Он жадно хлебал пустые щи. Александра стояла у перегородки и смотрела, как усиленно работали челюсти, вздувались на небритой щеке маленькие желваки, и думала о Суслоновых: «Тоже десятские, человека покормить не собрались».
В избу вбежал запыхавшийся Яшка.
— А я, мам, видел...
— Чего ты видел, сынок? — спросила мать и, притянув к себе, погладила его по вихрастой голове.
— У Никиты хлеб-то в срубах...
Бабка Марина дала Яшке подзатыльника, но было уже поздно. Поярков доел щи, поблагодарил хозяйку и в сопровождении Саввахи Мусника - низенького бело-
брысого с редкой бороденкой огоньковского балагура—и еще двух мужиков направился к суслоновскому пятистенку с просмоленными углами.
Пятистенок разделялся надвое. В одной половине был настлан пол, в другой — только положены балки. Поярков сразу прошел в неотделанную половину и, оглядевшись, — земля была не изрыта и кое-где поросла, чахлой белесой травкой, — строго приступил:
— Ну, где хлеб-то?
— Говорю, товарищ Поярков, вранье. Мало ли что» мальчишка сболтнуть может...
Поярков ходил из угла в угол, сердито ковырял тростью землю. Земля была твердая, как камень, и не поддавалась. В углу стоял пустой чан, — огоньковцы когда-то к праздникам варили пиво. Поярков подошел к. чану, заглянул, ухнул в большую посудину — гулко отозвалось эхо, и попросил мужиков отодвинуть его в сторону. Под чаном ничего не было. Он подолбил землю, и вдруг железная трость словно сорвалась, ушла, вглубь до загнутой калачом рукоятки.
— Ой-й, — вскрикнул Никита и присел.
Через несколько минут мужики работали лопатами, разгребая суслоновский клад.
После того, как увезли девять возов хлеба, Никита осунулся, помрачнел. Увидев на улице Яшку, пригрозил:
— Ты, паршивец, больше к нам ни ногой. Убью!
И Яшка не стал ходить к Суслоновым. Но все же он тайком подбирался к забору и в щелку смотрел, как. играли суслоновские ребятишки в чижа. Как-то Еленка, узнав, почему Яшка не ходит к ним, помолчала и, тряхнув белыми косичками, сказала:
— Тогда я к тебе буду ходить. Ладно?
И Еленка стала убегать тайком на соседский двор. Двор у Русановых был большой, заросший травой. От дома к погребу протоптана дорожка; у погреба она двоилась — одна шла к колодцу, а другая к Саввахиной избе, — туда частенько наведывалась бабка Марина за закваской для пирогов. Сначала ребятишки играли в
лошадки, бегали вперегонки по этой дорожке. Потом решили играть в чижа, но игра не клеилась. Бабка сказала: «Я шалашку сделаю вам». Она сбила из досок у погреба шалаш, обрадованные ребятишки вымели внутри, поставили вместо стола ящик с отбитым краем, смастерили из доски лавку, нанесли бутылочек, черепков от битой посуды. Еленка притащила даже помазок, — отец давно не брился и теперь помазок лежал в шкафу без пользы. Она намазывала клейстер на старинные картины с какими-то краснолицыми царями и усатыми генералами. Брат Серега сорвал их в горнице и выбросил, а ребятишки подобрали, как-никак красочные картинки, и теперь старательно оклеивали ими свой шалаш. Однажды к ребятишкам заглянул Еленкин брат Петька — рыжий, веснушчатый, с оттопыренными ушами и длинными руками. Он посмотрел на Яшку и ехидно усмехнулся:
— Девушник...
— А вот и не девушник, не девушник, — уставившись в землю, стыдливо отговаривался Яшка, как будто И в самом деле это слово было даже страшнее Никитиных угроз и, главное, обиднее.
— Ты, Петька, — рыжик, — обидевшись, заступилась за Яшку Еленка. — Рыжик мухоморный!
Петька дернул сестру за косичку, а Яшку за белесый вихор и убежал.
На следующий день, увидев Яшку, Петька сказал:
— Иди к нам, мы тебе Москву — золотые маковки покажем.
Яшка и Еленка обрадовались приглашению и пошли на суслоновский двор посмотреть на золотые маковки.
— Ну что, золотые маковки пришли смотреть? — встретил Петька ребят и подмигнул Яшке: — Становись спиной.
Яшка встал спиной к Петьке, а тот взял его за уши и потянул вверх.
— Видишь?
Но Яшка отдернул голову и, захватив руками горевшие уши, сквозь слезы пропищал:
— Рыжик... Мухоморный рыжик.
— Ты еще дразниться! — крикнул Петька и, догнав Яшку, схватил его за руку, тут же в углу у капустников нарвал крапивы и насовал ему в штанишки. Яшка ревел, ругался, и, вырвавшись, бросился наутек домой.
Успокоив внука, бабка Марина вышла на улицу, сломила с березы прут и, спрятав под фартук, степенно пошла к Суслоновым. Разыскав на дворе Петьку, она выхватила прут и — «вжик» — перепоясала им мухо-морного рыжика. Парень охнул, присел.
— За что, тетенька?
— Оженить тя, дурака, хочу, только не на красной девице, а на березовой вице, — ответила бабка и снова — вжик, вжик, вжик...
Проучив обидчика, старуха, свернула к крыльцу и так же степенно прошла в дом Суслоновых. В избе пахло распаренной кожей, дегтем, ворванью. Никита сидел на скамейке у порога и чинил хомут.
Бабка Марина тряхнула огрызком прута, сказала:
— Ты мне в сыновья годишься, Никиша, вот этим бы и тебя надо... да жалко, не осталось — всю исхлестала.
— С ума спятила, тетка?
— Какая тебе я тетка! Теток уважают, а вы... Душегубы... Лешие...
Старуха, не простившись, вышла из избы и, по-прежнему не торопясь, высокая и гордая, чуть-чуть припадая на больную ногу, степенно пошла домой.
Так легла между двумя когда-то роднившимися семьями тяжелая скрытая вражда. Вся деревня знала — причиной раздора были девять возов хлеба, увезенных от Никиты Суслонова.
Каждая волость славилась не только хлебными деревнями, урожайной землей и заливными лугами, но и своими гармонистами и плясунами, своими женихами и невестами. Чаше всего молодые сходились из ближних деревень. Но нередко сваты заезжали и в дальние округи — невесту выбирали не на день, не на два, а на всю жизнь.
Александра была привезена в Огоньково из далекой, большой лесной деревни Красная Рамень.
Вряд ли думал когда-нибудь Василий Русанов ехать за невестой в такую даль. Разве мало было девушек в своей округе, которые не раз втайне загадывали в ново-годнюю ночь на высокого, с темными курчавыми волосами парня? Но словно назло огоньковским красавицам, Василий неожиданно привез из-за Шолги худенькую кареглазую замухрышку.
Случилось это так. В покров — первое зазимье Василий ездил в Котельнич на ярмарку и купил у горбоносого цыгана рыжего коня с белой звездой во лбу и странной кличкой Цинбал. Это был высокий мерин С длинной гривой, заплетенной в косы, с широким гладким крупом: ставь кадку с водой — не упадет. Вся ярмарка любовалась им. Но был один порок: кроме старика-цыгана он никого не подпускал — скалил зубы, бил ногой, а когда садились на него, «ставил свечку» и сшибал седока. В первый раз слетел с коня и Василий, тяжело стукнувшись о мерзлую землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
В избу вбежал запыхавшийся Яшка.
— А я, мам, видел...
— Чего ты видел, сынок? — спросила мать и, притянув к себе, погладила его по вихрастой голове.
— У Никиты хлеб-то в срубах...
Бабка Марина дала Яшке подзатыльника, но было уже поздно. Поярков доел щи, поблагодарил хозяйку и в сопровождении Саввахи Мусника - низенького бело-
брысого с редкой бороденкой огоньковского балагура—и еще двух мужиков направился к суслоновскому пятистенку с просмоленными углами.
Пятистенок разделялся надвое. В одной половине был настлан пол, в другой — только положены балки. Поярков сразу прошел в неотделанную половину и, оглядевшись, — земля была не изрыта и кое-где поросла, чахлой белесой травкой, — строго приступил:
— Ну, где хлеб-то?
— Говорю, товарищ Поярков, вранье. Мало ли что» мальчишка сболтнуть может...
Поярков ходил из угла в угол, сердито ковырял тростью землю. Земля была твердая, как камень, и не поддавалась. В углу стоял пустой чан, — огоньковцы когда-то к праздникам варили пиво. Поярков подошел к. чану, заглянул, ухнул в большую посудину — гулко отозвалось эхо, и попросил мужиков отодвинуть его в сторону. Под чаном ничего не было. Он подолбил землю, и вдруг железная трость словно сорвалась, ушла, вглубь до загнутой калачом рукоятки.
— Ой-й, — вскрикнул Никита и присел.
Через несколько минут мужики работали лопатами, разгребая суслоновский клад.
После того, как увезли девять возов хлеба, Никита осунулся, помрачнел. Увидев на улице Яшку, пригрозил:
— Ты, паршивец, больше к нам ни ногой. Убью!
И Яшка не стал ходить к Суслоновым. Но все же он тайком подбирался к забору и в щелку смотрел, как. играли суслоновские ребятишки в чижа. Как-то Еленка, узнав, почему Яшка не ходит к ним, помолчала и, тряхнув белыми косичками, сказала:
— Тогда я к тебе буду ходить. Ладно?
И Еленка стала убегать тайком на соседский двор. Двор у Русановых был большой, заросший травой. От дома к погребу протоптана дорожка; у погреба она двоилась — одна шла к колодцу, а другая к Саввахиной избе, — туда частенько наведывалась бабка Марина за закваской для пирогов. Сначала ребятишки играли в
лошадки, бегали вперегонки по этой дорожке. Потом решили играть в чижа, но игра не клеилась. Бабка сказала: «Я шалашку сделаю вам». Она сбила из досок у погреба шалаш, обрадованные ребятишки вымели внутри, поставили вместо стола ящик с отбитым краем, смастерили из доски лавку, нанесли бутылочек, черепков от битой посуды. Еленка притащила даже помазок, — отец давно не брился и теперь помазок лежал в шкафу без пользы. Она намазывала клейстер на старинные картины с какими-то краснолицыми царями и усатыми генералами. Брат Серега сорвал их в горнице и выбросил, а ребятишки подобрали, как-никак красочные картинки, и теперь старательно оклеивали ими свой шалаш. Однажды к ребятишкам заглянул Еленкин брат Петька — рыжий, веснушчатый, с оттопыренными ушами и длинными руками. Он посмотрел на Яшку и ехидно усмехнулся:
— Девушник...
— А вот и не девушник, не девушник, — уставившись в землю, стыдливо отговаривался Яшка, как будто И в самом деле это слово было даже страшнее Никитиных угроз и, главное, обиднее.
— Ты, Петька, — рыжик, — обидевшись, заступилась за Яшку Еленка. — Рыжик мухоморный!
Петька дернул сестру за косичку, а Яшку за белесый вихор и убежал.
На следующий день, увидев Яшку, Петька сказал:
— Иди к нам, мы тебе Москву — золотые маковки покажем.
Яшка и Еленка обрадовались приглашению и пошли на суслоновский двор посмотреть на золотые маковки.
— Ну что, золотые маковки пришли смотреть? — встретил Петька ребят и подмигнул Яшке: — Становись спиной.
Яшка встал спиной к Петьке, а тот взял его за уши и потянул вверх.
— Видишь?
Но Яшка отдернул голову и, захватив руками горевшие уши, сквозь слезы пропищал:
— Рыжик... Мухоморный рыжик.
— Ты еще дразниться! — крикнул Петька и, догнав Яшку, схватил его за руку, тут же в углу у капустников нарвал крапивы и насовал ему в штанишки. Яшка ревел, ругался, и, вырвавшись, бросился наутек домой.
Успокоив внука, бабка Марина вышла на улицу, сломила с березы прут и, спрятав под фартук, степенно пошла к Суслоновым. Разыскав на дворе Петьку, она выхватила прут и — «вжик» — перепоясала им мухо-морного рыжика. Парень охнул, присел.
— За что, тетенька?
— Оженить тя, дурака, хочу, только не на красной девице, а на березовой вице, — ответила бабка и снова — вжик, вжик, вжик...
Проучив обидчика, старуха, свернула к крыльцу и так же степенно прошла в дом Суслоновых. В избе пахло распаренной кожей, дегтем, ворванью. Никита сидел на скамейке у порога и чинил хомут.
Бабка Марина тряхнула огрызком прута, сказала:
— Ты мне в сыновья годишься, Никиша, вот этим бы и тебя надо... да жалко, не осталось — всю исхлестала.
— С ума спятила, тетка?
— Какая тебе я тетка! Теток уважают, а вы... Душегубы... Лешие...
Старуха, не простившись, вышла из избы и, по-прежнему не торопясь, высокая и гордая, чуть-чуть припадая на больную ногу, степенно пошла домой.
Так легла между двумя когда-то роднившимися семьями тяжелая скрытая вражда. Вся деревня знала — причиной раздора были девять возов хлеба, увезенных от Никиты Суслонова.
Каждая волость славилась не только хлебными деревнями, урожайной землей и заливными лугами, но и своими гармонистами и плясунами, своими женихами и невестами. Чаше всего молодые сходились из ближних деревень. Но нередко сваты заезжали и в дальние округи — невесту выбирали не на день, не на два, а на всю жизнь.
Александра была привезена в Огоньково из далекой, большой лесной деревни Красная Рамень.
Вряд ли думал когда-нибудь Василий Русанов ехать за невестой в такую даль. Разве мало было девушек в своей округе, которые не раз втайне загадывали в ново-годнюю ночь на высокого, с темными курчавыми волосами парня? Но словно назло огоньковским красавицам, Василий неожиданно привез из-за Шолги худенькую кареглазую замухрышку.
Случилось это так. В покров — первое зазимье Василий ездил в Котельнич на ярмарку и купил у горбоносого цыгана рыжего коня с белой звездой во лбу и странной кличкой Цинбал. Это был высокий мерин С длинной гривой, заплетенной в косы, с широким гладким крупом: ставь кадку с водой — не упадет. Вся ярмарка любовалась им. Но был один порок: кроме старика-цыгана он никого не подпускал — скалил зубы, бил ногой, а когда садились на него, «ставил свечку» и сшибал седока. В первый раз слетел с коня и Василий, тяжело стукнувшись о мерзлую землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92