такую архитектуру не спутаешь ни с какой другой. Город был основан в одиннадцатом веке, хотя большая часть его старинных достопримечательностей относится к веку шестнадцатому. Отсюда родом Ян Вермеер – художник, почти непризнанный при жизни, зато теперь считающийся одним из величайших мастеров голландской школы.
В укромном уголке на берегу одного из малых каналов я нашел лавочку, торговавшую странными товарами: магическими предметами, фигурками гномов, фей и других представителей лесного народца. И среди этих фигурок была фигурка его – гордого собой, крохотного и совершенного, с козлиной бородкой и львиным хвостом. Именно так выглядел единорог, которого я хотел всегда иметь при себе; это было изображение моего невидимого друга.
В то время для меня не существовало ничего важнее моих фантазий, я питался ими, как дети питаются сказками про фей и плюшевых мишек. Это была сладкая спокойная терапия, не причинявшая никакого вреда.
Чем лучше я узнавал Джейн, тем больше испарялись мои сомнения; я учился доверять ей и понимать, что уже достаточно продвинулся по своему пути инициации. Я знал, что самый главный опыт обрету весной, но рассчитывал на серьезный и решительный разговор с обеими сестрами, поскольку мне не терпелось развеять все сомнения и наконец-то встретиться лицом к лицу со своей новой жизнью. А еще я понимал, что встреча с неким человеком – а я не сомневался, что Николас Фламель жив, – может изменить мою жизнь навсегда.
С другой стороны, я не хотел выглядеть простаком, который верит всему сказанному. В этих женщинах была тайна, которую они готовы были мне раскрыть, и мне хотелось стать достойным хранителем тайны и даже самому сделаться частью ее. Но стоило мне приблизиться к разгадке, алкая знаний, как всякий раз мне предлагались лишь отговорки.
Я сознавал, что стою на пороге новой, совершенно невероятной истории, не похожей на все, которые я когда-либо слыхал. Но ведь все, что я до сих пор переживал, было основано на личном опыте или на рассказах других людей, а я жаждал прожить непережитое, рассказать о нерассказанном; однако сомнения в том, что подобное когда-нибудь мне удастся, мешали осуществить это желание. Да, разумеется, я понимал, что все мои проблемы (или, по крайней мере, большая их часть) коренятся во мне самом. Стоит преодолеть мною же воздвигнутые барьеры, и все встанет на свои места.
С самого детства я ощущал себя потенциальным героем, человеком, способным вопреки всему творить добро. Быть особенным и единственным – задача непростая, потому что взгляд все равно падает на то, что тебя окружает, ты ощущаешь биение жизни вокруг, чужое липнет к тебе, впитывается в тебя и сглаживает очертания твоих собственных мыслей, а следовательно, и поступков. Чистоту невозможно сохранять долгое время. Это как река: она рождается из кристально прозрачных вод, но чем дальше течет, тем мутнее становится, тем больше в ней растворяется грязи ее русла. Когда река достигает моря, она уже отравлена. Соленая вода очищает и рассеивает речные воды, и в конце концов они перестают отличаться от вод всех прочих рек, впадающих в море. Река утрачивает свою сущность, свою исключительность, свое происхождение – все то, что было свойственно ей одной.
Джейн улыбнулась, глубоко вздохнула, поднесла мою ладонь к губам и поцеловала в знак любви.
– Думаю, Виолета приедет завтра и проведет с нами остаток недели, – сказала она. – Давайте вместе съездим в Брюгге, там сейчас мало туристов. Мы интересно проведем время и поговорим обо всем, о чем до сих пор не говорили. Мы ответим на все твои вопросы.
* * *
Я ждал Виолету в аэропорту, полный волнения и предвкушения, как мальчишка, оказавшийся в незнакомом месте, куда давно мечтал попасть.
У Джейн нашлись какие-то дела, и она оставила меня в зале ожидания, чтобы я встретил ее сестру и отвез в гостиницу. Быть может, Джейн решила на некоторое время исчезнуть, чтобы дать нам с Виолетой побыть наедине, позволить нам заново привыкнуть друг к другу – ведь я еще не до конца освоился с нашим новым положением семейного трио. Джейн рассказывала, что здесь нередки случаи союза двух мужчин и одной женщины, хотя в таком сочетании мужчины обычно бывают бисексуалами. По крайней мере, в Голландии это представлялось самым обычным делом. Сглотнув, я заканчивал подобные разговоры словами:
– Со мной бы это не прошло.
Все дело в «эго», в нашем «я». Но все переменится, ведь когда владеешь всем, не владеешь ничем.
Да, все мы – эгоисты, стяжатели и завистники, пока защищаем то, чем владеем. Мы не желаем, чтобы нас лишили нашей собственности – материальной или духовной, и, когда она оказывается под угрозой, способны пойти даже на убийство, лишь бы не утратить того, что нам принадлежит. Но в тот миг, когда слово «мое» исчезнет из наших помыслов, все переменится.
* * *
Виолета поцеловала меня.
Мне уже не верилось, что она меня любит, но на такие пылкие и нежные объятия способна только верная возлюбленная. Выглядела она потрясающе. Глаза ее блестели так, что на мои навернулись слезы – это счастье мое переливалось через край. На губах Виолеты, в ее слюне было нечто, подействовавшее на меня наподобие эликсира. Внутри меня как будто что-то полыхнуло, во мне словно забил источник счастья, в жилах забурлила кровь.
Я не сводил взгляда с шеи Виолеты, ее талии, бюста, сексуально покачивавшихся бедер и все время то отступал подальше, то подходил, чтобы посмотреть на нее вблизи.
– Как мне нравится твоя неуверенность, твоя неровная походка! – сказала она.
Мне не терпелось проникнуть в тайны этой женщины, которую я любил и вожделел. Но меня приводила в замешательство мысль о возможности любить обеих сестер самой бескорыстной и естественной любовью, чтобы ни одна из моих подруг даже не подумала ревновать. Это было так непривычно, так незнакомо, так невероятно, что в этом ощущалось нечто странное. Мне следовало разобраться в причине чувств Виолеты и Джейн. Я строил догадки, вспоминал их собственные объяснения и вскользь брошенные фразы, но больше всего мне хотелось узнать правду во всей полноте, а не отрывочно, не по частям. Понять целое, чтобы задуматься о деталях, а не наоборот. Я решительно отказывался отпивать по глоточку, in crescendo. Нет! Я хотел полной жизни, хотел пить взахлеб, пока не перехватит дыхание. Пусть это дико, пусть нелогично, но я не желал вечно начинать все сначала, вершить ритуал согласно канонам. Я стремился насладиться жизнью иначе, наоборот: взобраться на вершину через заднюю дверь; начать не с закусок, а сразу приступить к главному блюду, потом наесться пирожков, а уже под конец полакомиться меренгами или теми красноватыми листочками, с которых обычно начинается обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
В укромном уголке на берегу одного из малых каналов я нашел лавочку, торговавшую странными товарами: магическими предметами, фигурками гномов, фей и других представителей лесного народца. И среди этих фигурок была фигурка его – гордого собой, крохотного и совершенного, с козлиной бородкой и львиным хвостом. Именно так выглядел единорог, которого я хотел всегда иметь при себе; это было изображение моего невидимого друга.
В то время для меня не существовало ничего важнее моих фантазий, я питался ими, как дети питаются сказками про фей и плюшевых мишек. Это была сладкая спокойная терапия, не причинявшая никакого вреда.
Чем лучше я узнавал Джейн, тем больше испарялись мои сомнения; я учился доверять ей и понимать, что уже достаточно продвинулся по своему пути инициации. Я знал, что самый главный опыт обрету весной, но рассчитывал на серьезный и решительный разговор с обеими сестрами, поскольку мне не терпелось развеять все сомнения и наконец-то встретиться лицом к лицу со своей новой жизнью. А еще я понимал, что встреча с неким человеком – а я не сомневался, что Николас Фламель жив, – может изменить мою жизнь навсегда.
С другой стороны, я не хотел выглядеть простаком, который верит всему сказанному. В этих женщинах была тайна, которую они готовы были мне раскрыть, и мне хотелось стать достойным хранителем тайны и даже самому сделаться частью ее. Но стоило мне приблизиться к разгадке, алкая знаний, как всякий раз мне предлагались лишь отговорки.
Я сознавал, что стою на пороге новой, совершенно невероятной истории, не похожей на все, которые я когда-либо слыхал. Но ведь все, что я до сих пор переживал, было основано на личном опыте или на рассказах других людей, а я жаждал прожить непережитое, рассказать о нерассказанном; однако сомнения в том, что подобное когда-нибудь мне удастся, мешали осуществить это желание. Да, разумеется, я понимал, что все мои проблемы (или, по крайней мере, большая их часть) коренятся во мне самом. Стоит преодолеть мною же воздвигнутые барьеры, и все встанет на свои места.
С самого детства я ощущал себя потенциальным героем, человеком, способным вопреки всему творить добро. Быть особенным и единственным – задача непростая, потому что взгляд все равно падает на то, что тебя окружает, ты ощущаешь биение жизни вокруг, чужое липнет к тебе, впитывается в тебя и сглаживает очертания твоих собственных мыслей, а следовательно, и поступков. Чистоту невозможно сохранять долгое время. Это как река: она рождается из кристально прозрачных вод, но чем дальше течет, тем мутнее становится, тем больше в ней растворяется грязи ее русла. Когда река достигает моря, она уже отравлена. Соленая вода очищает и рассеивает речные воды, и в конце концов они перестают отличаться от вод всех прочих рек, впадающих в море. Река утрачивает свою сущность, свою исключительность, свое происхождение – все то, что было свойственно ей одной.
Джейн улыбнулась, глубоко вздохнула, поднесла мою ладонь к губам и поцеловала в знак любви.
– Думаю, Виолета приедет завтра и проведет с нами остаток недели, – сказала она. – Давайте вместе съездим в Брюгге, там сейчас мало туристов. Мы интересно проведем время и поговорим обо всем, о чем до сих пор не говорили. Мы ответим на все твои вопросы.
* * *
Я ждал Виолету в аэропорту, полный волнения и предвкушения, как мальчишка, оказавшийся в незнакомом месте, куда давно мечтал попасть.
У Джейн нашлись какие-то дела, и она оставила меня в зале ожидания, чтобы я встретил ее сестру и отвез в гостиницу. Быть может, Джейн решила на некоторое время исчезнуть, чтобы дать нам с Виолетой побыть наедине, позволить нам заново привыкнуть друг к другу – ведь я еще не до конца освоился с нашим новым положением семейного трио. Джейн рассказывала, что здесь нередки случаи союза двух мужчин и одной женщины, хотя в таком сочетании мужчины обычно бывают бисексуалами. По крайней мере, в Голландии это представлялось самым обычным делом. Сглотнув, я заканчивал подобные разговоры словами:
– Со мной бы это не прошло.
Все дело в «эго», в нашем «я». Но все переменится, ведь когда владеешь всем, не владеешь ничем.
Да, все мы – эгоисты, стяжатели и завистники, пока защищаем то, чем владеем. Мы не желаем, чтобы нас лишили нашей собственности – материальной или духовной, и, когда она оказывается под угрозой, способны пойти даже на убийство, лишь бы не утратить того, что нам принадлежит. Но в тот миг, когда слово «мое» исчезнет из наших помыслов, все переменится.
* * *
Виолета поцеловала меня.
Мне уже не верилось, что она меня любит, но на такие пылкие и нежные объятия способна только верная возлюбленная. Выглядела она потрясающе. Глаза ее блестели так, что на мои навернулись слезы – это счастье мое переливалось через край. На губах Виолеты, в ее слюне было нечто, подействовавшее на меня наподобие эликсира. Внутри меня как будто что-то полыхнуло, во мне словно забил источник счастья, в жилах забурлила кровь.
Я не сводил взгляда с шеи Виолеты, ее талии, бюста, сексуально покачивавшихся бедер и все время то отступал подальше, то подходил, чтобы посмотреть на нее вблизи.
– Как мне нравится твоя неуверенность, твоя неровная походка! – сказала она.
Мне не терпелось проникнуть в тайны этой женщины, которую я любил и вожделел. Но меня приводила в замешательство мысль о возможности любить обеих сестер самой бескорыстной и естественной любовью, чтобы ни одна из моих подруг даже не подумала ревновать. Это было так непривычно, так незнакомо, так невероятно, что в этом ощущалось нечто странное. Мне следовало разобраться в причине чувств Виолеты и Джейн. Я строил догадки, вспоминал их собственные объяснения и вскользь брошенные фразы, но больше всего мне хотелось узнать правду во всей полноте, а не отрывочно, не по частям. Понять целое, чтобы задуматься о деталях, а не наоборот. Я решительно отказывался отпивать по глоточку, in crescendo. Нет! Я хотел полной жизни, хотел пить взахлеб, пока не перехватит дыхание. Пусть это дико, пусть нелогично, но я не желал вечно начинать все сначала, вершить ритуал согласно канонам. Я стремился насладиться жизнью иначе, наоборот: взобраться на вершину через заднюю дверь; начать не с закусок, а сразу приступить к главному блюду, потом наесться пирожков, а уже под конец полакомиться меренгами или теми красноватыми листочками, с которых обычно начинается обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109