У входа до сих пор стояли венецианские львы из известняка, изваяния в стиле эпохи Возрождения.
На празднике меня познакомили с композитором Ивицей Кривичем, интересным человеком, перелагавшим поэзию на музыку. Он превосходно играл на фортепьяно и преодолевал свою застенчивость только во время выступлений. Был на празднике и поэт Дражен Катунарич – добродушный великан, эдакий небоскреб: чтобы пообщаться с ним, приходилось задирать голову. Дражен явился в сопровождении человека в черном, высокого, крепкого, мускулистого, похожего на сотрудника полиции или агента спецслужб. Хотя у незнакомца была военная стрижка, представился он кинорежиссером. Я забыл, как его звали, но точно помню, что фамилия была русской. Этот субъект вел себя очень сдержанно, как военный при исполнении служебных обязанностей, но я заметил, что он глаз не спускает с Виолеты. Подруга подошла ко мне, взяла под руку и озабоченно зашептала:
– Нам скоро уходить.
– Почему? Корабль уже отправляется?
– Не в том дело. Эту ночь мы проведем в гостинице. Велько сказал, что мы пробудем здесь до утра.
– Виолета, вместо того чтобы так рано лечь спать, давай сходим в какой-нибудь ресторанчик и поужинаем. А то среди всей этой болтовни и поесть толком нельзя.
– Ты прав, я успела отведать только пару канапе.
– А где Джейн, ты ее видела?
– Нет.
Мы тут же начали приглядываться, обводя глазами зал.
– Смотри, Виолета, вот она.
– Какой-то плейбой запер ее в углу. Красавчик, правда?
– Не знаю. Вроде симпатичный, – сухо ответил я.
– Да ты действительно мачист!
– Нет. Просто этот тип мне не по нутру. Он выглядит как военный или полицейский, а выдает себя за кинорежиссера.
– У нас неприятности?
– Нет, но он похож на секретного агента или кого-то в этом роде.
– Он друг поэта Дражена.
– Да, я понял. Теперь всем известно, что мы на Хваре. С тем же успехом можно разместить в газетах объявление с нашим адресом. Кстати, у меня идея. У вас же есть дом на острове?
– Да, только он заперт, ведь родителей нет. К тому же он не годится для того, чтобы жить там зимой. Поэтому куда удобнее будет переночевать в гостинице, а завтра вернуться на Свети-Клемент. Утром перед отплытием я собираюсь зайти в наш дом и проверить, все ли в порядке.
– Но почему никто не присматривает за ним?
– Раньше там жила старушка, но теперь она в Асторге. Та самая, что продала рукопись Лансе. Голова у нее не очень хорошо варит, только и жди какого-нибудь недоразумения. Лучше пусть она будет подальше от Фламеля, по крайней мере, хлопот будет меньше.
– Виолета, ты выглядишь потрясающе.
– Спасибо, но извиняться необязательно. Я тоже тебя люблю.
– Ты сказала это из-за Дианы?
– Я прошу тебя лишь о доверии. Большом доверии. Верность – это собственничество, притворство и ложь. Ты мой любовник и мой друг, и я ни за что не хочу лишиться тебя как друга, поэтому единственное, что нам нужно свято хранить, – это доверие. Верность годилась для старых официальных союзов, когда супруги видели друг в друге предметы движимого имущества. Я желаю, чтобы мы были свободны, но не предавали друг друга ни помыслом, ни чувством. Тело же – всего лишь машина, инструмент.
– Но, Виолета, когда я с другой женщиной, я еще и чувствую!
– Чувствует тело. В тот день, когда ты полюбишь другую, все станет иным. Тебе нравится экспериментировать, отпивать из разных бокалов. Ты предаешься этому занятию с такой непосредственностью, что я не беспокоюсь. Такова одна из твоих потребностей. Даже Джейн больше меня переживает по этому поводу, хотя никогда в этом не признается. А я просто знаю, что ты меня любишь. Об этом говорят твои глаза. Я тоже люблю тебя, Рамон.
Я придвинулся ближе и поцеловал ее в шею долгим, жгучим, страстным поцелуем. Виолета извернулась и поцеловала меня в губы.
– Подожди секундочку, – произнесла она и направилась в угол, к сестре.
Не знаю, о чем они говорили, но друг Дражена тут же получил полную отставку.
Перебросившись еще парой реплик, сестры вернулись ко мне, и Джейн выпалила:
– Нам нужно поговорить.
У нее был озабоченный вид.
Мы втроем вышли в сад, и Виолета спросила:
– Хочешь объясниться с Рамоном наедине?
– Не говори ерунды. Нас трое, а не двое. Между нами не может быть секретов.
– Джейн, что случилось?
– Мне кажется, ты меня не любишь. Мне необходимо больше ласки, больше любви. А ты, обладая сразу двумя женщинами, позволяешь себе роскошь расширять свой гарем на стороне.
Виновато понурив голову, я словно оцепенел и онемел. Мне нечего было ответить. Джейн была права, я вел себя по-свински, но ничего не мог с собой поделать.
– Я люблю тебя, Джейн. – Вот все, что я смог выговорить.
– Да, это сразу бросается в глаза. Бесстыдник! Мне нужен мужчина, который заботился бы обо мне, каждый день занимался со мной любовью и был рядом!
Я снова не нашелся что ответить. Претензии Джейн были так обычны, так узнаваемы, словно случилась размолвка между старомодными супругами.
– Послушай… Мы могли бы стать особенными, ни на кого не похожими, но вместо этого превращаемся в надоевших друг другу супругов с их опостылевшими семейными дрязгами.
Джейн прекрасно понимала, что это правда. Теперь замерла она – то ли из-за морозного воздуха, то ли оттого, что все между нами рушилось.
Виолета смотрела на нас с нежностью. Она наблюдала за нами, и ее потрясающее умение понимать и сочувствовать притянуло нас к ней как магнитом.
Виолета улыбнулась, достала из сумочки флакон и протянула Джейн. Сперва младшая сестра посмотрела на него с отвращением, потом смирилась и выпила содержимое одним глотком. Джейн закрыла глаза, глубоко вздохнула и замерла в ожидании целительного действия универсального снадобья. Виолета извлекла из сумочки еще один флакон и дала мне:
– Выпей. Только до половины.
Я сделал большой глоток, вернул Виолете склянку синего стекла, и девушка допила остатки эликсира.
Через несколько мгновений мы втроем обнимались и плакали от избытка чувств.
– А теперь – ужинать! – скомандовала Виолета. – Я знаю ресторанчик рядом с нашим домом, там подают отличную далматинскую ветчину.
Ни с кем не попрощавшись, мы прокрались по саду и вышли на улицу.
В ресторане в конце узкого тесного проулка мы заказали ветчину, сыр и оливки в вине, запивая роскошный ужин солнечным фаросским, а еще отведали «Гекторовича» – нежнейшего сухого муската.
Ту ночь мы провели в атмосфере полной духовной близости. Несмотря на небольшие неурядицы, мы привыкли откровенно обсуждать любые проблемы, говорить на любые темы и в такие моменты открывались друг перед другом больше, чем обыкновенные супруги. Никаких секретов! Мы говорили о женщинах, мужчинах, о своих привычках, страхах, о наших совместных планах, о том, что каждый из нас видел во сне, и о нашем будущем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
На празднике меня познакомили с композитором Ивицей Кривичем, интересным человеком, перелагавшим поэзию на музыку. Он превосходно играл на фортепьяно и преодолевал свою застенчивость только во время выступлений. Был на празднике и поэт Дражен Катунарич – добродушный великан, эдакий небоскреб: чтобы пообщаться с ним, приходилось задирать голову. Дражен явился в сопровождении человека в черном, высокого, крепкого, мускулистого, похожего на сотрудника полиции или агента спецслужб. Хотя у незнакомца была военная стрижка, представился он кинорежиссером. Я забыл, как его звали, но точно помню, что фамилия была русской. Этот субъект вел себя очень сдержанно, как военный при исполнении служебных обязанностей, но я заметил, что он глаз не спускает с Виолеты. Подруга подошла ко мне, взяла под руку и озабоченно зашептала:
– Нам скоро уходить.
– Почему? Корабль уже отправляется?
– Не в том дело. Эту ночь мы проведем в гостинице. Велько сказал, что мы пробудем здесь до утра.
– Виолета, вместо того чтобы так рано лечь спать, давай сходим в какой-нибудь ресторанчик и поужинаем. А то среди всей этой болтовни и поесть толком нельзя.
– Ты прав, я успела отведать только пару канапе.
– А где Джейн, ты ее видела?
– Нет.
Мы тут же начали приглядываться, обводя глазами зал.
– Смотри, Виолета, вот она.
– Какой-то плейбой запер ее в углу. Красавчик, правда?
– Не знаю. Вроде симпатичный, – сухо ответил я.
– Да ты действительно мачист!
– Нет. Просто этот тип мне не по нутру. Он выглядит как военный или полицейский, а выдает себя за кинорежиссера.
– У нас неприятности?
– Нет, но он похож на секретного агента или кого-то в этом роде.
– Он друг поэта Дражена.
– Да, я понял. Теперь всем известно, что мы на Хваре. С тем же успехом можно разместить в газетах объявление с нашим адресом. Кстати, у меня идея. У вас же есть дом на острове?
– Да, только он заперт, ведь родителей нет. К тому же он не годится для того, чтобы жить там зимой. Поэтому куда удобнее будет переночевать в гостинице, а завтра вернуться на Свети-Клемент. Утром перед отплытием я собираюсь зайти в наш дом и проверить, все ли в порядке.
– Но почему никто не присматривает за ним?
– Раньше там жила старушка, но теперь она в Асторге. Та самая, что продала рукопись Лансе. Голова у нее не очень хорошо варит, только и жди какого-нибудь недоразумения. Лучше пусть она будет подальше от Фламеля, по крайней мере, хлопот будет меньше.
– Виолета, ты выглядишь потрясающе.
– Спасибо, но извиняться необязательно. Я тоже тебя люблю.
– Ты сказала это из-за Дианы?
– Я прошу тебя лишь о доверии. Большом доверии. Верность – это собственничество, притворство и ложь. Ты мой любовник и мой друг, и я ни за что не хочу лишиться тебя как друга, поэтому единственное, что нам нужно свято хранить, – это доверие. Верность годилась для старых официальных союзов, когда супруги видели друг в друге предметы движимого имущества. Я желаю, чтобы мы были свободны, но не предавали друг друга ни помыслом, ни чувством. Тело же – всего лишь машина, инструмент.
– Но, Виолета, когда я с другой женщиной, я еще и чувствую!
– Чувствует тело. В тот день, когда ты полюбишь другую, все станет иным. Тебе нравится экспериментировать, отпивать из разных бокалов. Ты предаешься этому занятию с такой непосредственностью, что я не беспокоюсь. Такова одна из твоих потребностей. Даже Джейн больше меня переживает по этому поводу, хотя никогда в этом не признается. А я просто знаю, что ты меня любишь. Об этом говорят твои глаза. Я тоже люблю тебя, Рамон.
Я придвинулся ближе и поцеловал ее в шею долгим, жгучим, страстным поцелуем. Виолета извернулась и поцеловала меня в губы.
– Подожди секундочку, – произнесла она и направилась в угол, к сестре.
Не знаю, о чем они говорили, но друг Дражена тут же получил полную отставку.
Перебросившись еще парой реплик, сестры вернулись ко мне, и Джейн выпалила:
– Нам нужно поговорить.
У нее был озабоченный вид.
Мы втроем вышли в сад, и Виолета спросила:
– Хочешь объясниться с Рамоном наедине?
– Не говори ерунды. Нас трое, а не двое. Между нами не может быть секретов.
– Джейн, что случилось?
– Мне кажется, ты меня не любишь. Мне необходимо больше ласки, больше любви. А ты, обладая сразу двумя женщинами, позволяешь себе роскошь расширять свой гарем на стороне.
Виновато понурив голову, я словно оцепенел и онемел. Мне нечего было ответить. Джейн была права, я вел себя по-свински, но ничего не мог с собой поделать.
– Я люблю тебя, Джейн. – Вот все, что я смог выговорить.
– Да, это сразу бросается в глаза. Бесстыдник! Мне нужен мужчина, который заботился бы обо мне, каждый день занимался со мной любовью и был рядом!
Я снова не нашелся что ответить. Претензии Джейн были так обычны, так узнаваемы, словно случилась размолвка между старомодными супругами.
– Послушай… Мы могли бы стать особенными, ни на кого не похожими, но вместо этого превращаемся в надоевших друг другу супругов с их опостылевшими семейными дрязгами.
Джейн прекрасно понимала, что это правда. Теперь замерла она – то ли из-за морозного воздуха, то ли оттого, что все между нами рушилось.
Виолета смотрела на нас с нежностью. Она наблюдала за нами, и ее потрясающее умение понимать и сочувствовать притянуло нас к ней как магнитом.
Виолета улыбнулась, достала из сумочки флакон и протянула Джейн. Сперва младшая сестра посмотрела на него с отвращением, потом смирилась и выпила содержимое одним глотком. Джейн закрыла глаза, глубоко вздохнула и замерла в ожидании целительного действия универсального снадобья. Виолета извлекла из сумочки еще один флакон и дала мне:
– Выпей. Только до половины.
Я сделал большой глоток, вернул Виолете склянку синего стекла, и девушка допила остатки эликсира.
Через несколько мгновений мы втроем обнимались и плакали от избытка чувств.
– А теперь – ужинать! – скомандовала Виолета. – Я знаю ресторанчик рядом с нашим домом, там подают отличную далматинскую ветчину.
Ни с кем не попрощавшись, мы прокрались по саду и вышли на улицу.
В ресторане в конце узкого тесного проулка мы заказали ветчину, сыр и оливки в вине, запивая роскошный ужин солнечным фаросским, а еще отведали «Гекторовича» – нежнейшего сухого муската.
Ту ночь мы провели в атмосфере полной духовной близости. Несмотря на небольшие неурядицы, мы привыкли откровенно обсуждать любые проблемы, говорить на любые темы и в такие моменты открывались друг перед другом больше, чем обыкновенные супруги. Никаких секретов! Мы говорили о женщинах, мужчинах, о своих привычках, страхах, о наших совместных планах, о том, что каждый из нас видел во сне, и о нашем будущем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109