Этот человек действовал мне на нервы.
– На нервы? – говорит он. – Этот трясущийся от слабости паралитик подействовал вам на нервы, а меньше чем час назад я видел, как вы уложили здоровенного грабителя одним ударом, даже не останавливаясь. – Я молчу. Он добавляет: – Нам необходимо поговорить, Джейн.
– Я ведь сообщила вам, что мое имя Долорес Тьюи.
– Джейн Доу. Я бы должен сказать – доктор Доу. Я читал вашу статью об оло. Кое-что мне недоступно, однако то, что я понял, весьма увлекательно.
Последний выстрел.
– Я не Джейн Доу. Люди вечно нас путали.
– Правда? Где же это было?
– В Бамако. В Мали. Я работала акушеркой, а она занималась антропологическими исследованиями в округе Бауле. Мы иногда встречались, и… люди замечали сходство. Я слышала, что Джейн умерла.
– Да, и, должно быть, похоронена на кладбище Колвари в Уолтхэме, штат Массачусетс, под простой надгробной плитой с надписью на ней: «Сестра Мэри Долорес Тьюи». Поймите, Джейн, пользоваться фальшивыми документами, особенно если они принадлежали реальному лицу, это все равно что построить модель моста Золотые Ворота из зубочисток. На вид вроде бы все хорошо, но веса настоящего нет. Он улыбается мне широкой улыбкой.
– Итак, зачем вы имитировали самоубийство?
– Я должна вырастить и воспитать свою дочь, – с трудом выговариваю я – рот у меня словно песком набит.
– Да, она в детском саду при церкви Провидения. Что ж, никаких проблем. – Он повернул к югу, на шоссе Дикси. – Есть небольшая проблемка другого рода: откуда у вас дочь? У вас ее точно не было, когда вы отплывали на запад. Ваш отец упомянул бы об этом. Кстати, я встречался с вашим отцом совсем недавно. Джек Доу не из тех, кто забывает о чем-то важном.
Я ничего не говорю, но чувствую себя униженной и несчастной, словно ребенок, пойманный на глупой лжи. К церкви Провидения мы подъезжаем в молчании. Лус я нахожу в окружении целой стайки подружек, они о чем-то оживленно болтают. Я машу рукой и окликаю ее. Лус подходит к незнакомой машине, рожица у нее озабоченная. Я выхожу из машины, обнимаю ее и говорю, что наша машина в ремонте, а добрый полисмен, который приходил к нам утром, собирается отвезти нас домой.
Это он и делает, но потом не уезжает, а выходит из машины и поднимается по ступенькам, словно его приглашали. Я подаю Лус печенье и лимонад, ее обычное лакомство, заглатываю еще пару пилюль, как обычно, и предлагаю Пазу перекусить с нами. Он соглашается, и вот мы трое сидим за столом как бы по-семейному. Лус сегодня необычайно тихая. Я начинаю расспрашивать ее о том, как прошел у нее день в детском саду. Она оживляется и рассказывает, что сегодня пела. Некоторые дети уже получили костюмы для постановки, а она еще нет. Она надеется быть дроздом или совой. Или рыбкой. Мы разговариваем, и я замечаю, что Лус то и дело искоса бросает быстрые взгляды на Паза, на свою маленькую ручонку, лежащую на столе, и на большую руку полицейского. Это не удивительно – ведь обе руки почти одного цвета. Лус спрашивает, можно ли ей пойти поиграть с Элинор, которая живет на другой стороне улицы. Я наблюдаю с крыльца за тем, как она переходит дорогу и звонит в дверь Доун Слотски.
– Милый ребенок, – говорит Паз. – Ей так хорошо с вами. Было бы жаль, если бы ей пришлось оказаться в каком-нибудь приюте.
– Почему? Вы намерены арестовать меня?
– Мог бы. Юридических поводов более чем достаточно. Обман, использование фальшивых документов, конспирация с целью избежать ответственности за убийство. Или убийства.
В худших моих кошмарах мне и не снилось, что я могу подвергнуться незаслуженному преследованию полиции, что кто-то может считать, будто я совершила преступление, которого на самом деле не совершала. В полной прострации я опускаюсь на стул напротив полицейского. Возможно, это часть плана, задуманного Уиттом. Связать меня с его убийствами. Да, такое мог замыслить именно Уитт: закрыть передо мной все двери, кроме той, которая ведет к нему.
Коп говорит:
– Вы должны понять, что на этом сходятся все концы. В расследовании этого дела нам предоставлены неограниченные возможности. К примеру, мы можем выяснить, откуда у вас этот ребенок, узнать, чем вы занимались каждый, буквально каждый день после того, как утопили яхту. Я здесь вовсе не за тем, чтобы напугать вас, я просто излагаю истинное положение вещей. Если вы не на нашей стороне, значит, вы на стороне убийцы. А значит, вас придется передать в руки тюремных юристов. Вы попадете в тюрьму. Вам это понятно?
Я ничего не говорю. Они считают меня соучастницей убийств? Мысли вихрем проносятся у меня в голове. Достать маузер, убить копа, взять его машину, схватить в охапку Лус и спасаться бегством. Нет, украсть катер, бежать водой, как велел Ифа. Ох, а еще цыпленок, желтая птица, взять ее с собой, а как же все остальное… нет, беда в том, что я не убийца… или все же убийца, может, я…
Меня начинает трясти как в лихорадке. Наверное, это действие амфетамина или еще и действие магии, какой-то химии во всяком случае. Коп смотрит на меня как-то по-особенному. Он читает мои мысли. Да, он проникает в мой мозг, и мне стыдно, даже более стыдно, чем стоять голой перед миссис Уэйли. Я не могу оставаться на стуле. Я вижу себя лежащей на полу, в отдалении. Я становлюсь маленькой, уменьшаюсь и уменьшаюсь. Теперь я вижу Долорес Тьюи у меня в кухне. На голове у нее монашеская накидка, на груди распятие из древесины акации, а в руке большая холщовая сумка, с которой она не расставалась; она уходит от меня по коридору, которого никогда не было при моей кухне… но это же тенистая крытая аркада, как при магазине «Пти-Марше» в Бамако. Я хочу окликнуть Долорес: «Эй, Долорес, куда же ты?» – но что-то во рту мне мешает, может распухший язык, или какое-то покрытое мехом существо, или птенец грифа. Я не могу кричать вообще, а Долорес уменьшается, останавливается, оборачивается, смотрит на меня с улыбкой и машет мне рукой точно так же, как делала это в Бамако, когда дороги наши пересекались. Прощай, Долорес, увидимся на небесах!
Я обнаруживаю, что и в самом деле лежу на полу и Паз обтирает мне лицо мокрым кухонным полотенцем, и делает это очень осторожно и ласково. Я быстро сажусь, потом встаю на ноги. Это фаза действия амфетамина, придающая уверенность в себе и смелость. Теперь я Джейн, целиком и полностью Джейн. Беглая и скрывающаяся. Я бесконечно рада, что не проснулась в своем гамаке при лунном свете. И я могу говорить!
– Ладно, детектив Паз, – произношу я. – Ваша взяла.
– Вы Джейн Доу.
– Да, Джейн Клара Доу, доктор философии. Из Сайоннета, штат Нью-Йорк.
Он кивает, явно довольный собой.
– Отлично, я сейчас вызову женщину-офицера, она позаботится о вашей девочке, а мы с вами поедем в даунтаун, и вы сможете сделать полное сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
– На нервы? – говорит он. – Этот трясущийся от слабости паралитик подействовал вам на нервы, а меньше чем час назад я видел, как вы уложили здоровенного грабителя одним ударом, даже не останавливаясь. – Я молчу. Он добавляет: – Нам необходимо поговорить, Джейн.
– Я ведь сообщила вам, что мое имя Долорес Тьюи.
– Джейн Доу. Я бы должен сказать – доктор Доу. Я читал вашу статью об оло. Кое-что мне недоступно, однако то, что я понял, весьма увлекательно.
Последний выстрел.
– Я не Джейн Доу. Люди вечно нас путали.
– Правда? Где же это было?
– В Бамако. В Мали. Я работала акушеркой, а она занималась антропологическими исследованиями в округе Бауле. Мы иногда встречались, и… люди замечали сходство. Я слышала, что Джейн умерла.
– Да, и, должно быть, похоронена на кладбище Колвари в Уолтхэме, штат Массачусетс, под простой надгробной плитой с надписью на ней: «Сестра Мэри Долорес Тьюи». Поймите, Джейн, пользоваться фальшивыми документами, особенно если они принадлежали реальному лицу, это все равно что построить модель моста Золотые Ворота из зубочисток. На вид вроде бы все хорошо, но веса настоящего нет. Он улыбается мне широкой улыбкой.
– Итак, зачем вы имитировали самоубийство?
– Я должна вырастить и воспитать свою дочь, – с трудом выговариваю я – рот у меня словно песком набит.
– Да, она в детском саду при церкви Провидения. Что ж, никаких проблем. – Он повернул к югу, на шоссе Дикси. – Есть небольшая проблемка другого рода: откуда у вас дочь? У вас ее точно не было, когда вы отплывали на запад. Ваш отец упомянул бы об этом. Кстати, я встречался с вашим отцом совсем недавно. Джек Доу не из тех, кто забывает о чем-то важном.
Я ничего не говорю, но чувствую себя униженной и несчастной, словно ребенок, пойманный на глупой лжи. К церкви Провидения мы подъезжаем в молчании. Лус я нахожу в окружении целой стайки подружек, они о чем-то оживленно болтают. Я машу рукой и окликаю ее. Лус подходит к незнакомой машине, рожица у нее озабоченная. Я выхожу из машины, обнимаю ее и говорю, что наша машина в ремонте, а добрый полисмен, который приходил к нам утром, собирается отвезти нас домой.
Это он и делает, но потом не уезжает, а выходит из машины и поднимается по ступенькам, словно его приглашали. Я подаю Лус печенье и лимонад, ее обычное лакомство, заглатываю еще пару пилюль, как обычно, и предлагаю Пазу перекусить с нами. Он соглашается, и вот мы трое сидим за столом как бы по-семейному. Лус сегодня необычайно тихая. Я начинаю расспрашивать ее о том, как прошел у нее день в детском саду. Она оживляется и рассказывает, что сегодня пела. Некоторые дети уже получили костюмы для постановки, а она еще нет. Она надеется быть дроздом или совой. Или рыбкой. Мы разговариваем, и я замечаю, что Лус то и дело искоса бросает быстрые взгляды на Паза, на свою маленькую ручонку, лежащую на столе, и на большую руку полицейского. Это не удивительно – ведь обе руки почти одного цвета. Лус спрашивает, можно ли ей пойти поиграть с Элинор, которая живет на другой стороне улицы. Я наблюдаю с крыльца за тем, как она переходит дорогу и звонит в дверь Доун Слотски.
– Милый ребенок, – говорит Паз. – Ей так хорошо с вами. Было бы жаль, если бы ей пришлось оказаться в каком-нибудь приюте.
– Почему? Вы намерены арестовать меня?
– Мог бы. Юридических поводов более чем достаточно. Обман, использование фальшивых документов, конспирация с целью избежать ответственности за убийство. Или убийства.
В худших моих кошмарах мне и не снилось, что я могу подвергнуться незаслуженному преследованию полиции, что кто-то может считать, будто я совершила преступление, которого на самом деле не совершала. В полной прострации я опускаюсь на стул напротив полицейского. Возможно, это часть плана, задуманного Уиттом. Связать меня с его убийствами. Да, такое мог замыслить именно Уитт: закрыть передо мной все двери, кроме той, которая ведет к нему.
Коп говорит:
– Вы должны понять, что на этом сходятся все концы. В расследовании этого дела нам предоставлены неограниченные возможности. К примеру, мы можем выяснить, откуда у вас этот ребенок, узнать, чем вы занимались каждый, буквально каждый день после того, как утопили яхту. Я здесь вовсе не за тем, чтобы напугать вас, я просто излагаю истинное положение вещей. Если вы не на нашей стороне, значит, вы на стороне убийцы. А значит, вас придется передать в руки тюремных юристов. Вы попадете в тюрьму. Вам это понятно?
Я ничего не говорю. Они считают меня соучастницей убийств? Мысли вихрем проносятся у меня в голове. Достать маузер, убить копа, взять его машину, схватить в охапку Лус и спасаться бегством. Нет, украсть катер, бежать водой, как велел Ифа. Ох, а еще цыпленок, желтая птица, взять ее с собой, а как же все остальное… нет, беда в том, что я не убийца… или все же убийца, может, я…
Меня начинает трясти как в лихорадке. Наверное, это действие амфетамина или еще и действие магии, какой-то химии во всяком случае. Коп смотрит на меня как-то по-особенному. Он читает мои мысли. Да, он проникает в мой мозг, и мне стыдно, даже более стыдно, чем стоять голой перед миссис Уэйли. Я не могу оставаться на стуле. Я вижу себя лежащей на полу, в отдалении. Я становлюсь маленькой, уменьшаюсь и уменьшаюсь. Теперь я вижу Долорес Тьюи у меня в кухне. На голове у нее монашеская накидка, на груди распятие из древесины акации, а в руке большая холщовая сумка, с которой она не расставалась; она уходит от меня по коридору, которого никогда не было при моей кухне… но это же тенистая крытая аркада, как при магазине «Пти-Марше» в Бамако. Я хочу окликнуть Долорес: «Эй, Долорес, куда же ты?» – но что-то во рту мне мешает, может распухший язык, или какое-то покрытое мехом существо, или птенец грифа. Я не могу кричать вообще, а Долорес уменьшается, останавливается, оборачивается, смотрит на меня с улыбкой и машет мне рукой точно так же, как делала это в Бамако, когда дороги наши пересекались. Прощай, Долорес, увидимся на небесах!
Я обнаруживаю, что и в самом деле лежу на полу и Паз обтирает мне лицо мокрым кухонным полотенцем, и делает это очень осторожно и ласково. Я быстро сажусь, потом встаю на ноги. Это фаза действия амфетамина, придающая уверенность в себе и смелость. Теперь я Джейн, целиком и полностью Джейн. Беглая и скрывающаяся. Я бесконечно рада, что не проснулась в своем гамаке при лунном свете. И я могу говорить!
– Ладно, детектив Паз, – произношу я. – Ваша взяла.
– Вы Джейн Доу.
– Да, Джейн Клара Доу, доктор философии. Из Сайоннета, штат Нью-Йорк.
Он кивает, явно довольный собой.
– Отлично, я сейчас вызову женщину-офицера, она позаботится о вашей девочке, а мы с вами поедем в даунтаун, и вы сможете сделать полное сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127