Миссис Бойд дает понять, что эта выходка вызывает у нее только презрение, но еще никому, я думаю, не удавалось смутить Блаватского. Тягучим голосом он опять обращается к своей визави:
– А вы, миссис Бойд, сами-то из каких будете – из Лоджей или из Кэботов?
– Ни из тех, ни из других, – говорит миссис Бойд, всеми силами стараясь придать своему круглому лицу надменное выражение. – В конце гонцов, кроме Лоджей и Кэботов в Бостоне есть и другие фамилии.
Блаватский принимается хохотать.
– Ах, как я рад! А то я все думаю, до чего же тоскливо Господу Богу все время выслушивать одно-единственное бостонское семейство!
И он снова грубо хохочет. А ведь Блаватский был одним из тех, кого герцогское происхождение миссис Банистер особенно впечатлило. И здесь, на мой взгляд, нет никакого противоречия. Герцоги и графы – это пожалуйста, для Европы это годится. Другое дело – Соединенные Штаты, там вы не можете допустить, чтобы на вас свысока смотрели люди, чья единственная заслуга в том, что они прибыли туда раньше вас.
С Блаватским я в общем согласен. Я и сам не очень люблю, когда в Великобритании мне дают почувствовать, что я – свежеиспеченный британец.
После этой маленькой стычки между миссис Бойд и Блаватским наступает затишье, время течет вхолостую. Потом индус, сидящий напротив меня на другом конце правого полукруга, снимает с себя тюрбан. Я не говорю, что он разматывает его. Нет, он стаскивает его с головы, не разрушая его целостности. Совершенно так же, как снимают шляпу. С той только разницей, что он действует двумя руками и наклоняет вперед голову, словно тюрбан очень тяжел. Потом он осторожно кладет свой головной убор на сдвинутые колени, внутренней стороной к себе. Я не способен сказать, из какой ткани этот тюрбан и даже какого он цвета. Меня только удивляют его солидные габариты, удивляет видимое усилие, которое индус прилагает, чтобы снять его с головы, удивляет та методичность, с какой он проделывает всю эту операцию.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Через минуту индус и его жена с величавой медлительностью поднимаются с места (они оба очень высокие) и встают за спинками своих кресел к нам лицом; при этом мужчина оставляет тюрбан на сиденье кресла. Их лица серьезны и благородны, можно подумать, что они готовятся исполнить для нас с просветительскими целями религиозное песнопение.
Миссис Бойд испускает крик ужаса, и индус говорит ей вежливым тоном на изысканнейшем английском:
– Не пугайтесь, прошу вас. В мои намерения не входит стрелять, по крайней мере в данную минуту. Моя цель – захват самолета.
Тогда я замечаю, что каждый из них сжимает направленный на нас револьвер. Руки у меня начинают слабо дрожать, волосы встают дыбом. Однако, странное дело, в это мгновение я не чувствую страха: мое тело откликается на опасность гораздо быстрее, чем мозг. Нет, то, что я сейчас ощущаю, – это не страх, а скорей любопытство. Все мои чувства обострены до предела, глаза и уши настороже. Однако своим поведением я внешне ничем не отличаюсь от моих попутчиков. Я сижу неподвижно, я замер, застыл. Я смотрю в круглые отверстия направленных на нас пистолетных стволов и ничего не говорю. Я жду.
Мы ждем долго, ибо, по всей видимости, индус не торопится… Можно было ожидать, что после своего заявления он сразу с громкими возгласами и решительными жестами кинется в кабину пилотов. Вовсе нет. Он тоже застывает неподвижно, молча разглядывает каждого из нас своими большими черными глазами и словно бы размышляет. Впрочем, самый тип его лица вообще, кажется, больше подходит для размышления, чем для действия.
– Что? Что? Что происходит? – выпучив круглые глаза, вопрошает Пако.
– Сам, что ли, не видишь, что происходит? – говорит по-французски Блаватский, который, должно быть, некогда был жителем Латинского квартала и теперь, пребывая в крайнем возбуждении, вспомнил, как студенты обращались друг к другу на «ты».
Он продолжает:
– Эти типы на нас напали. С тебя достаточно? Или тебе нужно, чтоб я еще и на пальцах показал?
– Но это же стыд и срам, стыд и срам! – говорит миссис Бойд и подносит пухлые руки к губам; ее тон исполнен негодования и морального осуждения. – Такие вещи должны быть запрещены!
– Они и запрещены, – мягко говорит индус на своем оксфордском английском.
Он это говорит без тени улыбки, только глаза его начинают искриться.
– Поскольку вы сами признаете, что это запрещено, – с поразительной наивностью продолжает миссис Бойд, – вы не должны этого делать!
– Увы, мадам, – говорит индус, – у меня нет выбора.
Снова наступает молчание, и индус не торопится его нарушать; быть может, он хочет дать нам время немного свыкнуться с мыслью о грозящей нам участи.
Самое поразительное во всем этом – красота этой пары. Оба рослые, величественные, с породистыми лицами. Кроме того, они весьма элегантны. Мужчина одет, как британский Караман, только костюм на нем не темно-серого сукна, а из светло-серой фланели. Женщина задрапирована в переливающееся разными оттенками сари, которое обрисовывает ее очень женственные формы. Ее нельзя назвать хрупкой, но, как известно, полнота женщин цветной расы нисколько не смущает белых мужчин. Даже наоборот.
Караман кашляет. Воспринимает ли он бездействие индуса как нерешительность? Этого я не знаю, но чувствую, что он сейчас попытается проявить инициативу. Я гляжу на него. А ведь, если одеть его как индуса, он тоже будет выглядеть британцем. Правда, он совершенно лишен чувства юмора.
– Я считаю своим долгом, – произносит он со значительным видом, – предупредить вас, что за угон самолета полагается весьма тяжкое наказание.
– Я это знаю, мсье, спасибо, – с полнейшей серьезностью, но с тем же мерцанием в глазах отвечает индус.
Что ж, значит, так тому и быть. Если нам суждено умереть, будем утешаться хоть тем, что наш убийца безукоризненно вежлив.
Но меня, должен признаться, больше всего ужасает женщина. В глазах у индуса кроме тонкого ума можно прочитать и какие-то крохи человеческого сочувствия. Но глаза женщины, неподвижные, сверкающие и чуть выпирающие из орбит, вызывают у меня страх. Они устремлены на нас с выражением фанатической злобы. Такое впечатление, что разрядить в нас обойму для нее не только долг, но и удовольствие.
My dear! – говорит миссис Бойд жалобным голосом, повернувшись к миссис Банистер. – Могла ли я подумать, что подобная вещь произойдет именно со мной!
При этой реплике Мюрзек ухмыляется. Сама Мюрзек, рискую это утверждать, боязни не испытывает, но она наслаждается нашим страхом.
– Опомнитесь, Элизабет, – с раздражением говорит миссис Банистер, – это произошло не только с вами! Вы же сами видите!
Сказав это, она улыбается индусу. Она не дрожит, наша знатная дама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97