероятное недоразумение.
— Прошу слова,— раздался с самого конца зала голос, незнакомый девяноста, а быть может, и девяноста
девяти процентам присутствовавших. Все обернулись назад, а т. Вародян и Мазут Амо посмотрели вперед, голос этот был неуместный и неожиданный. Обернулся, еле поворачивая жирную шею, и Арам Антоныч.
То был голос Каро Дараяна, племянника Арама Антоныча. Чуяло сердце Арама Антоныча, что ничего хорошего это не предвещает, и лицо его скривилось.
— В... о чем хотите вы говорить? — спросил т. Вародян, встав с места.
— Я бы хотел задать г. Аствацатряну лишь один вопрос,— ответил Дараян,— можно?
Тов. Вародян повернулся к Амо Амбарцумовичу, бросив на него вопросительный взгляд. Выражение лица Амо Амбарцумовича осталось непонятным для т. Вародяна.
— Пожалуйста,— сказал т. Вародян, взявшись за звонок.— Но только коротко.
Публика, затаив дыхание, ждала. Смотрел на Дараяна Амо Амбарцумович не то с удивлением, не то с иронией; лицо его, казалось, говорило: «Не с ума ли сошел этот человек?»
— Я бы хотел задать г. Аствацатряну лишь один вопрос,— сказал Дараян с чужим, ненаирским произношением.— Не может ли г. Аствацатрян сказать, кто видел ту грамоту, в которой будто бы «имеются реальные обещания, данные якобы от высочайших инстанций», и если таковая, то есть грамота, имеется, то как сформулированы дословно эти обещания?..
Подобно тому как камень, скатившись с горы и падая в реку, вызывает плеск и волнение, подобно тому как футбольный мяч в самый жаркий момент игры от неуклюжего удара одного из игроков, лопаясь, вызывает всеобщее недовольство и ропот,— точно так же этот неуместный вопрос Дараяна, взорвавшись в атмосфере всеобщего воодушевления, вызвал не то негодование и иронию, не то иронию и негодование. Вскочили со своих мест Сергей Каспарыч и Осеп Нариманов и окинули взором публику. «Кто этот ребенок, который осмеливается задать в таком собрании подобный глупый, ребяческий вопрос?» — вот что можно было прочитать на лицах Сергея Каспарыча и Осепа Нариманова. Вслед за ними поднялись генерал Алеш, г. Абомарш, Кинтоури Симон и Арам Антоныч. Лицо последнего приняло такое выражение, будто говорило: «Простите меня, недостойного, виновен я!..» Кто-то, кажется Амо Амбарцумович, фыркнул с иронией, и по всему залу пронесся оглушительный хохот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Вы знаете, конечно,— сказал Мазут Амо, перейдя к практической части вопроса,— что вот уже третья неделя, как объявлена война нашему вековому врагу — Турции. Наши доблестные войска уже вошли в пределы врага, и близок, близок желанный день, когда наши победоносные войска вступят в Эрзерум. Центр тяжести ныне в том, чтобы мы, наиряне, прониклись серьезностью момента, отнеслись бы с должным вниманием к развертывающимся событиям, имеющим для нашего «вопроса» весьма существенное значение. Достаточно понять лишь то обстоятельство, чтобы не остаться ныне сидеть сложа руки; необходимо оказать заветному для нас всех делу самую широкую поддержку. А теперь разрешите мне,— сказал, повышая голос, взволнованный Мазут Амо,— сообщить вам одну радостную весть, имеющую огромное, исключительное значение: получена грамота за подписью государя императора в адрес наместника, коей разрешается нам организовать добровольческие отряды, другими словами, нам разрешается иметь нашу собственную армию для защиты оккупированных районов нашего древнего отечества!..
Не успел еще закончить эту фразу Мазут Амо, как по знаку, данному, кажется, врачом Сергеем Каспарычем, в зале поднялась буря аплодисментов. Многие из присутствующих, как-то: Кинтоури Симон и цирюльник Васил, дошли до такой степени воодушевления, что стали бить ногами об пол и испускать вопли. Но раздался звонок председателя, сухо, отрывисто прозвучал звонок т. Вародяна с председательского места — ив зале водворилась тишина. Пользуясь случаем, Мазут Амо глотнул из стакана воды и продолжал:
— Это значит, что отныне наш вопрос ставится на прочную, реальную почву и нам остается с распростертыми объятиями пойти навстречу создавшимся возможностям: постараться организованно встретить окончательное освобождение нашего многострадального отечества.—Тут Мазут Амо вновь выпил воды, хотя пил минуту назад, и: — но я, уважаемые слушатели, еще не сообщил самого главного,— сказал он таинственным голосом. Было видно, что он хочет сообщить чрезвычайно интересную весть, но затрудняется ее выразить.— Я должен вам сообщить, уважаемые слушатели,— сказал он наконец, вытирая губы,— что той же самой высочайшей грамотой-—мы имеем сведения из самых достоверных источников — нам даны определенные заверения относительно будущего, и мы категорически
можем утверждать, что помимо общего благожелательного отношения к нашему «вопросу» у нас уже имеются реальные, следовательно, и официальные гарантии, полученные в письменном виде от высочайших инстанций!..
Тут вновь зал загремел бурными аплодисментами; затем, перейдя к заключению своей лекции, Мазут Амо удалился на несколько шагов от кафедры и, подойдя к публике, сказал приблизительно следующее:
— Мы, уважаемые слушатели, переживаем решающие исторические дни, и нам необходимо определенно и отчетливо выявить наше организованное отношение к совершающимся событиям. Нужно уметь пользоваться случаем! — подчеркнул поучительно Мазут Амо.— Необходимо делом, а не словом прийти сегодня на помощь заветной цели освобождения родины. Проще: нужно, чтобы идея добровольчества стала достоянием широких слоев населения. Пусть запишется в добровольцы всякий, кто может, кто способен носить оружие, и тогда перед нашими потомками мы с гордостью, с полным правом можем сказать, что сделали все, что требовалось от нас в этот тяжелый момент истории, что мы действительно исполнили наш сыновний долг в отношении нашей дорогой родины, нашей — я в это верю, о, в этом я не сомневаюсь! — возрождающейся Наири!..
Так окончил свою историческую речь Мазут Амо и, как и следовало ожидать, удостоился бурных, несмолкаемых аплодисментов присутствовавших. Не знаю, кто это начал, но через минуту весь зал, встав на ноги, пел наирский гимн; присутствующие под управлением Сергея Каспарыча, как один человек, пели «Мер Айреник».
Затем начался обмен мнений. Начал его врач Сергей Каспарыч, а вслед за ним высказались Осеп Нариманов, Арам Антоныч, г. Абомарш, священник Иусик Пройдоха. Все соглашались с г. Амазаспом; все выражали желание по мере сил прийти на помощь общему делу. До этой минуты все шло хорошо, или, как говорится, катилось по маслу, и т. Вародян собирался было уже внести свое практическое предложение, как внезапно, совершенно нежданно-негаданно случилось довольно нежелательное, невероятное недоразумение.
— Прошу слова,— раздался с самого конца зала голос, незнакомый девяноста, а быть может, и девяноста
девяти процентам присутствовавших. Все обернулись назад, а т. Вародян и Мазут Амо посмотрели вперед, голос этот был неуместный и неожиданный. Обернулся, еле поворачивая жирную шею, и Арам Антоныч.
То был голос Каро Дараяна, племянника Арама Антоныча. Чуяло сердце Арама Антоныча, что ничего хорошего это не предвещает, и лицо его скривилось.
— В... о чем хотите вы говорить? — спросил т. Вародян, встав с места.
— Я бы хотел задать г. Аствацатряну лишь один вопрос,— ответил Дараян,— можно?
Тов. Вародян повернулся к Амо Амбарцумовичу, бросив на него вопросительный взгляд. Выражение лица Амо Амбарцумовича осталось непонятным для т. Вародяна.
— Пожалуйста,— сказал т. Вародян, взявшись за звонок.— Но только коротко.
Публика, затаив дыхание, ждала. Смотрел на Дараяна Амо Амбарцумович не то с удивлением, не то с иронией; лицо его, казалось, говорило: «Не с ума ли сошел этот человек?»
— Я бы хотел задать г. Аствацатряну лишь один вопрос,— сказал Дараян с чужим, ненаирским произношением.— Не может ли г. Аствацатрян сказать, кто видел ту грамоту, в которой будто бы «имеются реальные обещания, данные якобы от высочайших инстанций», и если таковая, то есть грамота, имеется, то как сформулированы дословно эти обещания?..
Подобно тому как камень, скатившись с горы и падая в реку, вызывает плеск и волнение, подобно тому как футбольный мяч в самый жаркий момент игры от неуклюжего удара одного из игроков, лопаясь, вызывает всеобщее недовольство и ропот,— точно так же этот неуместный вопрос Дараяна, взорвавшись в атмосфере всеобщего воодушевления, вызвал не то негодование и иронию, не то иронию и негодование. Вскочили со своих мест Сергей Каспарыч и Осеп Нариманов и окинули взором публику. «Кто этот ребенок, который осмеливается задать в таком собрании подобный глупый, ребяческий вопрос?» — вот что можно было прочитать на лицах Сергея Каспарыча и Осепа Нариманова. Вслед за ними поднялись генерал Алеш, г. Абомарш, Кинтоури Симон и Арам Антоныч. Лицо последнего приняло такое выражение, будто говорило: «Простите меня, недостойного, виновен я!..» Кто-то, кажется Амо Амбарцумович, фыркнул с иронией, и по всему залу пронесся оглушительный хохот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46