Строительная площадка, прежде беспорядочно заваленная лесом, кирпичом, железом, камнем, была очищена и выглядела празднично. Повсюду виднелись флаги, над трибуной висел большой портрет Сталина, увитый зеленью, а над новым белым зданием станции горела красная звезда.
Съезжаться на открытие станции начали с утра.
Первыми приехали, как и следовало ожидать, огоньковцы. Впереди колонны шла нагруженная хлебом машина, над кузовом полыхал красный флаг. На мешках сидели две девушки и Алешка. Склонив голову, Алешка нажимал на басы, а девушки пели:
Все, что было загадано, В свой исполнится срок...
Катя, вспоминая Костеньку, звонче всех выхватывала из песни слова:
Не погаснет без времени Золотой огонек...
За машиной двигались подводы. На передней в меховой жилетке сидел Савваха Мусник. Рядом с ним пристроился белобрысый племянник Павлушка; он улыбался и высоко поднимал флажок. За Саввахой Мусником ехал Петр Суслонов в военной гимнастерке, за ним — Матвей Кульков, потом Федор Вешкин...
Огоньковцы стали в первую шеренгу, возле самой трибуны, в надежде, что они поедут с хлебом во главе колонны.
Прибывали и из других колхозов. С двадцатью пятью подводами приехал из «Большевика» капитан Мамонтов, инвалид Отечественной войны. И словно желая осмотреть, все ли у него в порядке, он сошел с телеги и огля-
дел своих. Из колхоза «Сеятель» хлеб привезли на быках. Из-за реки с двух сторон к мосту подъехали обозы из «Комсомольца» и «Красного Севера». Видно было, как люди торопили лошадей — каждому хотелось опередить других. Но «комсомольцы» уступили место «красносевер-цам», и председатель колхоза Толоконцев въехал первым. Приехал и Гаврил Залесов. Хлеба он привез немного, но зато на каждой подводе — по флагу.
Тем временем председатели колхозов собрались у Доски показателей и оживленно обсуждали итоги работы за прошлую неделю.
— Вот ты попомни, дорогой товарищ, что я тебя сегодня обгоню. У тебя два десятка лошадей, а у меня близ» ко к полсотне, — говорил задиристо Мамонтов.
Толоконцев из «Красного Севера», низенький, кругленький, со смеющимися глазами, вспыхнул:
— Ты вот что! Ты на меня не указывай, товарищ! А вот лучше сравнись с первой графой. Ты капитаном считался в армии, а здесь женщине поддался, а?
— Ай-яй-яй! Зубаст парень. Как он его подцепил, золотко, — засмеялся Савваха Мусник и покачал обнажен» ной головой. — Слышь, Елена... и впрямь ты товарища капитана... вроде как на обе лопатки, а?
Но вот на трибуну поднялись Виктор Ильич, Шаталин, Арсентий Кириллович, Пчелинцев... За ними прошла Елена и, окинув взглядом площадь, удивилась необычному ее виду: она была переполнена машинами, лошадьми, людьми. Казалось, все смешалось здесь. Люди стояли меж телег, взобрались на воза, на машины, а ребятишки, чтоб было виднее, влезли верхом на лошадей.
Председатель райисполкома Шагилин вышел вперед и, оглядев собравшихся, поднял руку, призывая к порядку. Но шум не стихал. Он обернулся к Ермакову, с улыбкой покачал головой. Когда он объявил об открытии митинга, у трибуны раздались аплодисменты и громко раскатились по всему взгорью. И в это время люди увидели, как Елена Русанова осторожно потянула за бечевку, в вверх медленно, но уверенно начал подниматься колыхавшийся на ветру красный флаг.
Елена испытывала какое-то особое волнение. Кто больше ее знал, сколько сил и энергии вложили колхозники в эту стройку! Не досыпая ночей, не жалея своих сил, она строили станцию. И опять вспомнился Яков. Как бы он
был рад! Ведь это была его заветная мечта! Да и Андрей Петрович не дожил...
Люди, не спуская глаз с поднимавшегося флага, все громче и настойчивей хлопали в ладоши, заглушая шум воды на плотине. Но вот флаг поднялся, и вслед за этим яркими огнями вспыхнула звезда.
Первое слово Шагилин предоставил секретарю райкома.
Виктор Ильич снял фуражку и пригладил взъерошенные ветром волосы. Площадь ему показалась похожей на боевой отдыхающий лагерь. Телеги с хлебом напоминали тачанки с вооружением и боеприпасами, а красные флаги казались развернутыми боевыми знаменами. Он начал, как всегда, неторопливым, сдержанным голосом, но уже после первых брошенных им с трибуны фраз площадь замерла. Только бились флаги на древках да изредка слышались ржание копей и шум на плотине.
— Мы собрались сюда, товарищи колхозники, в тяжелые дни, — говорил Ермаков. Ветер подхватывал его слова и разносил их над площадью. — Гитлеровцы бросили новые силы на Юго-Западный фронт. Неся огромные, неслыханные потери, немецко-фашистские войска продвинулись на юг и угрожают Черноморскому побережью, Грозному, Закавказью, угрожают Сталинграду...
Елена заметила, как в передних рядах женщины вытирали кончиками платков слезы. Мужчины стояли с суровыми лицами.
— Но никакие силы не могут сломить свободолюбивый советский народ! Порукой этому является наша все возрастающая помощь Красной Армии.
Ермаков, переждав аплодисменты, взмахнул рукой, в снова раздались его слова.
Он говорил о том, как трудно приходится бойцам на фронте, но они борются и верят в победу. Победа куется не только там, на поле боя, но и у нас, в тылу. Его громкий, немного хриповатый голос летел над переполненной людьми площадью и вселял надежду в сердца теплогор-цев, и они верили: раз говорит секретарь райкома — значит, это будет именно так! Савваха Мусник, стиснув в руке шляпу, кивал оратору лысой головой; вздрагивала бородка, губы шептали одно и то же слово: «Правильно, золотко, правильно!» Это мешало слушать куме Марфиде и она дотронулась до его руки. Савваха Мусник виновато
поджал губы, но вскоре опять что-то зашептал, словно ему хотелось сказать то же самое, что говорил с трибуны секретарь райкома.
Но вот площадь заволновалась, пришла в движение. Тронулась автомашина, и вдруг над ней взлетела песня:
Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой...
За машиной двинулись подводы огоньковцев, красно-северцев, чапаевцев... А песня, не утихая, охватила взгорье, взметнулась над рекой. Люди махали вслед уезжающим платками, фуражками и пели:
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна.,,
Ее подхватывали все новые и новые голоса:
Идет война народная, Священная война.
На несколько километров растянулись обозы с хлебом, они шли на фронт, туда, где решалась в тяжелых боях судьба родной страны.
После пуска станции Елена и Пчелинцев пригласили Ермакова отобедать — он не отказался. Кузьмовна, ожидая Ермакова, заранее подготовилась: сделала холодец, поставила в печь жаркое и даже испекла сухарный пирог, который, она знала, любил гость и всегда хвалил ее за это.
Виктору Ильичу нравилось бывать у Русановых, здесь было домовито и как-то по-особенному уютно; он здесь забывался и отдыхал от всех своих многочисленных забот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Съезжаться на открытие станции начали с утра.
Первыми приехали, как и следовало ожидать, огоньковцы. Впереди колонны шла нагруженная хлебом машина, над кузовом полыхал красный флаг. На мешках сидели две девушки и Алешка. Склонив голову, Алешка нажимал на басы, а девушки пели:
Все, что было загадано, В свой исполнится срок...
Катя, вспоминая Костеньку, звонче всех выхватывала из песни слова:
Не погаснет без времени Золотой огонек...
За машиной двигались подводы. На передней в меховой жилетке сидел Савваха Мусник. Рядом с ним пристроился белобрысый племянник Павлушка; он улыбался и высоко поднимал флажок. За Саввахой Мусником ехал Петр Суслонов в военной гимнастерке, за ним — Матвей Кульков, потом Федор Вешкин...
Огоньковцы стали в первую шеренгу, возле самой трибуны, в надежде, что они поедут с хлебом во главе колонны.
Прибывали и из других колхозов. С двадцатью пятью подводами приехал из «Большевика» капитан Мамонтов, инвалид Отечественной войны. И словно желая осмотреть, все ли у него в порядке, он сошел с телеги и огля-
дел своих. Из колхоза «Сеятель» хлеб привезли на быках. Из-за реки с двух сторон к мосту подъехали обозы из «Комсомольца» и «Красного Севера». Видно было, как люди торопили лошадей — каждому хотелось опередить других. Но «комсомольцы» уступили место «красносевер-цам», и председатель колхоза Толоконцев въехал первым. Приехал и Гаврил Залесов. Хлеба он привез немного, но зато на каждой подводе — по флагу.
Тем временем председатели колхозов собрались у Доски показателей и оживленно обсуждали итоги работы за прошлую неделю.
— Вот ты попомни, дорогой товарищ, что я тебя сегодня обгоню. У тебя два десятка лошадей, а у меня близ» ко к полсотне, — говорил задиристо Мамонтов.
Толоконцев из «Красного Севера», низенький, кругленький, со смеющимися глазами, вспыхнул:
— Ты вот что! Ты на меня не указывай, товарищ! А вот лучше сравнись с первой графой. Ты капитаном считался в армии, а здесь женщине поддался, а?
— Ай-яй-яй! Зубаст парень. Как он его подцепил, золотко, — засмеялся Савваха Мусник и покачал обнажен» ной головой. — Слышь, Елена... и впрямь ты товарища капитана... вроде как на обе лопатки, а?
Но вот на трибуну поднялись Виктор Ильич, Шаталин, Арсентий Кириллович, Пчелинцев... За ними прошла Елена и, окинув взглядом площадь, удивилась необычному ее виду: она была переполнена машинами, лошадьми, людьми. Казалось, все смешалось здесь. Люди стояли меж телег, взобрались на воза, на машины, а ребятишки, чтоб было виднее, влезли верхом на лошадей.
Председатель райисполкома Шагилин вышел вперед и, оглядев собравшихся, поднял руку, призывая к порядку. Но шум не стихал. Он обернулся к Ермакову, с улыбкой покачал головой. Когда он объявил об открытии митинга, у трибуны раздались аплодисменты и громко раскатились по всему взгорью. И в это время люди увидели, как Елена Русанова осторожно потянула за бечевку, в вверх медленно, но уверенно начал подниматься колыхавшийся на ветру красный флаг.
Елена испытывала какое-то особое волнение. Кто больше ее знал, сколько сил и энергии вложили колхозники в эту стройку! Не досыпая ночей, не жалея своих сил, она строили станцию. И опять вспомнился Яков. Как бы он
был рад! Ведь это была его заветная мечта! Да и Андрей Петрович не дожил...
Люди, не спуская глаз с поднимавшегося флага, все громче и настойчивей хлопали в ладоши, заглушая шум воды на плотине. Но вот флаг поднялся, и вслед за этим яркими огнями вспыхнула звезда.
Первое слово Шагилин предоставил секретарю райкома.
Виктор Ильич снял фуражку и пригладил взъерошенные ветром волосы. Площадь ему показалась похожей на боевой отдыхающий лагерь. Телеги с хлебом напоминали тачанки с вооружением и боеприпасами, а красные флаги казались развернутыми боевыми знаменами. Он начал, как всегда, неторопливым, сдержанным голосом, но уже после первых брошенных им с трибуны фраз площадь замерла. Только бились флаги на древках да изредка слышались ржание копей и шум на плотине.
— Мы собрались сюда, товарищи колхозники, в тяжелые дни, — говорил Ермаков. Ветер подхватывал его слова и разносил их над площадью. — Гитлеровцы бросили новые силы на Юго-Западный фронт. Неся огромные, неслыханные потери, немецко-фашистские войска продвинулись на юг и угрожают Черноморскому побережью, Грозному, Закавказью, угрожают Сталинграду...
Елена заметила, как в передних рядах женщины вытирали кончиками платков слезы. Мужчины стояли с суровыми лицами.
— Но никакие силы не могут сломить свободолюбивый советский народ! Порукой этому является наша все возрастающая помощь Красной Армии.
Ермаков, переждав аплодисменты, взмахнул рукой, в снова раздались его слова.
Он говорил о том, как трудно приходится бойцам на фронте, но они борются и верят в победу. Победа куется не только там, на поле боя, но и у нас, в тылу. Его громкий, немного хриповатый голос летел над переполненной людьми площадью и вселял надежду в сердца теплогор-цев, и они верили: раз говорит секретарь райкома — значит, это будет именно так! Савваха Мусник, стиснув в руке шляпу, кивал оратору лысой головой; вздрагивала бородка, губы шептали одно и то же слово: «Правильно, золотко, правильно!» Это мешало слушать куме Марфиде и она дотронулась до его руки. Савваха Мусник виновато
поджал губы, но вскоре опять что-то зашептал, словно ему хотелось сказать то же самое, что говорил с трибуны секретарь райкома.
Но вот площадь заволновалась, пришла в движение. Тронулась автомашина, и вдруг над ней взлетела песня:
Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой...
За машиной двинулись подводы огоньковцев, красно-северцев, чапаевцев... А песня, не утихая, охватила взгорье, взметнулась над рекой. Люди махали вслед уезжающим платками, фуражками и пели:
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна.,,
Ее подхватывали все новые и новые голоса:
Идет война народная, Священная война.
На несколько километров растянулись обозы с хлебом, они шли на фронт, туда, где решалась в тяжелых боях судьба родной страны.
После пуска станции Елена и Пчелинцев пригласили Ермакова отобедать — он не отказался. Кузьмовна, ожидая Ермакова, заранее подготовилась: сделала холодец, поставила в печь жаркое и даже испекла сухарный пирог, который, она знала, любил гость и всегда хвалил ее за это.
Виктору Ильичу нравилось бывать у Русановых, здесь было домовито и как-то по-особенному уютно; он здесь забывался и отдыхал от всех своих многочисленных забот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92