Я ступал осторожно: у моих ботинок были кожаные подошвы, и я уже несколько раз оступался. Карлотта взяла меня за руку и повела. Несколько сотен метров – и мы вышли в сад близ собора; отсюда открывался вид на весь город, подсвеченный ночной иллюминацией. На ветру было прохладно, из-за кромки осени начинала проглядывать зима. Карлотта смотрела на меня блестящими черными глазами.
– А знаешь, Рамон, как только ты сегодня вечером зашел в кондитерскую, я сразу поняла, что мы станем друзьями.
Произнося эти слова, девушка задрожала: я увидел, как застучали ее зубы, как по телу ее пробежал озноб. Я обнял Карлотту, чтобы обогреть, и ее лицо оказалось рядом с моим. В поцелуе ощущался вкус лакрицы, мне тотчас вспомнились ароматы ее кондитерской. Наши языки сплелись, ее полные губы пили мое дыхание. Я обхватил Карлотту за талию, потом добрался до выреза платья и вот уже уткнулся головой в ее груди, в буквальном смысле вкушая ее соски – они были как лилии, но с легкой фиалковой горечью. Мой язык двигался все быстрей, как свихнувшийся конькобежец. Дыхание Карлотты стало прерывистым, она отвечала мне нежными укусами под звездным покрывалом ночи.
Шатаясь, как пьяные, мы добрели до ближайшей скамейки; девушка улеглась, а я, задирая на ней платье, одновременно стягивал трусики. Мои губы увлажнили ее живот. Я ощутил запах бугорка Венеры и приник языком к ее влагалищу. Девушка издала долгий испуганный стон. А мне никак не удавалось справиться с брюками: вместо того чтобы ослабить ремень, я только туже его затягивал. В конце концов у меня все получилось, и наши тела задвигались в такт – потянулись сладостные секунды, потом – минуты. Вздохи Карлотты разжигали мой пыл. Я крепко обхватил ее ягодицы – большие, упругие, округлые. Теперь я уже не мог остановиться. Ее сладострастные жалобы только подстегивали меня, я еще крепче прижимался к ней, и она издавала отчаянные крики. Пружина наслаждения готова была развернуться; и вот под ангельское пение я достиг пика наслаждения и выпустил долгую струю, будто лопнула водопроводная труба.
Карлотта замерла неподвижно, с закрытыми глазами. Она чуть постанывала, приникнув губами к моим.
– Карлотта, Карлотта!
Но она словно заснула. Я легонько встряхнул ее, и девушка пришла в себя.
– Что, Рамон? Что такое?
– Ты спала?
– Нет. Кажется, нет. Наверное, потеряла сознание.
– Что с тобой случилось?
– Ничего, ничего. Просто холодно, вот и все.
Я нежно привлек девушку к себе, целуя ее глаза, лоб, нос, губы, виски, шею, плечи. Потом замер, согревая ее своим телом. В те мгновения я не смог бы сказать, кто эта женщина – Джейн, Виолета или Карлотта.
Боже! Что со мной происходит? Почему я так запутался? Кого я люблю на самом деле? Ответа не было. Но я чувствовал себя влюбленным, отчаянно влюбленным – быть может, в саму любовь, в женщину как таковую? Ответа не было. Я подумал, что в свои сорок лет так и остался незрелым юнцом, неспособным сделать выбор, отличать одну женщину от другой, хранить верность.
В последнее время мы с Виолетой и Джейн были по-настоящему близки. Ближе них у меня никого не было, я их любил. Однако теперь я ощущал, что меня с дьявольской силой тянет к Карлотте. Прощаясь, мы посмотрели друг на друга так, словно наши души успели слиться, словно мы вместе спрыгнули в пропасть, которая обычно разъединяет людей, и оказались вдвоем на лугу с синими и желтыми цветами, где нет представления о времени, где пространство – лишь декорация.
Я подумал о чистоте сердец, а еще – о законе желания, о том, что сексуальное влечение переходит в любовь благодаря человеческому разуму, всегда стремящемуся сделать существование как можно более прекрасным, идеальным, духовным и чистым. И я обрадовался, что я – мужчина, и ощутил то, что чувствовала Карлотта, и обрадовался, что я – женщина, ведь все мы – на пятьдесят процентов женщины. Именно женщина создает нас, вынашивает нас, формирует нас, дарит нам жизнь. Мы любим женщину той же любовью, что и мать, что и бога, отправившего нас в путь.
Откуда берется эта страсть к слиянию с особями другого пола?
Я не желал огорчать моих любимых. Я понимал, что тайна и осмотрительность – важнее всего, но в то же время не хотел, чтобы меня преследовало чувство вины, которую пробуждают в нас другие люди. Виолета и Джейн не желали ни о чем знать. Они изгнали из своего сознания ревность. Но что, если бы мне довелось пережить подобное? Если бы Виолета или Джейн мне изменили, как бы отреагировал я?
Эта мысль лишила меня покоя, я сильно нервничал.
Держась за руки, мы с Карлоттой дошли до Пьяцца-дель-Пополо. У ее подъезда – она жила над кондитерской, в которой работала, – мы снова поцеловались, молча, не произнеся ни слова, точно догадываясь, что это может оказаться нашим последним поцелуем. Я лишь сегодня познакомился с этой женщиной, но готов был за нее умереть. Сейчас мы не замечали ничего вокруг. Я чувствовал себя одновременно и героем, и дурачком. Настоящий мужчина сбежал бы с такой женщиной, отказался бы от всего, от своих грез о вечной жизни.
Мы поцеловались с нежностью, которую будит в душах только расставание. Карлотта покидала меня. Я все еще держал ее за руку, но она уже ускользала, я ее терял. Она вдруг шагнула ко мне, я снова ее обнял и поцеловал, и тогда она расплакалась. Из блестящих черных глаз пролилась драгоценная влага, прозрачная и соленая, оросившая ее губы.
– Прости, любимый. Мы еще увидимся?
В этом вопросе уже читался ответ.
Карлотта, не оборачиваясь, уверенно взбежала вверх по лестнице. Я понял, что это конец, но не хотел мириться со случившимся. Быть может, мы встретимся в новой жизни, в новых реинкарнациях? Наше бытие так краткосрочно, так эфемерно!
Мое горло горько сжалось. Я чувствовал себя бессильным, жалким, непроходимым тупицей.
Наугад я побрел по улицам; уже перевалило за полночь. Над Фермо царило долгое гулкое молчание. На узких улочках не было ни души. Исчез шум машин, исчезло все. Мне показалось, что я остался один в Фермо, один в Италии, один во всем мире. И вновь мне вспомнились образы, посетившие меня во сне: я существовал в иных эпохах, в иных мирах, где жили люди со знакомыми лицами, знакомыми взглядами, но с другой историей. Память об этих людях жила в некоей крохотной клеточке мозга, в малой, как атом, частичке сердца. Вот почему, встречая тех, к кому я испытывал влечение или симпатию, я всегда думал, что уже знавал их в прошлой жизни, в другом своем существовании.
Быть может, мы – создания бога, у которого есть фабрика по производству микрочипов и который вживляет эти чипы в людей, наделяя человека временным бытием? А когда люди умирают, бог пускает чипы в производство по новой. Но даже в стертой памяти остаются кое-какие записи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– А знаешь, Рамон, как только ты сегодня вечером зашел в кондитерскую, я сразу поняла, что мы станем друзьями.
Произнося эти слова, девушка задрожала: я увидел, как застучали ее зубы, как по телу ее пробежал озноб. Я обнял Карлотту, чтобы обогреть, и ее лицо оказалось рядом с моим. В поцелуе ощущался вкус лакрицы, мне тотчас вспомнились ароматы ее кондитерской. Наши языки сплелись, ее полные губы пили мое дыхание. Я обхватил Карлотту за талию, потом добрался до выреза платья и вот уже уткнулся головой в ее груди, в буквальном смысле вкушая ее соски – они были как лилии, но с легкой фиалковой горечью. Мой язык двигался все быстрей, как свихнувшийся конькобежец. Дыхание Карлотты стало прерывистым, она отвечала мне нежными укусами под звездным покрывалом ночи.
Шатаясь, как пьяные, мы добрели до ближайшей скамейки; девушка улеглась, а я, задирая на ней платье, одновременно стягивал трусики. Мои губы увлажнили ее живот. Я ощутил запах бугорка Венеры и приник языком к ее влагалищу. Девушка издала долгий испуганный стон. А мне никак не удавалось справиться с брюками: вместо того чтобы ослабить ремень, я только туже его затягивал. В конце концов у меня все получилось, и наши тела задвигались в такт – потянулись сладостные секунды, потом – минуты. Вздохи Карлотты разжигали мой пыл. Я крепко обхватил ее ягодицы – большие, упругие, округлые. Теперь я уже не мог остановиться. Ее сладострастные жалобы только подстегивали меня, я еще крепче прижимался к ней, и она издавала отчаянные крики. Пружина наслаждения готова была развернуться; и вот под ангельское пение я достиг пика наслаждения и выпустил долгую струю, будто лопнула водопроводная труба.
Карлотта замерла неподвижно, с закрытыми глазами. Она чуть постанывала, приникнув губами к моим.
– Карлотта, Карлотта!
Но она словно заснула. Я легонько встряхнул ее, и девушка пришла в себя.
– Что, Рамон? Что такое?
– Ты спала?
– Нет. Кажется, нет. Наверное, потеряла сознание.
– Что с тобой случилось?
– Ничего, ничего. Просто холодно, вот и все.
Я нежно привлек девушку к себе, целуя ее глаза, лоб, нос, губы, виски, шею, плечи. Потом замер, согревая ее своим телом. В те мгновения я не смог бы сказать, кто эта женщина – Джейн, Виолета или Карлотта.
Боже! Что со мной происходит? Почему я так запутался? Кого я люблю на самом деле? Ответа не было. Но я чувствовал себя влюбленным, отчаянно влюбленным – быть может, в саму любовь, в женщину как таковую? Ответа не было. Я подумал, что в свои сорок лет так и остался незрелым юнцом, неспособным сделать выбор, отличать одну женщину от другой, хранить верность.
В последнее время мы с Виолетой и Джейн были по-настоящему близки. Ближе них у меня никого не было, я их любил. Однако теперь я ощущал, что меня с дьявольской силой тянет к Карлотте. Прощаясь, мы посмотрели друг на друга так, словно наши души успели слиться, словно мы вместе спрыгнули в пропасть, которая обычно разъединяет людей, и оказались вдвоем на лугу с синими и желтыми цветами, где нет представления о времени, где пространство – лишь декорация.
Я подумал о чистоте сердец, а еще – о законе желания, о том, что сексуальное влечение переходит в любовь благодаря человеческому разуму, всегда стремящемуся сделать существование как можно более прекрасным, идеальным, духовным и чистым. И я обрадовался, что я – мужчина, и ощутил то, что чувствовала Карлотта, и обрадовался, что я – женщина, ведь все мы – на пятьдесят процентов женщины. Именно женщина создает нас, вынашивает нас, формирует нас, дарит нам жизнь. Мы любим женщину той же любовью, что и мать, что и бога, отправившего нас в путь.
Откуда берется эта страсть к слиянию с особями другого пола?
Я не желал огорчать моих любимых. Я понимал, что тайна и осмотрительность – важнее всего, но в то же время не хотел, чтобы меня преследовало чувство вины, которую пробуждают в нас другие люди. Виолета и Джейн не желали ни о чем знать. Они изгнали из своего сознания ревность. Но что, если бы мне довелось пережить подобное? Если бы Виолета или Джейн мне изменили, как бы отреагировал я?
Эта мысль лишила меня покоя, я сильно нервничал.
Держась за руки, мы с Карлоттой дошли до Пьяцца-дель-Пополо. У ее подъезда – она жила над кондитерской, в которой работала, – мы снова поцеловались, молча, не произнеся ни слова, точно догадываясь, что это может оказаться нашим последним поцелуем. Я лишь сегодня познакомился с этой женщиной, но готов был за нее умереть. Сейчас мы не замечали ничего вокруг. Я чувствовал себя одновременно и героем, и дурачком. Настоящий мужчина сбежал бы с такой женщиной, отказался бы от всего, от своих грез о вечной жизни.
Мы поцеловались с нежностью, которую будит в душах только расставание. Карлотта покидала меня. Я все еще держал ее за руку, но она уже ускользала, я ее терял. Она вдруг шагнула ко мне, я снова ее обнял и поцеловал, и тогда она расплакалась. Из блестящих черных глаз пролилась драгоценная влага, прозрачная и соленая, оросившая ее губы.
– Прости, любимый. Мы еще увидимся?
В этом вопросе уже читался ответ.
Карлотта, не оборачиваясь, уверенно взбежала вверх по лестнице. Я понял, что это конец, но не хотел мириться со случившимся. Быть может, мы встретимся в новой жизни, в новых реинкарнациях? Наше бытие так краткосрочно, так эфемерно!
Мое горло горько сжалось. Я чувствовал себя бессильным, жалким, непроходимым тупицей.
Наугад я побрел по улицам; уже перевалило за полночь. Над Фермо царило долгое гулкое молчание. На узких улочках не было ни души. Исчез шум машин, исчезло все. Мне показалось, что я остался один в Фермо, один в Италии, один во всем мире. И вновь мне вспомнились образы, посетившие меня во сне: я существовал в иных эпохах, в иных мирах, где жили люди со знакомыми лицами, знакомыми взглядами, но с другой историей. Память об этих людях жила в некоей крохотной клеточке мозга, в малой, как атом, частичке сердца. Вот почему, встречая тех, к кому я испытывал влечение или симпатию, я всегда думал, что уже знавал их в прошлой жизни, в другом своем существовании.
Быть может, мы – создания бога, у которого есть фабрика по производству микрочипов и который вживляет эти чипы в людей, наделяя человека временным бытием? А когда люди умирают, бог пускает чипы в производство по новой. Но даже в стертой памяти остаются кое-какие записи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109