По лицу подростка скользнула беззаботная детская улыбка. Андрей Петрович подумал: «Уморился, а не отступается. И нельзя отступать...»
Он достал кисет и, снова взглянув на сына, пожалел:
— Так и будь, вздремни еще на закурку...
Осень сделала свое дело и собиралась отдохнуть. Она развесила по рябинам и кустам калины красные гроздья, отряхнула с деревьев желтые, багряные, оран-
жевые листья и усыпала этот пестрый ковер мягкими желтыми иглами лиственницы; потом как бы останови, лась в раздумье: хватит ли у нее сил на сосну и ель? Могучие сосны и ели не поддавались осени, они по-прежнему стояли зеленые и молодые. По их верхушкам, шурша, пробежала белка; на старом стволе долбил кору дятел; в подлеске, на ольховых кустах, сидели красногрудые снегири; где-то в чашовнике пели зяблики.
Пчелинцев вздрогнул: из-под ног у него шумно взлетел тетерев, задевая крылом сосновые ветки. Инженер долго смотрел на покачивавшуюся ветку и лишь сейчас заметил, как красиво и гордо выглядела сосна на фоне голого, ощипанного ветром мелколесья. Ствол, будто вылитый из потускневшей меди, высок и строен. Могучие ветви раскинулись темно-зеленым шатром. Поодаль от сосны, среди сбегающего под уклон мелколесья, тянулась вверх, обогнав своих подружек, тоненькая осинка. Легкий ветерок коснулся ее багряной вершины, и сразу же осину охватила безудержная дрожь. А красивая сосна не шелохнулась.
Пчелинцев вышел на опушку и увидел Огоньково, дом Русановых, пожелтевшую лиственницу, и почему-то вспомнил Елену. Она вчера в простеньком домашнем платьице делала пельмени. Пчелинцев помогал готовить фарш.
Молодая хозяйка поучала его: «А луку, луку, Михаил Алексеевич, опять позабыли положить». Он неуклюже совал в мясорубку лук. Как приятно было делать все это вместе с Еленой. «Уж не влюбился ли я в нее?» — подумал он и засмеялся — такой невероятной была эта мысль.
— Опять вы, Михаил Алексеевич, задержались дотемна, — с еле заметным упреком сказала Елена, открывая дверь инженеру, и уже другим тоном добавила:—А вам радость, — и она подала ему письмо.
— От кого бы это? — удивился Пчелинцев, но,. взглянув на конверт, улыбнулся.
Елена вздохнула и вышла на кухню, чтобы не мешать ему. Она хорошо знала, какая это действительно радость — письмо.
Письмо было от Вари. Она писала, что выходит замуж, и просила не сердиться на нее, сохранить о ней добрую память.
Когда Елена вернулась в горницу, она увидела, что Пчелинцев стоял у окна и рассеянно барабанил пальцами по подоконнику. Не удержавшись, Елена поинтересовалась, не случилось ли чего?
Он обернулся к ней, поправил очки на переносье.
— Ничего особенного, Елена Никитична. Просто одна моя знакомая выходит замуж. Это в порядке вещей. — Он помолчал и спросил: — А вы давно имели известия от мужа?
— Второй уже месяц пошел. Так жду, прямо измучилась...
Голос ее задрожал.
— Не горюйте, получите. Я уверен, что скоро полу чите.
Елена опять вздохнула и, желая оставить этот разговор, спросила его о делах на стройке.
— Медленно двигаемся, Елена Никитична, медленно, — ответил Пчелинцев. — Людей маловато. Из За-борья сегодня почти никого не было.
— Получается, что ношу одни тащим. Пчелинцев беспомощно развел руками.
«Тюфяк, — упрекнула его Елена. — Надо такого Залесова за чуб брать, а он руками разводит». Пчелинцев, словно поняв ее мысли, виновато улыбнулся и принялся протирать очки.
«Что же он может сделать? Это наше дело», — и Елена пожалела, что она так плохо сейчас подумала об инженере.
Через неделю на стройку созвали всех председателей колхозов. Приехал на собрание и Шагилин.
Пчелинцев рассказал о ходе работ на стройке. Стараясь убедить в возможности ускорения строительства, он приводил интересные примеры о том, что даст электростанция колхозам, называл цифры, сравнивал одну с другой... Слушали его внимательно, с уважением. В конце выступления он сказал, что приближается зима и работать будет трудно, очень трудно. В ближайшее время на стройку привезут дизель-копер, нужно поспешить с подготовкой котлована, чтобы до зимы уже начать забивку свай.
Потом началась «раскачка». Люди курили, перебрасывались шутками, пережидая, кто выступит первым. Даже франтоватый, с аккуратно подкрученными уси-
ками Гаврил Залесов и тот медлил —- все знали, он любил задавать тон на собраниях.
— Разрешите пару слов! — наконец сказал Залесов, и, распахнув куртку, начал с того, что дело это, дескать, важное и нужное, и что он, Гаврил Залесов, всей душой рад помочь родному Днепрогэсу. В таком духе Залесов говорил свою «пару слов» довольно долго, пока председательствующий Арсентий Злобин не попросил его закругляться.
Залесов значительно поглядел на ручные часы, покачал головой — «неужели вышел регламент» — и неожиданно закончил так:
— Посколь дело важное и посколь наш колхоз маленький, я лично решил от участия воздержаться. Решил строить сам, своими силами на Синявке.
Послышался смех. Речушка Синявка каждое лето мелела, случалось — и совсем пересыхала. Но выступление Залесова кое на кого произвело впечатление, особенно на представителей левобережных колхозов. За хвою речушку Медведицу хотел уцепиться низенький белобрысый мужичок из Раменья — Хомяков. Он говорил бойко и все притоптывал сапогом:
— Слушали мы тебя, товарищ инженер. Так и так, дескать. Ну-с, лампа будет, плитка. А у нас? Добежит ли к нам по проволоке огонек? Может, здесь поблизости весь в расход пустят?
Тут не утерпел Савваха Мусник. Все видели, как он замахал своей знаменитой шляпой, требуя слова.
— Ежели толкуют об огне, — запальчиво крикнул Савваха, — так надо говорить всю правду. Доказуемо,
граждане-золотки. По проволоке огонек может добежать не только до Раменков, а и до самой Москвы, скажем.— Савваха спохватился, что хватил лишку, но не очень смутился и перевел разговор на другое. — У меня вот что в мыслях. Лежу ночью другой раз и сочиняю в уме, как приспособить електричество, чтобы огонек не только по проволоке бежал, но и укреплял человека. — Савваха хитро подмигнул соседу, провел рукой по сивой редкой бородке и с шутливо-значительным видом продолжал: — Мне уже на седьмой десяток повалило. А жить хочется. Вот и нельзя ли, значится, приспособить електричество вместо порченного сердчишка, чтобы в аккурат все органы разом омолодились.
Громкий хохот покрыл слова Саввахи. Смеялся и сам сочинитель, довольный своим удачным выступлением.
— Вот-вот, моторчик семикиловатный бы ему сзади! Моторчик!
— Ой-ой, мужики, он и без моторчика хорош, — отозвалась жена. — Захрапит на печи, так ухватом не расколотишь...
Встала Елена Русанова и разыскала глазами среди сидевших Залесова.
— Гаврил Данилович, как же это так получается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Он достал кисет и, снова взглянув на сына, пожалел:
— Так и будь, вздремни еще на закурку...
Осень сделала свое дело и собиралась отдохнуть. Она развесила по рябинам и кустам калины красные гроздья, отряхнула с деревьев желтые, багряные, оран-
жевые листья и усыпала этот пестрый ковер мягкими желтыми иглами лиственницы; потом как бы останови, лась в раздумье: хватит ли у нее сил на сосну и ель? Могучие сосны и ели не поддавались осени, они по-прежнему стояли зеленые и молодые. По их верхушкам, шурша, пробежала белка; на старом стволе долбил кору дятел; в подлеске, на ольховых кустах, сидели красногрудые снегири; где-то в чашовнике пели зяблики.
Пчелинцев вздрогнул: из-под ног у него шумно взлетел тетерев, задевая крылом сосновые ветки. Инженер долго смотрел на покачивавшуюся ветку и лишь сейчас заметил, как красиво и гордо выглядела сосна на фоне голого, ощипанного ветром мелколесья. Ствол, будто вылитый из потускневшей меди, высок и строен. Могучие ветви раскинулись темно-зеленым шатром. Поодаль от сосны, среди сбегающего под уклон мелколесья, тянулась вверх, обогнав своих подружек, тоненькая осинка. Легкий ветерок коснулся ее багряной вершины, и сразу же осину охватила безудержная дрожь. А красивая сосна не шелохнулась.
Пчелинцев вышел на опушку и увидел Огоньково, дом Русановых, пожелтевшую лиственницу, и почему-то вспомнил Елену. Она вчера в простеньком домашнем платьице делала пельмени. Пчелинцев помогал готовить фарш.
Молодая хозяйка поучала его: «А луку, луку, Михаил Алексеевич, опять позабыли положить». Он неуклюже совал в мясорубку лук. Как приятно было делать все это вместе с Еленой. «Уж не влюбился ли я в нее?» — подумал он и засмеялся — такой невероятной была эта мысль.
— Опять вы, Михаил Алексеевич, задержались дотемна, — с еле заметным упреком сказала Елена, открывая дверь инженеру, и уже другим тоном добавила:—А вам радость, — и она подала ему письмо.
— От кого бы это? — удивился Пчелинцев, но,. взглянув на конверт, улыбнулся.
Елена вздохнула и вышла на кухню, чтобы не мешать ему. Она хорошо знала, какая это действительно радость — письмо.
Письмо было от Вари. Она писала, что выходит замуж, и просила не сердиться на нее, сохранить о ней добрую память.
Когда Елена вернулась в горницу, она увидела, что Пчелинцев стоял у окна и рассеянно барабанил пальцами по подоконнику. Не удержавшись, Елена поинтересовалась, не случилось ли чего?
Он обернулся к ней, поправил очки на переносье.
— Ничего особенного, Елена Никитична. Просто одна моя знакомая выходит замуж. Это в порядке вещей. — Он помолчал и спросил: — А вы давно имели известия от мужа?
— Второй уже месяц пошел. Так жду, прямо измучилась...
Голос ее задрожал.
— Не горюйте, получите. Я уверен, что скоро полу чите.
Елена опять вздохнула и, желая оставить этот разговор, спросила его о делах на стройке.
— Медленно двигаемся, Елена Никитична, медленно, — ответил Пчелинцев. — Людей маловато. Из За-борья сегодня почти никого не было.
— Получается, что ношу одни тащим. Пчелинцев беспомощно развел руками.
«Тюфяк, — упрекнула его Елена. — Надо такого Залесова за чуб брать, а он руками разводит». Пчелинцев, словно поняв ее мысли, виновато улыбнулся и принялся протирать очки.
«Что же он может сделать? Это наше дело», — и Елена пожалела, что она так плохо сейчас подумала об инженере.
Через неделю на стройку созвали всех председателей колхозов. Приехал на собрание и Шагилин.
Пчелинцев рассказал о ходе работ на стройке. Стараясь убедить в возможности ускорения строительства, он приводил интересные примеры о том, что даст электростанция колхозам, называл цифры, сравнивал одну с другой... Слушали его внимательно, с уважением. В конце выступления он сказал, что приближается зима и работать будет трудно, очень трудно. В ближайшее время на стройку привезут дизель-копер, нужно поспешить с подготовкой котлована, чтобы до зимы уже начать забивку свай.
Потом началась «раскачка». Люди курили, перебрасывались шутками, пережидая, кто выступит первым. Даже франтоватый, с аккуратно подкрученными уси-
ками Гаврил Залесов и тот медлил —- все знали, он любил задавать тон на собраниях.
— Разрешите пару слов! — наконец сказал Залесов, и, распахнув куртку, начал с того, что дело это, дескать, важное и нужное, и что он, Гаврил Залесов, всей душой рад помочь родному Днепрогэсу. В таком духе Залесов говорил свою «пару слов» довольно долго, пока председательствующий Арсентий Злобин не попросил его закругляться.
Залесов значительно поглядел на ручные часы, покачал головой — «неужели вышел регламент» — и неожиданно закончил так:
— Посколь дело важное и посколь наш колхоз маленький, я лично решил от участия воздержаться. Решил строить сам, своими силами на Синявке.
Послышался смех. Речушка Синявка каждое лето мелела, случалось — и совсем пересыхала. Но выступление Залесова кое на кого произвело впечатление, особенно на представителей левобережных колхозов. За хвою речушку Медведицу хотел уцепиться низенький белобрысый мужичок из Раменья — Хомяков. Он говорил бойко и все притоптывал сапогом:
— Слушали мы тебя, товарищ инженер. Так и так, дескать. Ну-с, лампа будет, плитка. А у нас? Добежит ли к нам по проволоке огонек? Может, здесь поблизости весь в расход пустят?
Тут не утерпел Савваха Мусник. Все видели, как он замахал своей знаменитой шляпой, требуя слова.
— Ежели толкуют об огне, — запальчиво крикнул Савваха, — так надо говорить всю правду. Доказуемо,
граждане-золотки. По проволоке огонек может добежать не только до Раменков, а и до самой Москвы, скажем.— Савваха спохватился, что хватил лишку, но не очень смутился и перевел разговор на другое. — У меня вот что в мыслях. Лежу ночью другой раз и сочиняю в уме, как приспособить електричество, чтобы огонек не только по проволоке бежал, но и укреплял человека. — Савваха хитро подмигнул соседу, провел рукой по сивой редкой бородке и с шутливо-значительным видом продолжал: — Мне уже на седьмой десяток повалило. А жить хочется. Вот и нельзя ли, значится, приспособить електричество вместо порченного сердчишка, чтобы в аккурат все органы разом омолодились.
Громкий хохот покрыл слова Саввахи. Смеялся и сам сочинитель, довольный своим удачным выступлением.
— Вот-вот, моторчик семикиловатный бы ему сзади! Моторчик!
— Ой-ой, мужики, он и без моторчика хорош, — отозвалась жена. — Захрапит на печи, так ухватом не расколотишь...
Встала Елена Русанова и разыскала глазами среди сидевших Залесова.
— Гаврил Данилович, как же это так получается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92