Вот ты хозяйствуешь — и скажи, где? — ответил Никита. Слез с печи, прошел к столу. — Новинки драть надо.
— А без новинок?
— Спробуй, — Никита ехидно усмехнулся, почесал бороду. — Спробуй. Без новинок и раньше без льна сидели, а теперь и подавно.
Русанов закурил, на прощанье сказал:
— Так вот, Лена, собирайся на районное совещание льноводок. Хорошенько послушай, что и как люди говорить будут. Запиши...
Когда Русанов ушел, Никита поднялся в чуланчик и минут через пять вернулся с залежавшейся пробойкой льна.
— Вот какой выращивали. Высота — бабы еле управлялись. А Андрюха, ишь, без новинок догнать хочет.. Ни в жизнь не догнать.
Через день Елена уехала на совещание. Зайдя в большой зал районного Дома культуры, она села на скамью почти у самой трибуны и, когда началось собрание, стала внимательно прислушиваться к ораторам.
— А земли какие у вас? — негромко спросила она одну из выступавших.
— Известно, какие — ответила пожилая круглолицая женщина. — В нашем «Маяке» глина горшечная да песок сыпучий. Ты-то отколь?
— Из Огонькова.
— И еще спрашиваешь. Такие бы нам земли... Елена, пристыдившись, вдруг покраснела, а пожилая женщина из «Маяка» улыбнулась:
— Вот и давай бороться. Сколоти звено и начинай — кто кого обгонит...
Елена не поняла, что еще сказала женщина, ее слова смяли дружные рукоплескания всего зала, а председательствующий на собрании секретарь райкома партии Ермаков, низенький, коренастый, неторопливо похлопывая в ладоши, словно пережидая других, спросил:
— Ну как, товарищ из Огонькова?
Елена сначала не поняла, к кому обращается секретарь райкома. Потом вдруг спохватилась:
— Вы мое мнение спрашиваете?
— Да, вас спрашиваю, Елена Никитична: принимаете вызов нашей передовой льноводки?
Елена поднялась, оглянулась на переполненный зал, потом на низенького коренастого человека в серой гимнастерке, и утвердительно кивнула головой.
Дома, рассказывая снохе о собрании, Елена удивлялась:
— Не пойму, Фаня, что со мной и случилось. И непугливая, а перед народом стою как столб. Словно» онемела. А он спрашивает, дескать, как...
— Ну, теперь уж, золовушка, поздно оправдываться Раз дала слово — держись.
— Но как держаться?
— Ничего, поможем. Я ведь тоже из льноводной деревни. Собирай подружек — потолкуем.
Каждый вечер, словно на посиделки, собирались девушки то у Елены, то у смешливой звонкоголосой Кати? Петуховой и подолгу читали книжки о хороших льнах,— читали, спорили, ждали весну. А днем собирали золуг, птичий помет, готовили семена.
Как только сошел снег, Елена со снохой стали наведываться в поле. Фаина не раз брала землю в руку и бросала ее вверх; сырые комочки, падая, не рассыпались — время еще не дошло. Да и мать советовала: покат не зацвела рябина — рано сеять. Никита тоже кряхтел,-разыскивая в пожелтевшем календаре «Алену-льня-ницу».
В тот год весна была ранней и дружной. Не дождавшись цветения рябины, девушки посеяли лен, прикрыли землю тонким слоем проветренного торфа-. Вскоре показались всходы, и широкое поле, концами упиравшееся в озеро, зазеленело. Нежные стебельки льна жадно тянулись к солнцу и быстро пошли в рост, набирале-елочку. Девушки и не заметили, как к ним подбиралась, беда.
Третью неделю стояла жаркая погода. Из-за обмелевшей Шолги дули сухие ветры. По земле пошли мелкие трещины. Посреди поля, иа перевальчике, лен начал желтеть.
Никита не раз упрекал сноху и дочь — не послушались стариков: посеяли бы позднее, ни блоха бьв не взяла, ни засуха. Андрей Русанов нарядил младшего сына Алешку за пожарной машиной. Вечером ее подвезли к озеру, раскинули длинный парусиновый рукав За ночь осушили узенькое озерко, а полили только половину.
Кто-то посоветовал вырыть колодец. И тут не усидел Никита — чего одни девки без мужиков сделают. Он взял лопату и вместе с сыном Петром взялся за дело. Снова ожили, зазеленели посевы.
Осенью вместе с другими тресту возил на льнозавод и Никита. Когда к возам подходили колхозники из других деревень, он не без удовольствия охотно пояснял:
— Сами вырастили, мужики. Дочка командовала. Суслонова фамиль. Небось, на выставку годится ленок. Аль нет, думаешь? — и он, словно видя недоверчивые взгляды, торопливо выхватывал из снопа темно-золотистый пучок и мерял руками: — Вона, не достают... Не достают руки-то — коротки по льну.
Промелькнула осень, помахав с Гребешковой кручи пестрым цветным платком, и снова подступили рождественские морозы, снова в Огонькове сваты, смотерки, свадьбы.
Уже не одна огоньковская девушка успела выскочить замуж, а от суслоновского крыльца сваты, как и в прошлом году, уезжали ни с чем.
Елена молча считала дни, недели, месяцы. И вот неожиданно перед масленицей Яков приехал домой на несколько дней — приболела Кузьмовна, вытребовала.
Не дождавшись вечера, Елена забежала к Русановым и, поздоровавшись с Яковом, пригласила его на Круток.
Каждый год зимой, накануне масленицы, в Кожу-хове строили горку-катушку, которую называли Крутиком. В эту зиму от берегов выступила вода, разлилась по льду и образовала накипи — лед был неровный, волнистый, серо-молочного цвета. Но горка получилась неплохая — салазки с крутого обрыва уносило далеко вниз по Кожухову.
Когда Яков и Елена пришли на Крутик, здесь уже было много молодежи, слышались гармошка и песни.
Старые друзья, окружив Якова, здоровались, пожимали руку, дружески хлопали по плечу, расспрашивали...
Яков в ладно пригнанной шинели, раскрасневшийся, не знал, кому и отвечать. Потом усмехнулся, махнул рукой:
— Дайте хоть скатиться, чертяги...
Кто-то из ребят предложил салазки, обитые сверху войлоком и красной цветистой материей. К передку был привязан воркунчик-луковка. Яков опустился на салазки и, усадив к себе на колени Лену, взглянул вниз под горку — так было высоко, даже захолонуло сердце. Салазки, подбитые железными прутками, прогремели на спуске, их подбросило на неровном льду, метнуло в сторону и, Яков, зарывшись в пухлый снег, невольно обнял Елену и прижался к ее горячим губам.
Когда они поднялись в гору, к Елене подошел Костя Рассохин и пригласил ее скатиться с горки.
— А я с Яшей еще...
— Ну, счастливенько, — вдруг почему-то обидевшись, ответил Костя и, взяв за руку первую попавшуюся девушку, торопливо усадил ее на салазки.
В полночь Яков и Елена дошли до спуска на озеро, повернули и пошли обратно, потом — снова к дому, — им в эту ночь не хотелось расставаться.
Спустя час Елена постучалась домой. Скрипнула дверь.
— Кто там? — послышался глухой голос отца. Услышав дочь, он огрызнулся и, не открыв, ушел обратно в избу.
Елена ухватилась за руку Якова, молча прижалась к нему.
Яков обнял девушку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— А без новинок?
— Спробуй, — Никита ехидно усмехнулся, почесал бороду. — Спробуй. Без новинок и раньше без льна сидели, а теперь и подавно.
Русанов закурил, на прощанье сказал:
— Так вот, Лена, собирайся на районное совещание льноводок. Хорошенько послушай, что и как люди говорить будут. Запиши...
Когда Русанов ушел, Никита поднялся в чуланчик и минут через пять вернулся с залежавшейся пробойкой льна.
— Вот какой выращивали. Высота — бабы еле управлялись. А Андрюха, ишь, без новинок догнать хочет.. Ни в жизнь не догнать.
Через день Елена уехала на совещание. Зайдя в большой зал районного Дома культуры, она села на скамью почти у самой трибуны и, когда началось собрание, стала внимательно прислушиваться к ораторам.
— А земли какие у вас? — негромко спросила она одну из выступавших.
— Известно, какие — ответила пожилая круглолицая женщина. — В нашем «Маяке» глина горшечная да песок сыпучий. Ты-то отколь?
— Из Огонькова.
— И еще спрашиваешь. Такие бы нам земли... Елена, пристыдившись, вдруг покраснела, а пожилая женщина из «Маяка» улыбнулась:
— Вот и давай бороться. Сколоти звено и начинай — кто кого обгонит...
Елена не поняла, что еще сказала женщина, ее слова смяли дружные рукоплескания всего зала, а председательствующий на собрании секретарь райкома партии Ермаков, низенький, коренастый, неторопливо похлопывая в ладоши, словно пережидая других, спросил:
— Ну как, товарищ из Огонькова?
Елена сначала не поняла, к кому обращается секретарь райкома. Потом вдруг спохватилась:
— Вы мое мнение спрашиваете?
— Да, вас спрашиваю, Елена Никитична: принимаете вызов нашей передовой льноводки?
Елена поднялась, оглянулась на переполненный зал, потом на низенького коренастого человека в серой гимнастерке, и утвердительно кивнула головой.
Дома, рассказывая снохе о собрании, Елена удивлялась:
— Не пойму, Фаня, что со мной и случилось. И непугливая, а перед народом стою как столб. Словно» онемела. А он спрашивает, дескать, как...
— Ну, теперь уж, золовушка, поздно оправдываться Раз дала слово — держись.
— Но как держаться?
— Ничего, поможем. Я ведь тоже из льноводной деревни. Собирай подружек — потолкуем.
Каждый вечер, словно на посиделки, собирались девушки то у Елены, то у смешливой звонкоголосой Кати? Петуховой и подолгу читали книжки о хороших льнах,— читали, спорили, ждали весну. А днем собирали золуг, птичий помет, готовили семена.
Как только сошел снег, Елена со снохой стали наведываться в поле. Фаина не раз брала землю в руку и бросала ее вверх; сырые комочки, падая, не рассыпались — время еще не дошло. Да и мать советовала: покат не зацвела рябина — рано сеять. Никита тоже кряхтел,-разыскивая в пожелтевшем календаре «Алену-льня-ницу».
В тот год весна была ранней и дружной. Не дождавшись цветения рябины, девушки посеяли лен, прикрыли землю тонким слоем проветренного торфа-. Вскоре показались всходы, и широкое поле, концами упиравшееся в озеро, зазеленело. Нежные стебельки льна жадно тянулись к солнцу и быстро пошли в рост, набирале-елочку. Девушки и не заметили, как к ним подбиралась, беда.
Третью неделю стояла жаркая погода. Из-за обмелевшей Шолги дули сухие ветры. По земле пошли мелкие трещины. Посреди поля, иа перевальчике, лен начал желтеть.
Никита не раз упрекал сноху и дочь — не послушались стариков: посеяли бы позднее, ни блоха бьв не взяла, ни засуха. Андрей Русанов нарядил младшего сына Алешку за пожарной машиной. Вечером ее подвезли к озеру, раскинули длинный парусиновый рукав За ночь осушили узенькое озерко, а полили только половину.
Кто-то посоветовал вырыть колодец. И тут не усидел Никита — чего одни девки без мужиков сделают. Он взял лопату и вместе с сыном Петром взялся за дело. Снова ожили, зазеленели посевы.
Осенью вместе с другими тресту возил на льнозавод и Никита. Когда к возам подходили колхозники из других деревень, он не без удовольствия охотно пояснял:
— Сами вырастили, мужики. Дочка командовала. Суслонова фамиль. Небось, на выставку годится ленок. Аль нет, думаешь? — и он, словно видя недоверчивые взгляды, торопливо выхватывал из снопа темно-золотистый пучок и мерял руками: — Вона, не достают... Не достают руки-то — коротки по льну.
Промелькнула осень, помахав с Гребешковой кручи пестрым цветным платком, и снова подступили рождественские морозы, снова в Огонькове сваты, смотерки, свадьбы.
Уже не одна огоньковская девушка успела выскочить замуж, а от суслоновского крыльца сваты, как и в прошлом году, уезжали ни с чем.
Елена молча считала дни, недели, месяцы. И вот неожиданно перед масленицей Яков приехал домой на несколько дней — приболела Кузьмовна, вытребовала.
Не дождавшись вечера, Елена забежала к Русановым и, поздоровавшись с Яковом, пригласила его на Круток.
Каждый год зимой, накануне масленицы, в Кожу-хове строили горку-катушку, которую называли Крутиком. В эту зиму от берегов выступила вода, разлилась по льду и образовала накипи — лед был неровный, волнистый, серо-молочного цвета. Но горка получилась неплохая — салазки с крутого обрыва уносило далеко вниз по Кожухову.
Когда Яков и Елена пришли на Крутик, здесь уже было много молодежи, слышались гармошка и песни.
Старые друзья, окружив Якова, здоровались, пожимали руку, дружески хлопали по плечу, расспрашивали...
Яков в ладно пригнанной шинели, раскрасневшийся, не знал, кому и отвечать. Потом усмехнулся, махнул рукой:
— Дайте хоть скатиться, чертяги...
Кто-то из ребят предложил салазки, обитые сверху войлоком и красной цветистой материей. К передку был привязан воркунчик-луковка. Яков опустился на салазки и, усадив к себе на колени Лену, взглянул вниз под горку — так было высоко, даже захолонуло сердце. Салазки, подбитые железными прутками, прогремели на спуске, их подбросило на неровном льду, метнуло в сторону и, Яков, зарывшись в пухлый снег, невольно обнял Елену и прижался к ее горячим губам.
Когда они поднялись в гору, к Елене подошел Костя Рассохин и пригласил ее скатиться с горки.
— А я с Яшей еще...
— Ну, счастливенько, — вдруг почему-то обидевшись, ответил Костя и, взяв за руку первую попавшуюся девушку, торопливо усадил ее на салазки.
В полночь Яков и Елена дошли до спуска на озеро, повернули и пошли обратно, потом — снова к дому, — им в эту ночь не хотелось расставаться.
Спустя час Елена постучалась домой. Скрипнула дверь.
— Кто там? — послышался глухой голос отца. Услышав дочь, он огрызнулся и, не открыв, ушел обратно в избу.
Елена ухватилась за руку Якова, молча прижалась к нему.
Яков обнял девушку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92